Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье

— Не оставляй меня, Хайнц, — жалобно простонал Гитлер. — Не нужно микстуры, просто посиди со мной. Мне так страшно…

Линге опустился обратно на стул. Фюрер облегченно откинулся на подушки и прикрыл глаза. Лицо его приобрело почти умиротворенное выражение.

— Сначала я думал, что до меня добрался японец, — непонятно пробормотал он, — ведь у него есть змея, с ней он может проникнуть всюду. Но японец пришел бы убить меня, а тот, кого ты видел, явился не за этим.

Голос Гитлера слабел, делался все глуше и тише. Однако Линге видел, что к щекам фюрера мало-помалу приливает кровь, восковая бледность, делавшая его лицо похожим на посмертную маску, понемногу отступает.

— Он приходил напомнить мне про обещание, — едва слышно прошептал Гитлер. — Про договор, заключенный двадцать лет назад в Байройте, в доме Рихарда Вагнера…

Шепот его стал совсем неразборчивым. Да Линге и не пытался к нему прислушиваться. Просто сидел и ждал, пока фюрер заснет.

Хайнц Линге был напрочь лишен воображения и не верил в призраков.

Когда великий человек начал негромко похрапывать, камердинер осторожно поправил почти сползшее на пол одеяло и подоткнул подушку повыше. Затем поудобнее устроился на своем жестком стуле и, выложив на всякий случай пистолет на тумбочку перед собой, принялся ждать, когда же закончится эта безумная ночь.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

На пороге

Мария фон Белов делала утреннюю гимнастику.

Она вставала в половине шестого утра и сорок пять минут выполняла упражнения по сложной методике доктора Крегера, включавшей изощренные практики Индии и Китая. Мария изгибалась змеей, до хруста растягивала мышцы, принимала позы, напоминавшие рисунки на стенах древних храмов Востока. Еще пятнадцать минут посвящались силовой гимнастике: Мария работала с гантелями и небольшой штангой. Затем полчаса боксировала с белобрысым Михелем из второй роты, чемпионом Баварии в легком весе. Ровно в семь фон Белов, скрывшись от нескромных глаз за раскладной китайской ширмой, обливалась двумя ведрами ледяной воды, набранной в ближайшей горной речке. Дивизия генерала Ланца продвигалась к перевалам быстро, и чем ближе становились сверкающие вершины, тем холоднее была вода из горных рек.

Обливаясь, Мария напевала — то арию «Сон Эльзы» из вагнеровского «Лоэнгрина», то что-нибудь легкое, вроде модной «Эрики». [1] При этом она никогда не сбивалась с ритма и не фальшивила — у нее был абсолютный музыкальный слух.

Иоганн Раттенхубер, в обязанности которого входило обеспечение безопасности фон Белов, поначалу беспокоился за здоровье своей подопечной, но быстро понял, что никакие ледяные ванны Марии не страшны. Фон Белов была настоящим идеалом арийской женщины, словно родившейся в снегах Гипербореи. После обливания, которое любого другого превратило бы в дрожащего от холода цыпленка, она выглядела свежо и бодро, как иная женщина — после ароматической ванны. Кожа Марии, обычно молочно-белая, слегка розовела от приливавшей к ней крови — вот и все.

Мария фон Белов вышла из-за ширмы, вытирая белокурые волосы жестким полотенцем. Глаза ее сверкали, на губах играла улыбка.

— Потрясающее удовольствие, — сообщила она Раттенхуберу. — Вам непременно стоит попробовать, Ганс.

— Обязательно попробую, — в который раз согласился Раттенхубер.

«Не хватало мне только слечь с воспалением легких», — подумал он про себя.

— Сегодня мы доберемся до Туманлы-Кёль, [2] — сказала фон Белов. — Можно будет поужинать свежевыловленной форелью.

Как и фюрер, она была убежденной вегетарианкой.

— Я бы предпочел хорошую свиную отбивную, — буркнул Раттенхубер.

Он уже по горло был сыт бараниной, которой щедро потчевали немцев местные жители. Что поделать — туземцы были мусульманами и свинью считали нечистым животным.

— Когда доберемся до места, я обещаю вам целого поросенка, — засмеялась фон Белов. — Грузины делают превосходный свиной шашлык.

— Боюсь, это будет еще нескоро. Чтобы попасть в Грузию, нам предстоит пройти через эти горы.

— Великолепные, правда? Какая дикая мощь! Альпы — карлики по сравнению с этими исполинами!

Раттенхубер пожал плечами.

— Если верить справочникам, самая высокая точка Кавказских гор всего лишь на восемьсот метров выше Монблана.

— Вы неисправимый зануда, Ганс, — фон Белов слегка стукнула его полотенцем. — В вас нет никакой романтики. Мы на пороге древней горной страны, полной загадок и тайн, а вы высчитываете какие-то метры!

— От этих метров зависит успех вашей миссии, — сухо сказал Раттенхубер. — И, что, возможно, менее существенно, наши жизни.

— Бросьте! Бояться нечего, у русских нет войск на перевалах. А когда бравые егеря генерала Ланца укрепятся на Большом Кавказском хребте, Грузия сама упадет к нашим ногам, как спелое яблоко.

Генерал Хуберт Ланц командовал одним из лучших соединений вермахта — 1-й горнопехотной дивизией «Эдельвейс». На форменных бергмютце [3] егерей Ланца красовался благородный снежный цветок — серебристый, с тычинками, покрытыми золотистым лаком.

Горные егеря были элитными солдатами рейха. В дивизию набирали только уроженцев горных областей Баварии, Тироля, Судет не младше двадцати четырех лет, имевших альпинистскую либо горнолыжную подготовку. В самом начале войны «Эдельвейс» за несколько часов захватил перевал Дукла на границе Польши и Чехословакии, затем стремительно выбил югославскую пограничную стражу с казавшихся неприступными горных застав. Офицеры «Эдельвейса» были прекрасными спортсменами и многие из них хорошо знали эти горы — с середины 30-х годов «туристы» и «скалолазы» из Третьего Рейха появлялись на Кавказе с завидной регулярностью. А сам генерал Ланц не раз совершал восхождения со знаменитыми советскими альпинистами, хорошо говорил по-русски, умел объясняться и на туземных наречиях.

Егеря были отлично экипированы. Удобная крепкая горная обувь и верхняя одежда, палатки, спальные мешки, походные индивидуальные кухни, спиртовки с запасами сухого горючего, примусы, темные очки. Предусмотрено было все — никакие неожиданности вроде той, что подстерегла вермахт прошлой зимой под Москвой, «Эдельвейсу» не грозили.

Но самое главное — в распоряжении генерала Ланца были карты — подробнейшие, нарисованные с истинно немецкой тщательностью. Продвижение «Эдельвейса» к перевалам Большого Кавказского хребта было распланировано с точностью до часа.

— Мне бы ваш оптимизм, — проворчал Раттенхубер.

У него было плохое настроение. Строго говоря, плохое настроение не оставляло его с того момента, как они покинули ставку. Раттенхубер чувствовал себя не в своей тарелке — он занимался вовсе не тем, чем привык заниматься последние восемь лет. Да, капитан Бауэр сообразительный и расторопный офицер, он даже чем-то напоминал Раттенхуберу его самого в молодости, но можно ли на него положиться во всем, что касалось безопасности фюрера? Ладно бы еще в Берлине, но в двухстах километрах от линии фронта?

Иоганн Раттенхубер не мог дождаться момента, когда Мария фон Белов отыщет, наконец, тот предмет, ради которого он вынужден был оставить фюрера. Его не слишком интересовало, что это за предмет. Сила орла, продемонстрированная ему Гитлером, произвела на начальника охраны определенное впечатление, но не убедила в том, что на свете существует волшебство и магические артефакты. Еще служа в мюнхенской полиции, он навидался всякого. Слепой медвежатник Отто Хирш вскрывал сложнейшие кодовые замки за десять минут. Мошенник Гвидо Лаузе, известный под кличкой «Бульдожка», однажды получил в городском банке Бамберги двести тысяч рейхсмарок за листок бумаги, на котором были нарисованы какие-то закорючки. Кассир, выдавший ему деньги, клялся, что видел перед собой заверенный печатями вексель австрийского «Кредитанштальта». Бандит и убийца Дитмар Штрекер, которого этапировали в мюнхенскую тюрьму четверо бывалых конвойных, исчез прямо у них на глазах, словно растворившееся в воздухе привидение. Спустя два года Штрекера застрелили в Дрездене при попытке ограбить ювелирный магазин, так что теперь и спросить не у кого, каким образом он тогда сбежал. Но так ли это важно? Раттенхубер привык иметь дело с фактами, а не с теориями. У фюрера есть предмет, позволяющий внушать людям любые мысли? Прекрасно. Где-то существует другой предмет, владелец которого способен перемещаться в любую точку мира? Сомнительно, но допустим. Допустим, потому что, не веря в волшебство, Раттенхубер все же признавал существование неких сил, недоступных его простому уму. Если он будет верить в духов, материализующихся в спальне фюрера, его нужно будет уволить с поста за профессиональную непригодность. Но если он не примет в расчет вероятность появления рядом с Гитлером злоумышленника, придумавшего какую-то дьявольскую хитрость, грош ему цена как охраннику.