Полдень XXI век, 2010, № 10

Разумовский встал. Приглушенно захлопали поднимающиеся сиденья, помещение наполнилось шорохом и рабочим гулом голосов.

— Пойдем, Кирюшенька, поболтаем, — сказала Марта, положила руку ему на плечо и заглянула прямо в зрачки.

Кукольно-синие глаза на секунду превратились в два бездонных озера. «Интересно, сколько все-таки ей лет?» — подумал Кирилл. Когда он пришел в «Рубикон», то сразу определил для себя Марту как женщину без возраста. И без IQ.

Первое впечатление оказалось верным. Марта, конечно, была не дурочка, но проигрывала по этому показателю всем коллегам без исключения. Выбор начальства, включившего Марту Валентиновну в группу индивидуальной коррекции, долгое время оставался для Кирилла Гольцова настоящей загадкой. Пока до него не дошло, что Разумовский держал ее здесь отнюдь не за эйнштейновский ум.

В Марте жило первозданное материнство. Она была воплощенным в женщине символом матриархата. Стоило ей взять жертву под локоток — и сопротивляться всепобеждающему обаянию и какой-то первобытной силе, исходящей от этой женщины, даже пытаться не стоило. Рука Марты как бы невзначай скользнула с плеча Кирилла на грудь, задержалась там на секунду и… «Как она это делает»? — подумал Кирилл, у которого теплый отпечаток женской руки горел где-то в области грудины. Марта уже подхватила с подлокотника соседнего кресла папку и прошла вперед. Она безумно любила короткие юбки. К коротким юбкам, кроме блузок и кофточек, как правило прилагался пиджак, не застегивавшийся на роскошной груди. Да и на менее роскошной талии тоже не застегивавшийся. Разве что на одну пуговицу — среднюю, и то только до обеда.

— Ну что, музыку включим? — обворожительно улыбнулась Марта, открыв свой кабинет и перешагнув порог.

— Нет! — Кирилл спохватился и понизил голос. — Не надо. Так поговорим.

— Тогда садись на мое место, за стол, а я кофе сварю.

Музыки Гольцов давеча наслушался на работе до одури. Она непрерывно лилась из приманки, подстраиваясь под тембр его голоса. Кстати, наркологи, у которых жаргонное словечко «приманка» никак не увязывалось с понятием врачебной этики, упорно называли генератор помех талисманом.

Из восьми сотрудников Отдела индивидуальной коррекции музыкальным слухом и приятным голосом обладали все восемь. Это было одним из обязательных условий. Но играл вместе с Санькой Седловым на студенческих вечерах только его бывший однокурсник Кирилл Гольцов. Клиент Саша был аудиалом и воспринимал мир скорее в звучании, чем в красках и ощущениях, на чем и погорел. К тому времени, когда Кирилл и два оперативника вошли в квартиру, Саша с воткнутым в уши плеером сидел у себя дома в полной отключке, смотрел перед собой невидящими глазами и готов был уже скончаться от передоза звукового наркотика, который сладким ядом капал и капал в уши музыканта. Кирилл провозился с Санькой несколько часов, прежде чем с рук на руки передал бригаде наркологов. Оперативники занялись плеером. Клиентов обычно программировали на повторный добровольный визит, и Кирилл даже думать не хотел о том, что будет врать Саньке Седлову в глаза, когда тот неожиданно для себя запишется к нему на прием через несколько дней.

Кирилл стряхнул неприятные воспоминания и поднял глаза. А Марта-то его спровоцировала!

— Ты получила вводную на меня еще вчера, Марта? — спросил он.

— Ну конечно, — тут же подтвердила она, — какой ты… Взял и сразу догадался! Но все равно, Кирюшенька, ум чувствам не помеха.

Марта уже колдовала около кофеварки, аппарат шипел и булькал, распространяя по кабинету дразнящий запах.

— Мне Разумовский вчера около одиннадцати позвонил и все по электронке сбросил. Переживаешь? — доверчиво спросила она и поставила на стол кружку кофе. — Пей. Очень вкусный: сладкий и много сливок. М-м-м… — она облизнулась и мечтательно подняла глаза к потолку, как будто там был написан благословенный рецепт приготовления этого божественного напитка. Кирилл терпеть не мог сладкий кофе. Он всегда пил его без молока. И уж тем более без сливок. Но от того, как Марта облизнулась, ему вдруг ужасно захотелось горячего, тягуче-сладкого и жирного месива, которое она называла «кофе». Он протянул руку. Он почти вожделел эту гадость. Вот… В этом вся Марта.

— А ты как думаешь? — риторически спросил Кирилл и с неподдельным удовольствием отхлебнул из кружки. — Мы ж с ним вместе учились.

— А ты не переживай, — посоветовала Марта. — Что он тебе: кум, сват, брат? Мало ли кто с кем девчонок в институте на гитарные переборы подманивал.

Кирилл невольно улыбнулся и сделал еще глоток. Здесь, в кабинете у Марты, все еще ощущая на груди тепло женской руки, он мог выхлебать содержимое кружки целиком и добавки попросить.

— Ищи причину. Ты же психолог, — вдруг серьезно сказала Марта, — тебя вчера на утреннем разводе не узнать было. И совсем тут дело не в твоем музыканте, на которого ты вводную позже прочитал! И девочка эта… Ну чего ты к ней полез пьяный? Приехала бы бригада, увезла незаметно.

— Марусь, она там два часа стояла! Под дождем. Одна на пешеходке. Парни какие-то рядом терлись. Если бы я чуть раньше внимание обратил…

— Кирюш! — чуть поморщившись, перебила собеседница. — Тебе кофе не нравится?

— Очень нравится, Марта, — серьезно сказал Кирилл.

— Тогда почему ты меня совсем не слушаешь? Я так старалась! Ищи причину. Мне можешь не говорить. Для себя хотя бы найди, договорились?

Марта приблизилась, уселась в кресло для клиентов и навалилась грудью на стол:

— Какой ты, Кирилл, все-таки симпатичный, — игриво протянула она, подперев щеку одной рукой, а другой поправляя бретельку лифчика прямо сквозь ткань блузки. — Все четыре года, что ты здесь работаешь, я думаю: закрутить с тобой служебный роман или нет…

Она так и сказала: «Я думаю». Мнение второй стороны не принималось в расчет. К чему затрачивать лишние усилия, когда она в любой момент могла подать себя любому мужчине, как кружку сладкого кофе со сливками, будь этот мужчина хоть трижды психолог, гипнолог и кандидат наук. Что может противопоставить он первобытной магии? У природы женское начало — так мир устроен.

— Марта, сколько клиентов ты позавчера отработала? — спросил Кирилл.

— Штук пять, наверное, — Марта задумчиво накручивала на палец белокурый локон, — да. Точно пять.

— Нас надо рассекретить, — сказал Кирилл.

— Что-о? — переспросила Марта и выпрямилась.

— Это причина, — пояснил он, — ты же сама сказала: ищи причину. За четыре года отдел разросся до восьми человек, перешел на круглосуточный график, а статистика все равно отрицательная. Количество клиентов растет. Мы работаем вхолостую. Нужно предать все это огласке, к чертовой матери! Нужна какая-то государственная программа…

— Да мы и есть государственная программа! — перебила его Марта. — О наркотиках знали все и всегда. Сколько с ними боролись в открытую, и что? — она выпрямилась. — Ничего. Пока не разработали универсальный наноблок и не начали поголовные принудительные прививки, ни одна государственная программа с ними не справилась. Даже в Германии попытки легализовать их ни к чему не привели!

— В Голландии, — машинально поправил Кирилл.

— Кирюш, — Марта вздохнула, — у тебя горе от ума. Есть такое хорошее житейское правило: живи одним днем.

— Советуешь? — улыбнулся Кирилл.

— Советую, — решительно подтвердила Марта.

— А это против правил!

— А я знаю!

— Фу, какая ты непрофессиональная, Марусечка, — фыркнул Кирилл, — разве психолог имеет право давать прямые советы клиентам?

— Во-первых, все мы тут уже давным-давно непонятно кто: то ли психологи, то ли спецагенты. А во-вторых, лично я своим — всегда даю. Только Разумовскому не говори, а то я тебя вкусным кофием больше поить не буду, — и она лукаво подмигнула синим глазом.

Кирилл вышел в коридор, зашел к себе, включил компьютер и сообразил, что все еще улыбается. Психологическую помощь ему все-таки оказали, но пить теперь хотелось еще сильнее, чем на утреннем разводе. «Спецагент, — хмыкнул он про себя, запивая кофе минералкой, — да уж». Спецагентом Кирилл Владимирович Гольцов мечтал стать разве что в раннем детстве. Но детство кончилось, Гольцов, насмотревшись на отца и убоявшись участи инженера, поступил на факультет психологии местного университета и с головой окунулся в студенческую жизнь. Диплом был уже на носу, а Кирилл еще и не начинал задумываться о жизненных перспективах и потому имел все шансы устроиться на работу в сто двадцать последнюю школу Заречного района, если бы однажды вечером не пил пиво в хорошей компании. Большинство в ней составляли именно психологи — будущие и настоящие — и всяческие прочие гуманитарии. Был даже один настоящий поэт — лысый и бородатый дядька в неопрятном свитере, но он быстро напился и прилег в углу на диванчике. Если он какие стихи и читал — то Кирилл этот знаковый момент пропустил, потому что целовался на балконе с Лизкой Лебедевой. Когда они вернулись в комнату, кто-то включил телевизор. Дело было накануне выборов, и в ящике наперебой рекламировали себя и свои партии серьезные люди с серьезными деньгами, вложенными в рекламную кампанию. Разговор завела Лизка, в прошлом году закончившая факультет «Реклама и коммуникации». Раскрасневшаяся от поцелуев, ужасно красивая и вдохновенная, она принялась блистать знаниями, комментируя все ошибки политтехнологов, какие только смогла найти в роликах: от точки съемки до сочетания цвета галстука с цветом рубашки кандидата. Кирилл, тоже раскрасневшийся от поцелуев, не мог уступить ей пальму первенства. Мысленно он уже лежал с гражданкой Лебедевой в постели, и кто тут главный, для него даже вопроса не вставало. А потому он в ответ разнес ролик с точки зрения использования манипулятивных технологий, тем самым отодвинув рекламу и все, что с ней связано, на второй план. Спорили до тех пор, пока Кирилл не составил объективный портрет личности и на пальцах не объяснил всем присутствующим, что за человек перед ними находится и как и на чем его могут подловить проклятые конкуренты, если только захотят. И никакой рекламный плакат или слоган тут не поможет. Лизка Лебедева обиженно замолчала, надула губки и отдалась ему вся без остатка. Но сначала к Кириллу подошел невзрачный парень и вручил визитку «Рубикона».