Седьмая невеста

Хорошее вино...

Он в несколько глотков осушил бутыль и взял другую. Похоже, состояние сайгада не слишком волновало его: чем-то очень довольный, парень выхлебал ещё полбутыли и только тогда соизволил обратить внимание на понурого Кумбара.

- А что, толстый, правду говорят, что ты у Хафиза в приятелях ходишь?

- Я не толстый, - впервые проявил живое чувство сайгад. - В боях окрепло мое тело, в боях мои руки...

- Тьфу! - раздраженно сплюнул Дигон на чисто вымытый деревянный пол зала. - Да ты и впрямь рехнулся. Не могу слышать, когда воин ноет словно девица! Ну-ка, выкладывай, о какой это дюжине ты тут пел!

И тогда сайгад решился. Быстрым шепотом он поведал аккерийцу всю историю своей грядущей уже опалы, особенно упирая на то, что все красавицы хороши безумно, и выбрать из дюжины необходимую шестерку никак нельзя. Вздрагивая всем телом он живописал Дигону прелести девушек, их ум, скромность и изящество; он даже изобразил их голоса, перепугав своим визгом ближайших соседей до полусмерти; вскочив, весьма художественно показал гнев Светлейшего и собственное отчаяние. Наконец Кумбар выдохся, сел, вопросительно посмотрел на парня.

- М-да-а... - задумчиво покачал головой Дигон. - Влип ты в историю, приятель. Недаром говорят наши старики: "Чем выше заберешься, тем дольше будешь падать." А от себя добавлю - и тем больнее ударишься...

- Не болтай же, Дигон! - взмолился сайгад, чувствуя, что слезы вот-вот польются из глаз, как это частенько случалось в последнее время. Придумай лучше, что мне делать? Слыхал я, что ты в Шудуре недавно, но успел многое... За такого наемника как ты, парень, я б десятка парней не пожалел...

- Не болтай сам, - остановил его аккериец. - Дело твое пустое, и помочь тебе я могу. Но прежде ты должен исполнить одно мое условие...

- Какое? - Кумбар выпучил глаза и насколько мог вытянул короткую бычью шею. - Проси что хочешь, друг. Я на все согласен! На все!

Ухмыляясь, Дигон посмотрел на возбужденного сайгада.

- На все? Что ж... Вот мое условие: кликни-ка во-он ту красотку, да отведи её наверх... Сам знаешь, куда... И зачем...

- Ты... Ты что? - задохнулся от возмущения Кумбар. - Я же сказал тебе - в последнее время у меня с этим ничего не выходит...

- И смотри мне! Чтоб девица потом не жаловалась!

Дигон расхохотался, не обращая ровно никакого внимания на пылающие щеки сайгада и струящиеся из тусклых глаз слезы - старый солдат все же не смог удержаться и заплакал, в душе проклиная себя за эту слабость, - открыл новую бутыль и прильнул к ней губами, с наслаждением глотая терпкий напиток. Кумбар обреченно вздохнул. Он знал аккерийца без малого пять лун, знал, что ему можно довериться, и что каждый парень из Агранского войска мечтает стать его куншаком - другом, что женщин тянет к этому синеглазому великану словно мух к варенью из бананов; сам же сайгад давно не чувствовал под ногами опоры - с того дня, как Хафиз назначил его экзаменатором для девиц - и давно жаждал разделить свое горе с надежным человеком. И вот такой человек волею богов ниспослан ему в таверну "Слезы бедняжки Манхи", но его условие... Нет, оно невыполнимо... Конечно, невыполнимо...

- Я согласен, - сумрачно буркнул Кумбар, не глядя на развеселившегося Дигона. - Где там эта рыжая корова... Эй, крошка! Иди ко мне!

Пышнотелая Кика, в восторге от приглашения столь именитого гостя, ринулась к нему, сшибая по пути менее почетных посетителей. Под одобрительные вопли присутствующих Кумбар, пошатываясь от отчаяния, повел подругу по узкой винтовой лестнице наверх.

Когда дверь за ними захлопнулась, аккериец свистнул слугу, велел принести мяса и ещё вина, и приготовился ждать.

*

*

*

Дигон, который с утра ещё успел и нализаться и проспаться, допивал шестую за этот вечер бутыль славного калосского. Он не стеснялся заказывать вновь и вновь, справедливо полагая, что сайгад с удовольствием заплатит за все. То есть, может, и без удовольствия, но обязательно заплатит.

Громко чавкая, аккериец уплел баранью ногу, блюдо тушеных овощей и целую связку крабьих палочек из заказа Кумбара. Немного насытившись, он обвел посоловевшим взглядом зал, не без тайной гордости отметил обращенные к нему томные глаза здешних девиц, и ещё раз за нынешний вечер сказал себе, что пришел сюда не зря. Обычно он предпочитал кабаки попроще - и не потому, что там было все гораздо дешевле, а потому, что в них веселье шло полным ходом. Настоящее веселье, не то что тут... Но утром Алма передала ему с посыльным крошечный золотой медальон, а сие означало непременное свидание; на словах же мальчишка просил Дигона ждать её перед полуночью в "Слезах бедняжки Манхи" - таверна эта была наиболее удаленной от дома Алмы, а значит, и вероятность встречи со знакомыми значительно уменьшалась.

Алма происходила из знатного и богатого Шудурского рода Мисхинов. Единственная дочь, она росла в холе и неге, обожаемая родителями и слугами, и уже четвертый год от женихов её не было отбоя - девушке едва исполнилось четырнадцать лет, как в дом зачастили мужи всех возрастов, от юнцов до седовласых старцев. Каждый предлагал высокородным Мисхинам оценить по достоинству его кандидатуру; к величайшему сожалению добрых родителей достоинство кандидатур состояло исключительно в золоте, в то время как они хотели бы видеть супругом дочери мужчину, а не сундук с деньгами - умница и красавица Алма без сомнения заслуживала того. Потому женихов приветливо и почтительно встречали, но затем так же приветливо и почтительно выпроваживали.

Но что сказали бы добрейшие родители, когда б узнали, что сердце дочери давно уже отдано? Оросили бы щеки их слезы радости? Снизошла бы в души их благодать? Вряд ли. Ибо, хотя они и желали ей счастья, но с благородным, честным, и все-таки не слишком бедным шудурцем. Алма же мечтала о Дигоне - нищем парне из Аккерии, наемнике войска Хафиза Агранского, который, к тому же, был известен уже в Шудуре как гуляка и забияка. Так что добрейшие родители, узнав о выборе дочери, скорее всего, стали бы рвать на себе волосы и рыдать слезами не радости, но ужаса и отчаяния; именно поэтому умница Алма и не спешила сообщать им о своих встречах с синеглазым аккерийцем.