В плену у орбиты

Стремительность наступления рассвета волновала Пруэтта. Колоссальная скорость позволяла ему через каждые девяносто минут наблюдать рассвет и закат. На первых витках он восхищался этим, радовался, что ему выпало на долю любоваться чередой этих величественных картин. Время как бы сжималось, уплотнялось, мчалось с невероятной быстротой. Каждые девяносто минут он проносился сквозь день и ночь. Его несла машина времени, и мир ускоренно вращался перед его глазами.

Он воочию видел, как вращается Земля. Позади серповидной линии простирался бархатный задник — рассвет сиял на фоне абсолютной черноты. Восхищение переполнило Пруэтта. За радужным рассветом виднелась бесконечная черная пучина космоса. И всюду черный бархат пронзали несчетные сверкающие иголочные острия звезд.

Теперь внизу было два мира: один — окутанный ночью, другой — омытый светом звезды, которая вот-вот поднимется из-за горизонта. Солнце появилось внезапно и снова застало его врасплох, как и всякий раз за последние трое суток… Пруэтт покачал головой. Нет, теперь уже почти четверо суток. Каждый раз Солнце неожиданно взлетало над краем земного шара. Каждый раз неистовое сияние с размаху било в глаза.

Лицо Пруэтта исказилось болезненной гримасой, он отвернулся, ругнув себя за неосторожность. Он зажмурил глаза, затем постепенно открыл их. Теперь он совсем собрался; хорошо, подумал он, хоть Солнцу удалось встряхнуть его мозг и заставить работать.

Кончиками пальцев он коснулся приборной доски, легонько оттолкнулся. Толчок вернул его в кресло. Пруэтт ухватился за ремни и застегнул их под грудью.

Он посмотрел на приборы, затем правой рукой щелкнул переключателем. Его капсула была усовершенствована — в ней был отдельный источник энергии, рассчитанный на минимальный расход при продолжительном орбитальном дрейф во время сна.

Он включил освещение приборной доски — яркий свет залил шкалы приборов. Несколько минут он изучал показания часов капсулы, считывал показания на светящемся циферблате, сравнивая их с цифрами, сиявшими в маленьких окошках других приборов.

В капсуле было четверо часов. Первые были поставлены на среднее Гринвичское время; по ним согласовывалось время со станциями слежения и связи, разбросанными по всему миру. Вторые часы отсчитывали время с момента старта в минутах и секундах — в отдельном окошке появлялось число суток. Сейчас на Пруэтта смотрела зеленая тройка. Но скоро отсчет минут покажет цифру 1440, и тогда тройку сменит четверка. Четыре дня…

На третьи часы Пруэтт теперь смотрел с отвращением. Они шли в обратную сторону и еще двенадцать часов назад были очень важным прибором. Они показывали, сколько часов, минут, секунд и долей секунд осталось с данного момента до включения тормозных двигателей. Четвертые часы фактически были реле времени управления тормозных двигателей. Перед стартом с мыса Кеннеди он поставил их точно в соответствии с программой полета. Однако в любой программе всегда имеются неточности, а потом каждая орбита, хотя и незначительно, отличается от предыдущей, и эти отклонения имеют важное значение. Поэтому в полете необходимо периодически корректировать реле времени.

Он, конечно, все это проделал. И все еще оставался на орбите. А часы обратного хода и реле времени стали теперь для него просто бесполезными железками.

Пруэтт посмотрел, который час. Затем повернул влево одну из рукояток и, открыв крышку, достал из небольшой ниши схему звездного неба и план полета. Схему составили астрономы специально для него; она была верна для расчетного времени старта плюс-минус пятнадцать минут. Что ж, взлетел — то он точно в расчетное время, но у него были все основания сожалеть об этом…

Сердясь на то, что отвлекся, он усилием воли заставил себя сосредоточиться на схеме. На ней были обозначены основные звезды, созвездия, планеты и Луна — где они будут в любой момент относительно любого положения во время его полета вокруг Земли. Кроме того, астрономы снабдили его точными угловыми координатами небесных тел для определения положения капсулы относительно Земли в любой момент.

Он оглядел небо, на этот раз осторожнее, чтобы избежать прямого взгляда на Солнце. Справа вдалеке сверкал в черноте Юпитер. Безошибочно угадывались двойные звезды созвездия Журавля. Справа от орбиты сверкал Фомальгаут — через него можно было отлично визировать на Юпитер. Он сразу нашел Аль-Наир, а затем созвездие Павлина.

Внизу Австралия…

Почти все системы корабля выключены. Нужно беречь энергию батарей. Гироскопы застопорены, система управления ориентацией капсулы отключена. Собираясь спать, он переключил систему, создававшую микроклимат, только на скафандр — для экономии кислорода и батарей. Такие переключатели для питания скафандра в обход кабины были разработаны уже после полета Купера в капсуле «Фейт-7». Пруэтт мог включать отдельно питание только для радиостанции. Телеметрическую систему, которая передавала данные о работе оборудования капсулы и физиологических процессах в организме космонавта, можно было выключить. Все это было важно прежде; теперь куда важнее сберечь энергию, топливо, кислород.

Пруэтт включил радиопередатчик, чтобы вызвать станцию слежения Мучеа в Австралии. Пока он спал, счетно-решающие устройства Годдардского центра непрерывно работали над решением уникальной задачи как вырвать его из плена космоса. В это же время инженеры на заводе Макдоннелл в Сент-Луисе с лихорадочной поспешностью разбирали точно такую же капсулу. Аналогичной работой были заняты и инженеры на мысе Кеннеди. Они просматривали каждый трубопровод, каждый проводник, пытались воспроизвести те условия, которые вывели из строя тормозные двигатели.

Вычислительные машины в Годдарде могли с большей точностью определить, сколько времени он еще пробудет на орбите. Со всех станции слежения сюда бесконечным потоком стекались данные радиолокационных наблюдений. Машины пережевывали полученные крупицы информации: полный вес капсулы с точностью до грамма, изменения ее веса в процессе жизнедеятельности космонавта, расход водородного топлива системой ориентации капсулы в пространстве, точные параметры траектории полета, суточные изменения верхней границы атмосферы. Характеристики капсулы сравнивались с характеристиками других объектов, запущенных в космос.

Проделав все эти операции, машины должны были выдать ответ. Ответ? Нет, приговор. На бумажных лентах, ручейками текущих из них, появятся ряды кодовых цифр. Пропустив ленты через машину — дешифратор, человек сможет точно сказать, когда начнется самопроизвольное снижение капсулы.

Пруэтт летел в космосе. Но это не была абсолютная пустота, как считали когда-то. Космическое пространство оказалось насыщенным радиацией. К тому же на этой высоте космос кишел одиночными молекулами, вырвавшимися из земной атмосферы. Орбита проходила как раз над границей, которую ученые называют аэротермодинамическим барьером. Его верхний край находится примерно в ста пятидесяти километрах над Землей. Если капсула снизится к этому барьеру, ее движение начнет тормозиться. Совсем — совсем незначительно… Самые лучшие насосы в мире не могли бы создать разрежение, существующее на этих высотах. Но капсула — то несется со скоростью около восьми километров в секунду, и столкновения даже с редкими молекулами оказывают тормозящее воздействие.

Но беда была в том, что орбита почти точно соответствовала расчетной. Она проходила непосредственно над границей атмосферы. Конечно, капсула уже начала тормозиться, но роковым фактором оставалось время. В этой гонке мог проиграть только он, космонавт.

Если капсула снизится до того, как кончится запас кислорода, у него есть шансы прославиться как человеку, едва ускользнувшему от смерти в космосе. Если же кислород иссякнет прежде, чем капсула погрузится в атмосферу, — что ж, тогда у него будет самый дорогой из гробов, которые когда-либо делали человеку. Пруэтт скривил губы, но тут же с некоторым удовлетворением отметил, что чувство юмора все же еще не покинуло его.