Памятник

Жирро присутствовал на незабываемой торжественной закладке "первого камня", которым оказался... пудинг; инициирующий мысленный импульс взорвал устройство из восьми водородных бомб, но детонационная энергия загнала этот пудинг в коренные породы, и присутствующие ничего, собственно, и не заметили.

Проект был грандиозен даже при либротеррианском размахе; один лишь гипербарический котел, обеспечивающий сверхвысокое давление (а оно потребно, чтобы сгустить латенцию, если таковая существует, до состояния потенции), насчитывал в поперечнике около двух километров при емкости не более полуметра - подобное соотношение объяснялось необходимостью противостоять колоссальным внутренним силам, способным разнести и саму гору, на которой был воздвигнут завод. Обе двухсотдвадцатиметровые заводские трубы свисали в десятикратно больший по своему диаметру котлован; из бриллианта величиной с голову ребенка была изготовлена шестерня для сердечника трансформационного агрегата - ленты Мебиуса из чистейшего золота, по которой первичное сырье, то есть ледниково-родниковая вода, поступало в гипербарический котел, чтобы выйти оттуда уже микромеханически организованным. Но самым сложным во всем этом комплексе была очистная система, представлявшая собой сооруженный на глетчере и горных склонах каскад физико-биохимической фильтрации; посередке - пардон, следует сказать "в центре" котла находился антиматериальный сепаратор, а именно сосуд с антиводой, которая хотя и не могла соприкасаться с очищаемой водой, однако, по замыслу ученого, играла ключевую, катализирующую роль при преобразовании латенции в потенцию.

На сооружение этого чуда современной техники, этого монумента человеческому упорству, понадобилось шестьдесят недель, то есть даже больше, чем на создание искусственного солнца, однако каждый день из этих шестидесяти недель являл любопытствующим взорам поистине захватывающее зрелище, тем более что строительная площадка не была огорожена, поэтому Жирро буквально разрывался между желанием добросовестно выполнить программу стажировки (тема работ - "Доказательства практической невозможности доказать существование теоретически несуществующего типа нейтрино") и неукротимой тягой, которая заставляла его каждодневно по нескольку часов простаивать в толпе зевак. Но ведь разве увидишь у себя, на Унитерре, использующиеся в скальных породах грейдеры размером с карманный фонарик? А лунные рефлекторы? А клейкогазовые транспортные средства?

Но, как уже было сказано, удивлялась и сама Либротерра; поезда привозили столько желающих поглазеть на строительство, что на время пересменки приходилось ограничивать доступ посторонних, чтобы не перегружать пассажирско-транспортные потоки. Тогда туристические компании быстро проложили сюда параллельные линии, и, уж разумеется, тут постоянно парили ЛЕТОТЕЛИ, летающие отели, которые при скромных командировочных Жирро были ему совершенно не по карману. Более всего поражала устойчивость и продолжительность ажиотажа, не ослабевавшего на протяжении почти пяти кварталов, хотя только фармацевтическая мода сменилась за это же время целых семь раз; впрочем, оно и понятно, ведь даже в день торжественного пуска завода о его промышленном назначении было известно лишь то, что с исходным сырьем, а именно самой обыкновенной водой, под воздействием так называемой микромеханики произойдет какое-то несусветное превращение; при этом по-прежнему оставалось секретом, во что же, собственно, превратится сия вода. Правда, Марк Корнелиус Ашер Младший без устали твердил о новоорганизованной природе, о переходе на более высокую ступень истинной самореализации первоэлементов, однако не желал давать никаких более конкретных разъяснений. Подстегиваемые прессой слухи делались все невероятнее; одна предприимчивая букмекерская контора монополизировала право на проведение тотализатора, который принимал ставки-прогнозы относительно предполагаемой продукции горного завода; возникла и тут же раскололась на враждующие группировки секта "механософов"; в определенных теологических кругах иронизировали по поводу массового возврата к давно уже, казалось бы, изжитому кеплеровскому суеверию, среди же математиков поговаривали о новом чуде, вроде того, что некогда произошло в Кане Галилейской.

Жирро этих намеков не понимал, а спрашивать стеснялся, чтобы сызнова не попасть впросак. Дело в том, что он предложил было проверить микромеханическую гипотезу М.К.Ашера математически, с помощью симуляционной модели, заложенной в компьютер, - тогда можно легко убедиться в возможности реализовать проект, однако в ответ собеседники лишь сочувственно качали головами, а один из них ехидно поинтересовался: разве промышленность финансировала заказ на подобную научную проверку? Нет? То-то и оно!

От эдаких уроков у Жирро прямо-таки опускались руки: Либротерра с ее парадоксами, например поразительным сочетанием размаха и ограниченности, казалась ему умонепостижимой; он никак не мог нащупать опорных точек, которые позволили бы ему сориентироваться; там, где Жирро рассчитывал встретить одобрение и поддержку, он наталкивался на иронию; вновь и вновь он убеждался в том, что собственные мысли и мысли его либротеррианских коллег расходились, словно две прямые, ухитряясь, однако, нигде не пересечься, поэтому он так и тосковал по привычной однолинейности родной Унитерры. Отменная организованность, четкая управляемость, полная предсказуемость - вот что отличало ее!

Наибольшее недоумение вызывала у Жирро либротеррианская промышленность, которой, с одной стороны, никто не препятствовал браться за самые никчемные прожекты, даже чем никчемнее прожект, тем лучше, лишь бы вкладывались деньги (крупнейшие газеты Либротерры величали М.К.Ашера Младшего "реаниматором экономической конъюнктуры", а профсоюзная печать и вовсе предложила воздвигнуть ему прижизненный памятник, причем 872 безработных скульптора в тот же день прислали свои эскизы); с другой стороны, либротеррианская промышленность добивалась столь грандиозных технических достижений, что у Жирро буквально захватывало дух, особенно если он сравнивал их с индустриальной отсталостью Унитерры. Скажем, тут имелись летающие отели, или, как их здесь называли, "Летотели", и монтировали их всего за восемь часов, а главное, никто этому не удивлялся, что, пожалуй, и казалось самым удивительным. Жирро из-за этого очень переживал, он стыдился за свою страну, особенно после того, как познакомился с комфортабельными поездами, доставляющими людей к горному заводу (обнаружив, что мягкость сиденья регулируется по желанию пассажира, он решил, будто попал в вагон для каких-то высокопоставленных персон, и даже принялся искать другой вагон); дело дошло до того, что от крайнего огорчения Жирро ударил по лицу своего либротеррианского коллегу, когда тот позволил себе пошутить о дорогах Унитерры; впрочем, этот поступок заслужил безоговорочное одобрение новоаккредитованного атташе по микромеханике при посольстве Унитерры на Либротерре. "Геройский поступок во славу любимой отчизны!", "Враждебной выходке дан достойный отпор!", "Деятели отечественной науки с честью выдерживают суровы испытания!" - вот какими заголовками отметили это событие унитеррианские газеты, опубликовавшие также многочисленные читательские письма, где все единодушно заверяли, что они гордятся званием гражданина такой страны, которая дала миру таких ученых, как Жирро. Атташе по микромеханике составил для правительства специальный доклад о случившемся, где приписал патриотический порыв Жирро своей воспитательной работе, якобы настойчиво проводившейся им, атташе, за что и получил вскоре дипломатический чин старшего атташе. А ведь ко времени того происшествия он состоял в своей должности всего третий день; узнав о повышении этого дипломата в чине, Жирро впервые почувствовал склонность к цинизму.