Гном. Трилогия (СИ)

  Первый звоночек прозвенел в США, когда прибывшего туда по приглашению Государственного Департамента Ивана Авдеева похитили люди из организации некоего Дино Грациани, у которого болела раком желудка любимая мама. Похитив, не знал, что с Иваном Алексеевичем делать, потому что вне клиники тот, разумеется, не имел особых возможностей помочь. Нежный сын, осознав этот факт и собственную глупость, осатанел и чуть не убил доктора, а потом не нашел ничего лучшего, чем потребовать выкуп. Как говорится, - хоть шерсти клок. Про ФБР говорят разное, но тут бюро сработало выше всяких похвал: отыскали меньше, чем за сутки, освободили невредимым, а саму организацию Грациани подвергли показательному разгрому. Так, что сам он погиб в перестрелке, а мама померла в приюте для нищих...

  И началось. Чем дальше, тем хуже. Похищали поодиночке и целыми группами, в чем мать родила и с вместе со всем оборудованием, которое было. Команданте Мигуэль в Колумбии захватил клинику целиком и две недели удерживал в заложниках ее персонал. До тех пор, пока ему не вылечили его давно заслуженную эмфизему с пневмосклерозом. Ираклий Давиташвили рассказывал потом, что имел сильнейшее искушение устроить иностранному товарищу какую-нибудь подляну с отсроченным на пару месяцев, но предельно радикальным эффектом, но так и не смог. Как ни смешно, но это все таки правда, - не все способны на такое. То есть горячий человек Ираклий совершенно спокойно пристрелил бы команданте где-нибудь в джунглях, чай не впервой, и совесть его не мучила бы ни секунды, а вот так, пациента, - не мог. Хотя, казалось бы, какая разница? Впрочем, команданте все-таки не была чужда, своего рода, честность. Успешно покинув клинику, он оставил в качестве оплаты шесть килограммов чистейшего, "кремового" кокаина... Надо заметить, что даже плановая реализация такого количества "кокса" в розницу не покрыла бы и трети убытков от двух недель вынужденного перерыва в работе клиники.

  Лезли бандиты и революционеры, якудза и SIS, гангстеры и частные сыскные агентства, юридические конторы с высосанными из пальца исками и полицейские агенты на откупе бандитов.

  Дельцы, чтобы купить, небогатые жулики, чтобы полечиться на халяву, воры, чтобы украсть, - если уж не деньги, то хоть что-нибудь! - шпионы, чтобы раздобыть "секреты", и религиозные фанатики, чтобы устроить погром.

  Это помимо необозримых полчищ желающих попасть вне очереди, на льготных основаниях в плане оплаты, а также на особых условиях.

  Происшествия такого такого множились день ото дня, словно черви в гнилом мясе, нарастали половодьем, как будто где-то прорвало плотину, и жить дальше, не решая в этом смысле ничего принципиально, было нельзя. Вот тогда-то и был выработан всеобъемлющий комплекс мер, обеспечивающих относительно безопасное и свободное функционирование компании. Тут было и то самое островное расположение филиалов, и объявление компании рабочим органом ВОЗ с "особым статусом", - в силу особого статуса, - и "двойная" охрана акватории. И, кроме того, гуманисты - доктора бы-ыстро вспомнили мудрое предложение Алексея Николаевича о немотивированных отказах и "черных списках". В них, помимо непонятливых зарубежных политиков с магнатами, с подачи начальства, угодили и те, кто провинился перед самой "Панакеей" и ее отдельными работниками.

  Хлеб Насущный III: сегмент Большого Круга

  - Но это же невозможно, - Эшенбах развел руками, - даже если мы прямо сейчас как-нибудь их промаркируем, - мы же все равно не сможем быть уверены, кто из них - кто... Если их просто переложить справа - налево, то они же опять, в очередной раз, перепутаются.

  - Слышь, герман... ты что, - взаправду? Старшая - вот, которая толстая. Видишь - щеки?

  - Ах, та-ак... - протянул он, и вдруг, ухватив толстую, которая со щеками, за левую ногу, ловко вздернул ее на руки, подхватил, по всем правилам, под мышки и присмотрелся к красной мордочке, - ну разумеется! И где только были мои глаза. Толще на целых сто граммов. Даже, пожалуй, на сто десять.

  Молодая мамаша, совершенно ошалев от его выходки, опомнилась только сейчас. Время от времени какая-нибудь выходка мужа, шутка, фраза сама по себе или в контексте разговора вдруг выбивалась из ряда, как дырка на месте отсутствующей доски в аккуратном штакетнике, напоминая, что он все-таки чужак, порождение совсем иных норм культуры. В такие минуты его в пору было убить. Так и подмывало, между прочим.

  - Да ты што творишь-то, ирод?!!

  - Не беспокойся, я хорошо умею. Видишь, она даже не напугалась, ей хорошо. Хотя, - согласен, шутка глупая, прости. Я сам слишком глупый сегодня. Это от смущения, что у меня, такого старого, дети. Самый глупый и самый счастливый день в моей жизни.

  - Дай сюда!!!

  - На..., - и, передав "старшую" матери, осведомился, - договор - в силе?

  - Да называй, ладно! Только, - слышь? - не выдумывай там. Попроще как-нибудь. Чтоб не смеялись потом.

  - О, не волнуйся. Проще не бывает. Ты будешь Луиза, - слышишь меня, дитя? Но только мать и подруги непременно будут называть тебя Лизой или Лизаветой. А твою младшую сестру, еще проще, назовем Марией. Так - пойдет? Нормально?

  - Всяко пойдет. Привыкнем. О-хо-хо... Послал же господь, на старости лет...

  Ну, тут она несколько преувеличила. К примеру, ее мать, невысокая, худощавая и тихая нравом, последнего ребенка родила, будучи на пять лет старше. Да и, глядя на нее саму Дарью Степановну, как-то не верилось, что старость догонит ее в ближайшие двадцать-тридцать лет. С какой стати-то? Голодовкам, похоже, больше не бывать, так что жить бы и жить. А он опять понял ее слова несколько не в том смысле, который она в них вкладывала.

  - Ты права, Мама. Я, конечно, плохой христианин. И раньше не был слишком прилежным, а уж после всего того, что довелось увидеть... Он, отвернулся, махнув рукой. - Но теперь в пору уверовать снова: девчонки, да еще сразу две. Обе, значит. Так что ты права. Не иначе, как Бог, больше некому. Это, конечно, глупо, но я со временем непременно найду какого-нибудь пастора и возьму на прокат специальный парадный жилет, чтобы прийти к нему на причастие по всем правилам. Как, бывало, ходил на воскресную службу мой батюшка. Этого сейчас просит моя душа.

  - А крестить?

  - А! Это не есть важно. Окрести здесь, все равно Иисус узнает своих.

  "вууУУХХ-х!!!" - на улице взвыло, стремительно нарастая до максимума и стихло, остался только сдержанный, постепенно слабеющий звон турбины, как в бочку, бухнул и сразу замолк серьезный, флегматичный Карзуб, скрипнула-шарахнула калитка, а следом что-то с грохотом обрушилось уже в сенях. Совокупность звуков удостоверяла личность гостя не хуже личной подписи. Анфиска. Явилась глядеть сестер за сорок два километра спустя какой-то час после появления матери с новорожденными дома. По обыкновению, ворвалась, как вихрь, гоня перед собою волну слегка спрессованного уличного воздуха.

  - Ну, где?! Ух, ты...

  Увидав, уменьшила мощность, сбавила обороты и намного, намного приглушила звук, с ходу заворковав с мелюзгой. В такие моменты весь остальной мир для нее переставал существовать, а сама она разительно менялась. Младенцев - обожала совершенно безумно, причем не только своих. Герр Эшенбах, с его привычкой давать всему точные определения, глядя на нее сейчас, нашел подходящее уточнение: она была до младенцев как-то... жадной, что ли? Их общество просто не могло быть для нее лишним.

  - Фи-ис...

  - А?!

  - Говорю: благоверный-то твой - где?

  - А! Че, не знаешь его, что ли? Сроду шагу не прибавит. Сейчас будет...

  Как таковых, шагов слышно не было, несколько раз ритмично скрипнули, прогибаясь под грузом, половицы, без шума, неспешно, даже как-то степенно отворилась дверь, и в комнату боком вплыл глава семьи Панковых. В правой руке, - чудовищных размеров торба, на сгибе левой, - младший отпрыск семейства, девица Маргарита, четырех месяцев от роду, у правой ноги, держась за штанину, семенит старший Василий, двух лет двух месяцев, на спине - рюкзак. Столь же колоссальных размеров, что и торба. Впрочем, на фоне самого Николая Васильевича вся кладь казалась вовсе небольшой, изящной и почти игрушечной.