Журнал «Если», 2001 № 7

Биохимик Поль, университетский однокашник и кореш еще со времен школьного биологического кружка при Зоомузее, только что вернулся на побывку из Штатов, измученный политкорректностью, и завалился к Виктору, имея при себе бутылку и аспирантку. Бутылка была тамошняя, не обесчещенная королевской лилией криво наклеенной акцизной марки, аспирантка же, вопреки рыже-веснушчатой наружности и имени Алиса, вкупе наводящим на мысли о туманном Альбионе, оказалась продуктом вполне отечественным.

Бутылка, к слову сказать, оказалась всемирно-знаменитым, но Виктору доселе незнакомым ромом «Бакарди»; Виктора однако заинтересовали не столько достоинства самого напитка, сколько эмблема на этикетке — характерным образом стилизованный силуэт летучей мыши на фоне шарика:

— Слышь, Поль, до меня только что доперло: это ж эмблема ГРУ, один в один! Ну, то есть наоборот… Выходит, символ Аквариума, великого и ужасного, это просто-напросто логотип заграничного рома… Мою национальную гордость в очередной раз поставили в третью позицию… Есть у нас хоть что-нибудь, не украденное на Западе?

— Видишь ли, Юра… — готовно откликнулся Поль (они там, в своих Оксфордах-Гарвардах, похоже, такими патриотами становятся, что прямо хоть сейчас в «Честь и Родину»). — Согласись, что лучшая разведслужба всех времен и народов на такой ерунде прокалываться вроде как не должна, так?.. Все дело в исходной посылке. Есть организация «Багдадский Вор», которая сумела украсть все: у Гитлера — дату нападения на СССР, у американов — атомную бомбу, и так далее… И вот она выбирает себе эмблемой краденый фирменный знак, известный всему миру; по мне, так в этом есть свой шарм — вроде как кататься по городу на угнанном лимузине градоначальника! Или, если угодно, постмодернизм; эдакий центон…

Вот от этого-то «Все дело в исходной посылке» они, помнится, и вырулили тогда на компьютерные игры… Точнее так: насколько корректна аналогия между компьютерной игрой, где можно переигрывать сюжетные развилки, и «альтернативной историей», на которой все нынче как с ума посходили: доставить в пресловутую кузницу гвоздь, не дать убить Столыпина…

— Жиденькая аналогия. Виртуальность-то — Бог бы с ней, но тамошние миры — это не гомеостаты, а марионетки: все на внешнем управлении.

— А здешний, скажешь, не на внешнем? Пресловутый кирпич, Аннушка с маслом…

— Фи, батенька! Мы с тобой, конечно, советские продукты и диалектику с прочей философией учили не по Гегелю, но это-то уж совсем первый класс, вторая четверть…

— Ну а как же — «Кузьма Ульянович Старопопиков? Ви бамбилы лагерь под Аль-Джегази? Арганызация Асвабаждэния Палэстины при-гаварыла вас к смэрти!» И бац — инфаркт…

— Фигня! — отрезал Поль и весьма эмоционально помотал в воздухе вилкой, отвлекшись от тщетных попыток загарпунить в непроглядно-темном, как воды Стикса, рассоле последнюю в банке маслину. — Никогда они не заживут собственной жизнью: ни «Принц Персии», ни тем паче «Абрахаме», все эти бродилки-стрелялки-леталки!.. И знаешь, почему? Им просто-напросто не хватит на это избыточности: все возможные ходы в них слишком уж утилитарно-целеполагательны…

— Избыточности?

— Ну да. Для жизни требуется огромная избыточность, какой ни одна искусственная система — даже виртуальная! — не обладает. Про 80-процентную избыточность генома объяснять надо?

— Это насчет того, что вся реально необходимая организму информация записана в 20 процентах ДНК, а остальная ее часть — это так, зипованный архив на всякий противопожарный?

— Отстаете от жизни, благородный дон, среди своих мезозойских костей! По всему выходит, что «зипованные архивы», вкупе со всеми системами перекрестного контроля, умещаются в тех самых, рабочих, 20-ти процентах генома — а остальные 80 вроде как вообще не нужны! Совсем — ты понял? Собственно, как раз этим мы сейчас и занимаемся… Про «самовоспроизводящиеся автоматы» фон Неймана слыхал?

— Ну, в самых общих чертах… Кибернетическая модель… Насчет того, что способность к самовоспроизведению зависит от сложности собственной организации? На низшем уровне сложность будет вырождающейся — можно воспроизводить только более простые автоматы, чем ты сам; а как прошел некий критический порог сложности — так можно строить такие же или даже более сложные… К происхождению жизни эту модельку прилагали регулярно — только, по-моему, без особого успеха.

— Без особого успеха, — хмыкнул Поль, разливая остатки коньяка (эх, не миновать им бежать за третьей; верно говорят: «Пошли дурака за бутылкой — он ведь, и правда, одну принесет»), — это если ты про школьный «первичный бульон», заправленный коацерватными клецками фабрики имени Опарина… Фокус в том, что задрать сложность системы выше неба — не проблема; проблема в том, что информационный шум при этом всегда будет прирастать быстрее, чем полезная информация… ну, в нашем случае шум — это спонтанные мутации. Короче, при лобовом наращивании сложности система у тебя развалится раньше, чем достигнет надкритического, самоподдерживающегося уровня. И вот тут-то мы и делаем ход конем — ловкость рук и никакого мошенства: в рабочей части системы мы от шума, елико возможно, избавляемся (есть способы), а суммарную сложность поднимаем за счет избыточных 80 процентов, так сказать, не облагаемых налогом… И выходит, эти «паразитные» 80 процентов генома нужны исключительно затем, чтоб просто-напросто закрутились шестеренки фоннеймановского автомата… — («Ну, будем!..») — Так вот, возвращаясь к компьютерным игрушкам: они перестанут быть тупыми марионетками, только если твой Сид Мейер доведет избыточность системы до пятикратной. Сам понимаешь, после этого он станет уже не Сидом Мейером, а Иеговой… ну, или хотя бы этим, как бишь его… Эру-Элеватор, да?

Виктор хотел было поведать, что на самом деле есть такая игрушка, где избыточность, может, и не пятикратная, но явно приличная, однако отвлекся и вместо этого осведомился у Поля — как эти представления об избыточности генома соотносятся с работами Араутяна; ну, это насчет того, что степень новизны при преобразованиях системы не может превышать 20 процентов — иначе система просто разваливается? Поль заинтересовался чрезвычайно, потребовал точной ссылки — но тут как раз Алиса вынырнула из музыкального Зазеркалья, в коем пребывала последние минут сорок, и нашла, что ей пора падать в кроличью нору; Поль предложил падать совместно, и они убрели на ватных ногах, отвергнув предложение уложить их в пустующей Иришкиной комнате; из последнего обстоятельства Виктор сделал вывод, что тут, возможно, все серьезнее, чем кажется. Он даже испытал некоторое раскаяние: девочка была — прелесть, а они… «Канадские лесорубы: в лесу — о бабах, с бабами — о лесе»…

…Виктор свернул китайскую статью и, чуть поколебавшись, вновь вызвал на экран заставку «Хроник Срединных Земель» — просто послушать музыку. Да, музыка… вот убери, к примеру, из «Профессионала» музыку Морриконе — и останется боевичок, один из многих, а так — вполне классика… Воля ваша, но странная это игрушка, со всех сторон странная; она, похоже, здорово «глючила», причем глюки в каждой копии игры были свои, неповторимые. Автором игры значился некто Раймонд, создатель одного из бесконечных фэнтезийных сериалов — убогая штамповка, каковую человеку, вышедшему из десятилетнего возраста, и в руки-то брать не к лицу. Возможно, истинный творец, создавший это чудо, по каким-то своим соображениям решил не светиться в титрах… Или, мелькнула вдруг совсем уж дурацкая мысль, никакого творца нет вовсе, а есть тот самый фоннеймановский автомат, переваливший за критический уровень сложности? А если так — каким образом он должен вести себя на альтернативных развилках сюжета? Процесс-то, по идее, должен становиться не-марковским, а дальше вообще будет возникать «дарвиновское» поведение системы — как у Эйгена, с его самосовершенствовующимися автокаталитическими циклами второго порядка!

Ладно, ну их всех к дьяволу — и фон Неймана, и Маркова, и Эйгена. Вот, к примеру, одна из первых записей, — Виктор вошел в архив, — помнится, там обнаружилась пещера, никакими описаниями в этих местах не предусмотренная, и в которую он тогда залезть так и не сумел. Сейчас он сотрет эту сюжетную развилку, освобождая место для пошаговых перезаписей боя в храмовом подземелье, и мир станет беднее… на сущую безделицу — но беднее! Необратимость…