Плавающая Евразия

Во дворе, в кресле-качалке, он увидел Анну Ермиловну, встретившую сына тревожным, быстрым взглядом. Она сидела в той же позе, как и пятнадцать минут назад, когда Давлятов прошел мимо нее на улицу. Только сейчас она казалась еще более сухонькой и старенькой. Давлятов задержал шаг и всмотрелся... Но Анна Ермиловна даже не шелохнулась, лишь спросила:

- Что-нибудь забыл?

- Нет, решил остаться дома. Нездоровится... И еще мне не нравится Мелис. Который день он не идет с утра в школу...

- Ну, ты же знаешь, что в эти дни никто не живет по расписанию. Почему они не отменят занятия в школе?

Давлятов зашел в гостиную и стал с решительным видом возле дивана. Мелис открыл глаза, безразлично глянул на Давлятова и повернулся на другой бок.

- Ты что - не узнаешь меня? - раздраженно спросил Давлятов. Мелис чмокнул слипшимися губами и, не поворачиваясь к нему, ответил:

- Мозгу достаточно пяти сотых секунды, чтобы распознать объект или субъект, изображение которого выхватил глаз...

Это бесстрастное и заученное вдруг чем-то пронзило Давлятова, будто открыло ему глаза на ужасную, невероятную истину о содеянном Мелисом.

- Ты что натворил? - сказал Давлятов, испугавшись собственных слов. Ответь мне сейчас же! - И толкнул Мелиса в бок. - Не спи!

- Ладно, не буду спать, - Мелис повернулся в его сторону, но глаза не открыл. - Без сна человек может прожить лишь десять суток, а без пищи несколько недель... Можете меня не кормить, Руслан Ахметович...

Хотя Давлятов привык к его манере разговаривать, но сейчас она подействовала раздражающе.

- Отвечай: где ты вчера был до часу ночи?! Я знаю, где ты был, что делал... Не зря он выскочил мне навстречу со своей мерзкой подругой на руках, - сказал безо всякой связи Давлятов и сам смутился.

Мелис глянул на него с сожалением, сел на диване, приготовившись к разговору.

- Знаете? - Мелис все еще старался казаться бесстрастным. - Если знаете, то вам же лучше молчать, чтобы не было лишнего шума... Хотя, впрочем, какой может быть шум? Даже наоборот. - Он говорил бессвязно, хотя мысль его работала четко и ясно.

- Выражайся яснее, - понизил голос до шепота Давлятов. - Да, какой может быть шум?.. - сказал и запнулся, чувствуя, что не может говорить.

Мелис, видя растерянность Давлятова, сделался нарочито циничным:

- Почему я должен что-то рассказывать? Вы кто мне? Все, что случается со мной, - это мое. Ни теплоты между нами, ни доверия. Я вам расскажу, а вы пойдете и продадите меня ради собственного спокойствия...

- Ты совершил ужасное. И боишься признаться как мужчина. - Давлятов сел в кресло, почувствовав головокружение.

Мелис походил по комнате босой, заложив руки за спину. Чувствовалось, как он заново переживает случившееся и желает выразить это как можно вдохновеннее.

- Главное, земля успокоилась. Она требовала жертвы и получила, произнес он с удовольствием, подчеркивая каждое слово.

Давлятов, обессиленный, еще глубже ввалился в кресло, чувствуя, как к горлу подкатывается истерический комок.

- Убил?! Ты убил... человека?

Мелис нисколько не растерялся, наоборот, все еще переживал чувство удовлетворения содеянным, потому Давлятов со своими вопросами казался назойливым.

- Это вы узнаете у следователя... если, конечно, донесете на своего приемного сына... Впрочем, донесете, я знаю. Вы из поколения тех, кого учили доносить еще со школьной скамьи...

- А ты - мерзавец! - Какая-то сила заставила Давлятова вскочить с места. - Убивать нравственнее, чем доносить?

- Если ради общего блага - то нравственнее, - зло глянул на него Мелис, и этот взгляд его словно подтолкнул Давлятова к дверям, и он бросился из гостиной с криком:

- Он - убил?! Мама, ты слышишь?! Что теперь будет?! Как будто нам землетрясения мало!

- Что вы не поделили? - услышав крики, Анна Ермиловна заторопилась в дом, споткнувшись о порог.

Встретившись с ней у дверей, Давлятов, непонятно отчего, разом лишился всей страсти и злости и даже растерялся, не зная, какими словами ей все объяснить.

- Видишь ли... он сотворил нечто ужасное, но не хочет в этом признаваться... и, как всегда, хамит и грубит...

- Ну как с тобой не грубить? - Анна Ермиловна укоризненно покачала головой. - Ты с самого утра такой несносный... Марш на работу! Марш! Иначе будет ужасный скандал в благородном семействе. Я стану на защиту Мелиса...

- Это отчего же? - обиделся Давлятов.

- Тебя-то я как-нибудь сорок лет знаю, а его всего неделю. И не думаю, что он такой безнадежный...

- Ты, не видя стервеца в лицо, уже защищала его. - Давлятов, будто задыхаясь, потеребил воротник рубашки и пошел к выходу. - Разбирайтесь сами... из благородных ли побуждений это убийство или же... - Давлятов, не зная, как выразиться, постоял у открытых ворот, мрачно поглядывая на улицу. И, в сердцах махнув рукой, пошел не всегдашней дорогой, а в обратную сторону, жалея, что не сказал фразу, которую обдумывал уже несколько дней, чтобы хоть как-то уточнить свои отношения с матерью: "...И вообще, похоже, что ты приехала не облегчить мне жизнь, а наоборот..."

Спускаться в метро, на службу, не было уже смысла. В эти суматошные дни начальство может не заметить его отсутствия на работе. Зато, как опоздавшему, у первого же входа в метро сделают ему отметку на удостоверении личности.

"Личность, личность, как высока твоя цена", - иронически пропел Давлятов и тут почему-то вспомнил телефон гостиницы.

В предвкушении чего-то юмористического набирал он в телефонной будке номер 33-22-02, уверенный, что снова услышит механического теле-фоноробота. Но - удивительно, - едва он набрал последнюю цифру, сразу же раздался в трубке голос фемудянского академика, словно тот в нетерпении ждал звонка Давлятова. Давлятов опешил, хотя фемудянин настойчиво приглашал его к разговору: "Прошу вас, говорите... академик слушает..."

- С вами говорит Салих, - выдохнул Давлятов наконец.

- А, гражданин Салих! - будто обрадовался фемудянский академик. Почему же вы не пришли? Я вас весь вечер прождал... Там, где мы договаривались...

"А где мы договаривались?" - хотел было спросить Давлятов, но от такого неожиданного поворота снова смутился и повесил трубку.

Он потоптался в будке, тяжело дыша, недовольный своим поступком: "Нехорошо... оробел, как дитя. И перед кем? Перед демагогом..." И снова стал крутить диск, настраивая себя на длинное объяснение с юмористическими пассажами и меткими обвинениями.

На сей раз вместо вкрадчивого голоса фемудянского академика в ухо ему выстрелило: "Гражданин/ка/, если ты /вы/ желаешь/ете/ иметь дело с Бюро гуманных услуг..."

- Алло? Алло? - в отчаянии дул в трубку Давлятов. - Какой у вас телефон? - словно механический голос мог прервать свой повторяющийся текст и вежливо ответить ему.

"..Желаю/ем/ успеха..." - отчеканил хвост фразы телеробот и после короткого визга, свиста, означающего паузу, настроился повторить записанное: "Гражданин/ка/..."

Давлятов чертыхнулся, повесил трубку, затем снова снял, чтобы накрутить вокруг диска номер, который подсказал ему телеробот: 33 - 22 02.

- Академик Златоуст слушает, - послышался на том конце провода голос человека, только что проглотившего кровавый бифштекс, но еще наслаждающегося вкусом мяса во рту, отчего голос его казался сочным, но и не совсем ясным.

- Товарищ Златоуст? - удивился Давлятов.

- Да?! Да?! - подбодрил его Златоуст. - Это гражданин Салих. Рад вас слышать... Что случилось? Я вас весь вечер прождал.., в назначенном месте...

- Я это место не вспомнил... - не своим, хриплым голосом сказал Давлятов и почему-то снова подул в трубку. - Алло?

- Ах, не вспомнили! Как жаль! Третий столик справа в ресторане "Звезда Востока". Вспомнили теперь? Ах вы такой-сякой, - слегка добродушно пожурил его Златоуст.

- Мне место нужно в Хантемировском кладбище, - неожиданно для себя выпалил Давлятов. - На участке, где покоятся министры, академики...