Сломанная вселенная (СИ)

Не смотря на полнейшую потерю сил, он в ту минуту твердо верил, что чудо должно произойти. Это была какая-то странная вера. Она не опиралась ни на разум, ни на опыт, ни на знание законов, а пожалуй, лишь на крайнее отчаяние. Много позже Максим часто размышлял — что же все-таки спасло его в эти роковые секунды: вера в себя, невнятная для привычной логики сила желания или это самое отчаяние? Да… пожалуй, здесь, в царстве Зла, отчаяние является движущей силой всего и вся.

Сначала пришла волна возбуждающей энергии, непонятно: сверху, снизу или откуда-то сбоку, а может она родилась из темноты внутри гроба, если уж тьма способна порождать целые миры? Заряжая каждую клеточку изнуренного тела, каждый ослабевший мускул, эта волна прошла от подошвы ног до самой головы. Стало легче дышать… Для начала — и на том спасибо. Раны уже не ныли так остро и болезненно. Ясность сознания, как только что проявленная фотопленка, стала отчетливой и конкретной. Максим сделал несколько разминающих движений кистями рук… Похоже, все в порядке. Крикнув пару неприличных проклятий в адрес темноты, он уперся руками и ногами в крышку гроба, и та медленно, скрипя и сопротивляясь, но все же поползла в сторону.

Яркий солнечный свет проник внутрь загробного мира. От столь разительного контраста даже заболели глаза. И эта спасительная щель, которую оставило лезвие ятагана, между крышкой и каменным ложем, между жизнью и смертью, становилась все шире. Желанная свобода была так близка, что над головой уже зияла ее манящая голубизна. Только бы этот ходячий труп не успел его опередить… Но тот, отчаянно сражаясь да молниеносно перемещаясь с места на место, при этом, видимо, туго соображал. А чего удивляться? Мозги-то высохли… Еще мгновение, и Максим оказался снаружи, брезгливо стряхивая с себя этих маленьких паразитов.

Снова жгучие пески и черная трава, снова необозримый купол разукрашенных небес, а главное — отрезвляющий свежий воздух. Хотя слово «свежий» следовало бы заключить в жирные кавычки, но… все познается в сравнении. По отношению к объятиям каменной могилы и царство Зла могло показаться чуть ли не краем отдыха.

Почти весь в крови Максим стоял на песке с мертво сжатым ятаганом. Обильный пот залеплял глаза, туманил взор и, смешиваясь с кровью, каплями орошал безжизненную поверхность. И тут ему предстояло испытать чувство, которое уж точно посещало его впервые в жизни. В душе произошел взрыв. Неописуемая никакими словами ярость заставила сердце стучать как по наковальне. Этот стук отдавался болью в висках и содрогал все тело. Его кости и подергивающиеся мускулы прямо-таки застонали от злобы и жажды мщения. Он вдруг сильно пожалел, что рядом не было тех шестерых великанов, ничтожных наглецов, чтобы для разминки разделаться с ними, раскидав их головы по пустыне. От дикой озлобленности он готов был перевернуть все гробы, сломать металлические ограждения, сровнять кладбище с песками, лишь бы дать утоление своей взбесившейся страсти.

И вот, в поле зрения появился многорукий покойник, облаченный лохмотьями истлевшего бытия, испещренный струпьями загнивающих ран, это набитое мертвятиной чучело, порождение какого-то свихнувшегося божества — он несколько недоуменно глядел на Максима, видимо, останками мозга чуя произошедшую в нем перемену. Пока он не двигался с места, опираясь на свой деревянный протез и единственную уцелевшую ногу, плоть которой на голени почти уже сгнила. Он ядовито улыбнулся, показав ряд кривых потемневших зубов. Если в мире где-то существует идеал отвращения и антипатии, то вид полусъеденного трупа, возможно, им и является.

Песчаная пыль взметнулась в воздух, над пустыней пронеслось несколько воинственных криков, и бой возобновился. В эти несколько минут, с самого начала которых исход схватки был предрешен, Максим не чувствовал ни жажды, ни боли, ни усталости, ни даже мимолетной неуверенности в победе. Только ярость и злоба, как два кипящих вулкана, подогревали душу, придавая сил телу.

– Сгнившая тварь! Сотни, тысячи кусочков твоего протухшего тела достанутся скорпионам и червям!

Со скоростью нескольких молний ятаган мелькал в воздухе, оставляя длинные изогнутые траектории сверкающей стали. На мертвом теле противника стали появляться продольные и поперечные полосы — письмена смерти, пытавшейся уничтожить собственное детище. Покойник молча переживал неуверенность и смятение, которые легко читались в его выпученных обесцвеченных глазах, будто сделанных из стекла. Роли поменялись, и теперь он постоянно отступал, упражняясь лишь только приемами обороны.

Неосторожный роковой миг — и одна из его рук была отсечена. Почти следом — другая. Все происходило без крови, криков и лишнего шума. Примерно так же разлетается на части сломанная кукла, стоит хорошенько ее тряхануть. Внутри у него не было ничего, кроме тухлого запаха сероводорода да корма для червей. Несколько раз он умудрялся упасть, но тут же поднимался и продолжал бой. Максим совершил не менее пяти победоносных выпадов вперед, уверенный, что целится прямо в сердце, но ятаган бесшумно входил то в живот, то в плечи, как в какую-то вату, если не считать откровенных промахов. Да и попади он в сердце — что бы от этого изменилось? Затем он выждал удобный момент, схватил за деревянную ногу и что есть дури рванул ее на себя… Протез отлетел далеко в сторону, а мертвая кукла совсем уже развалилась по запчастям. Его противник лежал на песке отчаянный и обреченный. С одной ногой, истерзанной да к тому же мертвой плотью он уже был не боец.

Любой благородный рыцарь, увидев своего врага в таком состоянии, наверняка сжалился бы над ним и пошел своей дорогой. Но неудержимая и необузданная злость, уже действующая во вред доброте и справедливости, не позволяла Максиму остановиться. Он подбежал к покойнику и с нескрываемым злорадством стал втыкать свой кинжал в его податливую грудь, думая, что тем причиняет ему боль. Но однажды уже умерший что-то медлил умирать еще раз.

– Подожди! — он поднял уцелевшую руку. Впервые его голос звучал умоляюще. — Не терзай мое тело! Дай мне занять свое ложе и погрузиться в вечный Бред…

Поверженный в прах собственного ничтожества, покойный больше не пытался делать никаких движений, так как кривое лезвие ятагана уже было в интимной близости с его шеей. А Максим слегка отдышался и почти вежливо спросил:

– Где находится озеро Смерти?

– Это ни для кого не тайна. Послушай, чужак, я откровенно говорю: вряд ли ты туда доберешься…

– Повторяю еще раз: где?!

– Если ты будешь идти строго по вселенской диагонали, чтобы оси — Х и — Y находились на одинаковом расстоянии, то должен на него наткнуться. Оно заметно издалека.

Это бесхитростное признание да плачевный вид побежденного несколько остудили кипящие чувства, и Максим тяжело вздохнул:

– Ваше царство проклято, и не ваша в том вина. — Было ощущение, что в его голосе сквозит даже некое сострадание. — Прощай!

Кладбище, негаданно ставшее местом только что минувших приключений, ареной мистического театра абсурда, осталось далеко позади. Максим оглянулся на него всего лишь один раз, когда отошел на приличное расстояние. Это не был прощальный взгляд, а скорее взгляд подозрения и неуверенности — нет ли следом погони. Как знать, возьмет сейчас этот кусок тухлятины да кликнет своих друзей-покойников… Но нет. Все было мертво и пусто… Так мертво и пусто, словно ничего и не было.

А может… и в самом деле ничего не было?

Опять пески, их удручающее безмолвие и томящее однообразие. Прилив бодрости явно пошел на убыль, и образовавшийся в душе вакуум вновь стали заполнять гнетущие чувства: страх, уныние и крайняя безнадежность. Как те семь злых демонов из какой-то притчи, которых выгнали из своего дома, но они, поскитавшись по безводным местам, решили вернуться в свое старое жилище. Пробудилась острая жажда. Прямо из ничего вновь возникло полчище воздушных вампиров. Максим чувствовал, что с каждым шагом в мире становится все темнее и тише, а почва под ногами — все менее ощутима. Наконец, потеряв всякий ориентир, а следом и сознание, он рухнул наземь — опустошенный до абсолютного нуля.