Этот бессмертный

Оно звякнуло о какой-то камешек футах в восьми от нас. У меня руку прожгло, так сильно я по нему ударил.

Хасан вскочил на ноги, челюсти его ходили туда-сюда под бородой и щелкали, как кремень о кресало. Только что искр не было.

– Ну скажи же! — заорал я. — Давай, скажи что-нибудь! Что угодно! Ты, черт возьми, прекрасно понимаешь, что ты сейчас делаешь!

Его передернуло.

– Давай! — повторил я. — Ударь меня! Только тронь меня. Тогда все, что я сделаю, будет самообороной, спровоцированным нападением. Даже Джордж потом не сможет собрать тебя обратно.

– Я всего лишь чистил ружье. Вы мне его повредили.

– Ты никогда не наводишь ружье на человека случайно. Ты собирался убить Миштиго.

– Вы ошиблись.

– Ударь меня. Или ты трус?

– Я не ссорился с вами.

– Ты действительно трус.

– Нет, я не трус.

Через несколько секунд он улыбнулся.

– Ты что, боишься меня вызвать?

Вот оно. Это был единственный способ.

Первое движение должен был сделать я. Я надеялся, что удастся без этого обойтись. Я надеялся, что смогу рассердить его, или опозорить, или спровоцировать, чтобы он меня ударил или вызвал.

Теперь я знал, что это не выйдет.

Что было плохо, очень плохо.

Я был уверен, что смогу одолеть его любым известным мне оружием. Но если выбор будет за ним, то дело обернется по-другому. Каждый знает, что есть люди с музыкальными способностями. Они могут раз услышать какую-то пьесу, а потом сесть и сыграть ее на пианино или фелинстре. Они могут взять какой-нибудь новый инструмент, и через несколько часов будут играть на нем так, будто делали это годами. У них очень хорошо получаются такие вещи благодаря таланту — способности координировать особое понимание с последовательностью новых движений.

У Хасана был такой талант к оружию. Может быть, кто-то еще так может, но другие люди не практикуются в этом деле — год за годом, десятки лет, со всем чем угодно — от бумерангов до трубок с отравленными стрелами.

Дуэльный кодекс должен был предоставить Хасану выбор оружия, а Хасан был самым высококвалифицированным убийцей, какого я когда-либо знал.

Но я должен был его остановить, и мне было понятно, что это единственный способ, не считая простого убийства. Я должен был сразиться с ним на его условиях.

– Аминь, — сказал я. — Я вызываю вас на дуэль. Улыбка на его лице не исчезла, а даже стала шире.

– Согласен, перед свидетелями. Назовите вашего секунданта.

– Фил Грабер. Назовите вашего.

– Мистер Дос Сантос.

– Очень хорошо. У меня как раз есть с собой разрешение на дуэль и регистрационные формуляры, и я уже заплатил пошлину на убийство за одно лицо. Так что нет нужды особо откладывать. Где, когда и как вам угодно?

– Примерно в километре назад по дороге есть хорошая поляна.

– Да, я припоминаю.

– Мы встретимся там завтра на рассвете.

– Решено, — сказал я. — А оружие?

Он притащил свой саквояж и раскрыл его. Там щетинились всякие интересные острые штучки, поблескивали овальные зажигательные припасы, извивались металлические и кожаные петли.

Хасан извлек два каких-то предмета и закрыл саквояж.

Сердце мое упало.

– Праща Давида, — объявил он.

Я осмотрел пращи.

– На каком расстоянии?

– Пятьдесят метров, — ответил Хасан.

– Вы сделали хороший выбор, — сказал я ему (я-то не держал пращу в руках больше сотни лет). — Я бы хотел попросить у вас одну на сегодняшнюю ночь, попрактиковаться. Если вы не хотите мне ее одолжить, я могу сам сделать.

– Можете взять любую и практиковаться с ней хоть всю ночь.

– Благодарю. — Я выбрал себе пращу и прицепил ее на пояс, а потом взял один из трех имевшихся у нас аккумуляторных фонарей. — Если я кому понадоблюсь, я буду на поляне, назад по дороге. Не забудьте на ночь выставить охрану. Здесь место небезопасное.

– Хочешь, я пойду с тобой? — спросил Фил.

– Нет. Но все равно, спасибо. Я пойду один. Пока.

– Тогда спокойной ночи.

Я прошел назад по дороге до поляны. У края открытого пространства я поставил фонарь, так чтобы он освещал группу невысоких деревьев, а сам отошел на другой край.

Я набрал несколько камней и метнул один из них в дерево. Промах.

Я отправил туда же еще дюжину и четыре раза попал.

Продолжая это занятие, примерно через час я стал попадать несколько более регулярно. Но все равно на расстоянии пятидесяти метров я вряд ли мог бы сравниться с Хасаном.

Приближалось утро, а я все работал с пращой. В какой-то момент я, видимо, достиг предела. Примерно шесть из семи моих бросков попадали в цель.

У меня есть одно преимущество, подумал я, крутя над головой пращу и отправляя в дерево очередной камень. Свои удары я наношу с жуткой силой.

Если уж я попадаю в цель, то удар получается мощный. Я уже разнес в щепки несколько деревьев поменьше, а Хасан, в этом я был уверен, не смог бы это сделать и за вдвое большее число бросков. Если я смогу в него попасть, отлично; но вся сила в мире будет бесполезна, если я промахнусь.

А в том, что он сможет меня достать, я не сомневался. Я только гадал, сколько попаданий я смогу выдержать, оставаясь на ногах.

Это, конечно, будет зависеть от того, куда придется удар.

Услышав, как вдалеке хрустнула ветка, я бросил пращу и рванул с пояса пистолет. На поляну вышел Хасан.

– Что вам надо? — спросил я.

– Я пришел посмотреть, как у вас идут дела, — ответил он, разглядывая поломанные деревья.

Я пожал плечами, сунул пистолет в кобуру и подобрал с земли пращу.

– Настанет восход, и увидите.

Мы пересекли поляну, и я забрал фонарь. Хасан оглядел небольшое деревцо, превращенное в зубочистки, и ничего не сказал.

Мы пошли обратно к лагерю. Все, кроме Дос Сантоса, уже ушли спать.

Дон охранял лагерь. Он с автоматической винтовкой расхаживал вдоль проволочного ограждения. Мы помахали ему и вошли в лагерь.

Хасан всегда ставил легкую как перышко и очень прочную палатку из материала толщиной в один молекулярный слой. Спать он в ней не спал, просто держал там свое барахло.

Я уселся на бревно у костра, а Хасан нырнул в свою палатку. Через мгновение он вылез оттуда со своей трубкой и куском чего-то твердого, похожего на смолу; эту штуку он стал чистить и растирать. Смешав порошок с небольшим количеством табака, он наполнил трубку.

Потом он разжег ее головешкой из костра и уселся дымить возле меня.

– Я не хочу убивать тебя, Караги, — произнес он.

– Я разделяю это чувство. Мне вовсе не хочется быть убитым.

– Но завтра мы должны сражаться.

– Да.

– Ты можешь отказаться от своего вызова.

– А ты можешь улететь отсюда на скиммере.

– Я не улечу.

– А я не стану отказываться от вызова.

– Печально, — проговорил он через некоторое время. — Печально, что двое таких, как мы, должны драться из-за какого-то синего. Он не стоит твоей жизни, и моей тоже.

– Это верно, — сказал я, — но речь идет о большем, чем просто его жизнь. Будущее нашей планеты каким-то образом связано с тем, что он делает.

– Я не смыслю в этих вещах, Караги. Я дерусь за деньги. У меня нет другого ремесла.

– Да, я знаю.

Огонь угасал. Я подбросил в костер хвороста.

– Помнишь то время, когда мы взрывали бомбы на Золотом Берегу во Франции? — спросил он.

– Помню.

– Помимо этих синих, мы убили массу народу.

– Да.

– Будущее нашей планеты от этого не изменилось, Караги. Вот мы тут сидим, много лет спустя, и все осталось, как было.

– Я это знаю.

– А помнишь те дни, когда мы засели в норе на берегу, над Пирейской гаванью? Ты тогда подавал ленту, а я стрелял по кораблям, а когда я уставал, ты становился к пулемету. Боеприпасов у нас хватало. Гвардейцы Управления так и не высадились в тот день, и на следующий тоже. Они не смогли занять Афины и не смогли уничтожить Сеть. А мы много о чем говорили, пока сидели там те два дня и две ночи, ожидая, когда взорвется Огненный Шар; ты еще тогда рассказал мне о Небесных Силах.