Журнал «Если», 2000 № 01

Топот погони донесся до него, когда он поравнялся с толстыми вязами. Свернув с тропы, Кормак укрылся за одним из них. Он увидел на тропе троих: впереди бежал Агвайн, за ним — его братья.

Кормак под прикрытием деревьев погнался за обидчиками. Агвайн и Леннокс уже скрылись из виду, но Барта двигался неуклюже, далеко отстав от братьев. Выпрыгнув на тропу у него за спиной, Кормак похлопал его по плечу, и белобрысый мальчишка обернулся.

Меч Кормака пронзил шерстяную куртку и почти вертикально погрузился в живот, рассекая легкие и сердце. Кормак яростно повернул меч в ране, чтобы высвободить его. Барта умер, даже не застонав.

Кормак бесшумно исчез в тени деревьев в поисках остальных преследователей. На вершине Агвайн увидел убитых псов, повернулся и побежал предупредить брата, что Кормак каким-то образом вооружился. Потом они с Ленноксом начали отступать по тропе и наткнулись на труп брата.

После чего стремглав покинули лес. Когда Кормак вышел из-за деревьев, он увидел, что они улепетывают в долину.

Он хотел было броситься за ними, но здравый смысл взял вверх, и он вернулся к пещере. Гриста прислонился к западной стене. Его седая борода побагровела от крови, лицо было землисто-серым.

Кормак опустился перед стариком на колени и взял его руку в свои. Глаза Гристы открылись.

— Я вижу валькирий, Кормак, — прошептал он, — но они не смотрят на меня, потому что я без меча.

— Вот, — сказал юноша, вкладывая рукоять из слоновой кости между пальцев левой руки старика.

— Никому… никому… не рассказывай… о своем рождении. — Гриста боком повалился на землю, и меч выскользнул из его пальцев.

Некоторое время Кормак молча сидел возле трупа единственного друга. Потом вышел под солнечные лучи и бросил взгляд на долину далеко внизу.

Засунув меч за пояс, он собрал пожитки Гристы и зашагал на восток. На вершине последнего подъема он оглянулся еще раз.

— Я вернусь, — сказал он негромко. — И уж тогда вы увидите демона, клянусь!

Глава 3

Прасамаккус вытянул ноги перед очагом, в котором пылали поленья, и отхлебнул вина, подслащенного медом. Его дочь Адриана подала кубок Урсу.

Урс встал и поклонился, а Адриана поцеловала Прасамаккуса в обросшую бородой щеку и вышла из комнаты.

— Как тебе вино?

— Сладковато на мой вкус.

Прасамаккус наклонился к очагу и подбросил полено в огонь.

— Мед подбодряет разум и очищает желудок. И кроме того, отгоняет злых духов.

Урс засмеялся:

— По-моему, ты выпил немного лишнего, друг мой.

— Да, в одинокие вечера это за мной водится. Ты знаешь, я сопутствовал королю, когда он еще не был королем… а гонимым мальчиком среди гор и прошел через Ущелье Смерти в другой мир. Я был тогда молод. Я видел, как он стал мужчиной, я видел, как он полюбил, и я видел, как мало-помалу умирало его великое сердце. Он всегда был человеком с железной волей. Но теперь только это у него и осталось — железо. А сердце мертво.

— Его жена? Ты о ней?

— Пленительная Лейта. Гьен Авур. Лесная Лань.

— Насколько мне известно, песня эта тут под запретом. Что и понятно. Короля сделал рогоносцем его родич, предал друг.

— Не так все просто, Урс. Совсем не так просто. Кулейн лак Фераг был несравненным воином, человеком великого благородства. Но у него было уязвимое место — он жил без любви. Он вырастил Лейту, и она любила его с самого детства, но они были обречены.

— Ты говоришь так, будто у человека нет выбора.

— Иногда действительно нет. Кулейн скорее умер бы, чем причинил боль Утеру или Гьен, но король знал, что его жена всегда любила Кулейна, и злые чувства забушевали в нем, как степной пожар. Ему постоянно приходилось вести то одну войну, то другую, и он все время оставался при войске. С Гьен он встречался лишь изредка и назначил Кулейна ее защитником. Что делать, в конце концов они уступили своему желанию.

— Как Утер узнал?

— Это ни для кого не было тайной. Люди видели, как они прикасаются друг к другу, гуляют под руку по садам. И Кулейн часто входил в покои королевы поздней ночью, а выходил с зарей. Как-то ночью королевские телохранители ворвались в опочивальню королевы, а Кулейн был там. Их обоих приволокли к королю, и король вынес им смертный приговор. Однако Кулейн вырвался на свободу… а через три дня напал на стражу, сопровождающую королеву к плахе, и они спаслись вместе.

— Но на этом история не кончается?

— Да. Как ни жаль… — Прасамаккус умолк, его голова откинулась на высокую спинку кресла. Кубок выскользнул из его пальцев на ковер, но Урс успел поймать его. Потом принц улыбнулся и встал. У двери спальни на табурете лежало свернутое одеяло. Урс взял его, накрыл им Прасамаккуса и вошел в отведенную ему комнату.

Адриана улыбнулась и откинула одеяло. Быстро раздевшись, он лег рядом с ней и нежно откинул золотые пряди с ее лица.

Она обняла его за шею и привлекла к себе.

Урс вымылся в бочке с холодной водой позади дома, наслаждаясь тем, как предрассветный воздух покусывает его кожу. Он спал не тревожимый сновидениями, а будущее сулило много золота. Если Король Сказаний купит лошадиные панцири, его примеру последуют все владыки и вожди, ведущие войны, а он, Урс, удалится во дворец в Долине Великой реки с десятком-другим наложниц.

В двадцать лет Урс уже твердо определил свое будущее. Хотя он принадлежал к дому Меровеев, они с Баланом находились с Меровеем лишь в дальнем родстве и не имели никаких прав на корону Длинноволосых королей. А жизнь воина не влекла молодого человека, проведшего юность во дворцах наслаждений Тингиса.

Он вытерся досуха мягким шерстяным полотенцем и надел под промасленную кожаную куртку чистую черную рубаху. Из кожаной фляжечки налил на ладонь несколько капель благовония и втер его в свои длинные темные волосы. Вонь конюшни заставила его выйти на открытый луг, где воздух был напоен ароматом шиповника, разросшегося у древнего круга стоячих камней.

Там его нашел Прасамаккус. Старику было явно не по себе.

— Что не так, друг мой? — спросил Урс, садясь на плоский алтарный камень.

— Я напился, как старый дурень, и теперь у меня в голове стучит кузнечный молот.

— Слишком много меда, — заметил Урс, сдерживая улыбку.

— И слишком болтливый язык. Мне не следовало разглагольствовать о короле и о том, что касается его одного.

— Успокойся, Прасамаккус. Я ничего не помню. Вино ударило в голову и мне. Помнится только, что ты говорил о государе Утере, как о лучшем короле во всех христианских землях.

— Он такой и есть, — ухмыльнулся Прасамаккус. — Спасибо, Урс.

Урс ничего не ответил, вглядываясь в неровный строй воинов, появившихся на гребне дальнего холма.

— Надеюсь, это ваши, — прошептал он.

Прасамаккус приложил ладонь козырьком к глазам и выругался. Поднявшись на ноги, он заковылял к дому, крича во весь голос и указывая на воинов, беспорядочно ринувшихся вперед. Пастухи и конюхи выбежали из конюшен с луками в руках, а двадцать легионеров, вооруженных мечами, сомкнули щиты в боевом порядке перед домом. Урс кинулся в комнату за своим луком. Адриана сжалась в комочек под одним из окон.

— Кто они? — спросил Урс.

— Тринованты, — ответила девушка.

В открытое окно влетела стрела и впилась в дверь по ту сторону комнаты. Урс отступил и наложил стрелу на тетиву своего лука.

Всадники влетели во двор под гром копыт, спрыгивая на землю, чтобы вступить в бой с легионерами. Их было вчетверо больше, стена из щитов распалась, и тринованты, облаченные в одежду, режущую глаза пестротой, начали, рубя и коля, прокладывать путь к дому.

Урс рискнул выглянуть в окно как раз в тот момент, когда воин с заплетенной в косицы бородой прыгнул в брешь. Оттянув тетиву, принц пустил стрелу в горло тринованта, и тот повалился навзничь.

— По-моему, нам пора, — сказал Урс, хватая Адриану за руку и поднимая ее на ноги. Дверь затрещала и рухнула в комнату, куда сразу же ворвались трое с мечами, обагренными кровью павших легионеров.