Тайна, покрытая мраком (СИ)

Профессор Гутенморген слыл мрачным, неразговорчивым человеком. Целыми днями он сидел в лаборатории, оборудованной в его небольшом особняке, прятавшемся за высоким забором от любопытных взоров. Жил он один, ни с кем не общался и нигде не бывал. Только в те ночи, когда небо затягивалось тяжелыми тучами, моросил дождь или ревела буря, гром гремел, во мраке молния блистала и по улицам проносились резкие порывы ледяного ветра, - только в такие ночи профессор Гутенморген выходил погулять. Никто в точности не знал, над чем он работает, и о его загадочном изобретении ходили самые противоречивые слухи. Я лично знал о его изобретении не более, чем другие, хотя мы и были знакомы с далеких студенческих времен. Объяснялось это тем, что встречались мы с бывшим однокашником нерегулярно и последний раз виделись 35 лет назад, на выпускном вечере. Вот почему я был несколько удивлен, когда в два часа ночи раздался звонок телефона и я услыхал неприятный и в то же время знакомый голос. - Ты сможешь приехать сейчас ко мне? - сразу же спросил Гутенморген таким тоном, будто мы расстались час тому назад. - Конечно! - не растерявшись, ответил я и через пятнадцать минут уже подъезжал к его особняку на темной безлюдной улице. Если бы знать, как страшно окончится это посещение! Если бы человечество догадывалось, что это его последняя спокойная ночь! Но человечество мирно спало, а я, нажимая кнопку звонка, испытывал только любопытство. Дверь бесшумно отворилась и так же бесшумно закрылась за мной, едва я вошел. В ярко освещенном холле никого не было. Я огляделся по сторонам и увидел лестницу и стрелку с надписью "Сюда". Лестница привела меня к другим дверям, на которых также было написано "Сюда" и которые открылись до того, как я к ним прикоснулся. Следуя указующим надписям, я прошел длинную анфиладу комнат, отмечая про себя одно странное обстоятельство: во всех комнатах царила такая подозрительная, такая стерильная чистота, что это даже давило и угнетало... Но вот, наконец, отворилась последняя дверь, и я увидел Гутенморгена. Со времени нашей последней встречи он как-то странно изменился: облысел, сгорбился, покрылся морщинами и вообще, так сказать, скукожился. И еще я обратил внимание на то, что руки у него неестественно чистые, такие чистые, будто он их моет по нескольку раз в день... Но я сделал вид, что ничего не заметил, и бодро воскликнул: - Хелло! - Извини, но у меня нет времени здороваться, - сказал профессор. - Я позвал тебя, чтобы рассказать о своем изобретении. Тридцать пять лет я работал над ним! Тридцать пять лет!!! Вы все за это время стали знаменитыми, богатыми, а я все трудился и трудился. Но теперь работа завершена! - И что же ты изобрел? - Не перебивай. Если ты помнишь, когда мы учились в колледже, электрических бритв еще не было. И вот однажды, взбивая мыльную пену, я подумал: а нельзя ли сделать такой порошок, который бы давал пены в десять раз больше обычного? И через год я сделал такой порошок. А еще через пять лет у меня был порошок, пенившийся в сто раз сильнее обычного. И тут моя работа зашла в тупик: что я ни придумывал, мыльный порошок сильней не пенился. "Неужели это предел? - мучительно думал я долгими зимними ночами. Неужели я настолько бездарен, что не смогу заставить порошок пениться еще больше?" Отчаяние овладело мной, и я готов был покончить самоубийством. Я пошел к морю и, перед тем как кинуться в пучину, бросил прощальный взгляд на бушующий подо мной прибой. И тут гениальная догадка озарила меня. Ты, конечно, видел, как пенится морской прибой, но, конечно, ни разу не думал: каким образом морская вода, в которой нет мыла, делает пену? А я задумался над этим загадочным явлением и сразу понял, что нашел выход из моего тупика. Двадцать пять лет потратил я на то, чтобы отыскать в морской воде необходимый мне элемент, делающий пену без мыла. И когда я нашел его, выделил и соединил с мылом, - я получил тот самый невероятный результат, который назвал "эффектом Гутенморгена". С этими словами он достал из сейфа стеклянную банку, на которой еще сохранилась этикетка "баклажанная икра", и гордо поставил передо мной. - В этой банке, - сказал он, - находится порошок, один миллиграмм которого может дать столько пены, что ее хватило бы на пять лет для парикмахерских и банно-прачечных комбинатов земного шара. - Ты осчастливил человечество! - искренне воскликнул я. - А мне плевать на человечество! - закричал Гутенморген. - Я хотел доказать себе, что могу то, чего никто не может. И так как ты самый знаменитый из нашего выпуска и поэтому я ненавижу тебя больше всех, - я покажу именно тебе мое изобретение. Пойдем! С этими словами он схватил меня за руку и потащил в соседнюю комнату, где находился небольшой - в сто квадратных метров - бассейн. Бассейн был пуст. Гутенморген, достав из банки микроскопический кристаллик порошка, бросил его на дно и направил на него сильную струю воды. В одно мгновенье бассейн наполнился невероятно пушистой пеной. - Грандиозно! - воскликнул я. -Ага! - торжествующе закричал Гутенморген. - Теперь ты понимаешь, кто из нас действительно гений?! - Глаза профессора горели безумными огнями. Смотри! - и он швырнул в бассейн целую пригоршню волшебного порошка. Смотри! И тотчас все помещение до потолка заполнилось пеной, мощный поток закружил нас, распахнув двери, понес за собой и, протащив по всем комнатам, выбросил на улицу под проливной дождь. - Порошок! Мой порошок! - в ужасе закричал Гутенморген. Но было поздно. Банка, выскользнув из рук профессора, разбилась, и целый килограмм этого взбесившегося порошка оказался на свободе. Уже через секунду взбитая струями дождя мыльная пена, сметая все на своем пути, хлынула в город. И первой жертвой своего изобретения оказался профессор... Какое-то время над пеной еще мелькали его невероятно белые руки. А потом исчезли и они... Я очнулся на крыше самого высокого небоскреба. Внизу бушевала затопившая город пена, и до самого горизонта простиралось пенное море... И только один я знал, что произошло. По радио каждые десять минут сообщали о движении пены, и с каждым сообщением становилось все страшней. Пена стремительно распространялась по земному шару. Ученые всего мира лихорадочно искали средство для спасения и не могли его найти. Я понимал, что человечество погибнет, ибо знал, что эта пена способна сохраняться годами, и, пока она высохнет, на земле исчезнет все живое. Я сознавал, что спасенья ждать неоткуда, и смотрел на поразительно мирное бескрайнее море, колыхавшееся внизу. Нереальность, сказочность этой картины подчеркивали еще мыльные пузыри, которые возникали из пены и разноцветными стаями плавали над морем. И вдруг меня осенило: мыльные пузыри - вот что нас спасет! - Хватайтесь за соломинки! - закричал я. - Хватайтесь за соломинки и пускайте мыльные пузыри! И утопающие схватились за соломинки и при помощи этих соломинок стали выдувать из пены мыльные пузыри. Казалось, перед своим концом человечество впало в детство. Пузыри, переливаясь всеми цветами радуги, отрывались от земли и улетали ввысь, в бесконечность космоса, к далеким чужим звездам. А три миллиарда людей день и ночь, без отдыха, пускали мыльные пузыри. И так как каждые десять секунд три миллиарда мыльных пузырей покидало земной шар, пены оставалось все меньше. Да, в борьбе человечества с пеной победил Человек. И теперь нам стала еще дороже наша старая, но вымытая с мылом, выстиранная планета Земля.

К ЗВЕЗДАМ

Звездолет, носивший гордое имя "Передовик космоса", с несусветной скоростью приближался к намеченной цели. До планеты, в самом названии которой "Ж2-2Н-39" было что-то манящее, лететь оставалось всего пять лет. Электронные пилоты, управляемые электронным мозгом, уверенно вели корабль, до отказа набитый электронной всячиной. А экипаж звездолета, погруженный электронными сонидами в глубокий многомесячный сон, мирно спал в сонариуме. Заботливые роботы раз в неделю осторожно переворачивали спящих с одного бока на другой и на цыпочках удалялись в аккумуляторную подзаряжаться. Раньше в обязанность сонидов входила также демонстрация всякого рода развлекательных снов. Но однажды космонавты пришли к выводу, что просмотр таких снов - пустая трата времени. Пока смотришь - вроде интересно, а проснешься - и поговорить не о чем. Какие серьезные проблемы поднимаются в этих снах? Чему эти сны могут научить? Ничему! А так как большую часть полета космонавты проводят в состоянии она, то просто преступно подобным образом разбазаривать дорогое время! Можно было, конечно, организовать показ каких-нибудь научно-популярных снов из цикла "Сокровища наших музеев" или "Стройки Большой физики". Но ведь сны быстро забываются. И вот самые передовые члены этого передового экипажа решили овладевать во время сна новыми профессиями и знаниями при помощи ультрагипнопедии, то есть скоростного обучения во сне. И теперь, пока космонавты спали, электронные начетчики монотонно нашептывали им в уши лекции. И каждый раз после пробуждения звездолетчики с радостью обнаруживали, что они овладели такими новыми знаниями, о которых даже не подозревали, укладываясь спать. Каждый изучал то, что ему хотелось. Шеф-повар, например, посвятил свой сон изучению истории поэзии (от древних стихов, авторы которых никому не известны, до тех современных авторов, чьи стихи также никому не известны) и, просыпаясь, говорил исключительно стихами. Причем информация, полученная с помощью ультрагипнопедии, закреплялась очень прочно. Поэтому астробиологу, выучившему во сне ради спортивного интереса Большую Всемирную Энциклопедию со всеми орфографическими и прочими ошибками, пришлось здорово поспать, чтобы переучиться. Вероятно, существовала связь между той скоростью, с которой звездолет перемещался в Пространстве, и невиданной быстротой, с которой овладевали наукой люди, спавшие в этом звездолете. Знания усваивались с невероятной, буквально космической, скоростью. Стоило вздремнуть - и вы уже умели говорить по-английски. Главный механик, пройдя без отрыва от койки консерваторский курс обучения по классу скрипки, едва проснувшись, впервые в жизни взял в руки музыкальный инструмент и заиграл на нем, как сам Давид Ойстрах. А геолог до таких тонкостей изучил во сне молекулярную физику, что, даже не просыпаясь, делал ряд важных открытий и, внеся ценный вклад в науку, обессмертил свое имя задолго до пробуждения. Да, теперь астронавты настолько продуктивно опали, спали с таким высоким коэффициентом полезного действия, что те часы, когда они бодрствовали и трудились, казались им напрасно потерянным временем. Поменьше работать и побольше спать - вот к чему стремились теперь самые передовые члены экипажа. А звездолет продолжал свой путь...