Тень призрака (антология)

Видимо взволнованный, профессор Ястроу подошел к окну. Глубоко вздохнул ветер, качавший зеленую листву деревьев.

— Пора кончать, — заговорил он, повертываясь к студентам. — Профессор де Боди показал мне вторую мумию, скрытую за занавесом в большом стеклянном шкафу. Мумия сидела на стуле.

«Вот это более податливый ученик» — представил он мне ее, делая в то же время пренебрежительный жест в сторону лежавшей мумии. Вслед за тем он вошел сам в стеклянный шкаф, сел там на второй стул и начал что-то шептать на ухо мумии.

«Вот, теперь слушайте, — она отвечает».

Я, собственно, не слыхал ничего, или, вернее, очень мало. Еле уловимый, легкий шелест, — вот и все. Ни в коем случае не членораздельную речь. Да и самый шелест, возможно, происходил оттого, что де Боди все время поглаживал мумию рукой, но так осторожно, как будто опасался, что она каждую минуту может рассыпаться в прах.

— Скоро вы обнародуете ваши работы? — прервал я его. — Мне ничего не приходилось читать о подобного рода изысканиях, а вы, если я не ошибаюсь, работаете над ними уже…

«Тридцать пять лет» — сказал де Боди.

— И не напечатали ни единого слова?

«Я не принадлежу к тем, кто выступает преждевременно на арену общественности с сенсационными откровениями. Я презираю этих крикунов с их методами омоложения, теориями гормонов и т. д. На что мне шум и деньги? Строго-научное обоснование новой и сложной биологической теории, — вот то, что мне нужно. А популярная форма, громкое название для моего дела — об этом могут позаботиться другие. Это уж не мое дело!»

— Но разве вы не понимаете, — сказал я горячо, — что здесь дело вовсе не в вас и не в вашей личной честности. Может быть, вы можете ждать, да люди этого не могут.

Именно теперь, непосредственно после войны с ее многими миллионами трупов… Неужели вам не ясно, — в том случае, конечно, если вы действительно находитесь на пути к истине, — что ваше открытие меняет всю картину мира?..

Глаза де Боди закрылись, как клапаны.

«Напротив! — медленно проговорил он. — Война, например, в будущем, несомненно, будет еще ужаснее. Она поглотит десятки миллионов жертв, но, к сожалению, мой метод ограничивается только хорошо сохранившимися трупами. Современные мины, даже современные гранаты разрывают тела на тысячи частей… Естественно, что не может быть и речи о восстановлении, так же точно, как бессилен мой метод восстановления и после сожжения в крематории. Тут не поможет никакой врач. Но я, — слышите, — я должен поделиться с человечеством сознанием того, что оно отнимает у павших не только отдельные годы жизни, но и вообще всякую жизнь».

— Да, но в таком случае вы тем более должны спешить, чтобы помешать дальнейшим преступлениям подобного рода…

— Друзья мои!.. — Ястроу неожиданно вырвался из спокойной линии своего повествования, как из-под прикрытия. — Никогда, никогда еще не посещало меня сознание ответственности более страшной, чем та, которую налагает на нас знание. Какое знание было в данном случае у де Боди? Точная, филигранная, бездушная работа, или гениальная интуиция со случайным выбором в сторону, быть может, еще не достаточно оправданного практического приложения? Кто может решить? И поймете ли вы меня, мои друзья, — Ястроу весь дрожал, — если я вам признаюсь, что спор, разгоревшийся между мною и де Боди… нет, вы должны меня понять!.. Я просил, я требовал от него немедленного опубликования его работ. Я умолял не откладывать ни на один момент их практическое приложение. Но в холодной отповеди, которую я получил, чувствовалась не косность ученого… Нет, гораздо хуже, — презрение к людям, ненависть к человечеству!

В тот момент, когда я стоял перед ним на коленях, — да, так далеко зашло дело, — на коленях перед этим чудовищем, в этот момент вошел кто-то. По-видимому, его ассистент. О чем-то доложил… Де Боди быстро вышел в сосед-седнюю комнату, совершенно темную. Я, крадучись, последовал за ним, но разглядеть ничего не мог. Ассистент шепотом сообщал профессору, что могила разрыта, гроб доставлен в лабораторию и проделаны все подготовительные манипуляции. Теперь я уже видел. Гроб лежал там в комнате, раскрытый… Девушка, почти девочка… бледная, как воск, с золотыми искрами волос, рот судорожно сжат, веки подняты, а в глазах такой упрек, такой упрек… Я не знаю, что они делали с ней, но безмолвный отчаянный упрек стоял в широко открытом, едва пробудившемся к сознанию взгляде… Я не помнил себя… Я бросился на де Боди…

— Успокойтесь, друзья! — крикнул Ястроу повелительно студентам, которые с каждым шагом приближавшейся к безумию повести, испуганные, начинавшие что-то подозревать, тесным кольцом окружили письменный стол. — Успокойтесь, вы! Де Боди отомстил за свою смерть. В завещании его стояло: «Сжечь мой прах в крематории».

Я не мог помешать осуществлению этого условия. Де Боди стал горстью пепла… Его не воскресит никакое искусство. Все его знания ушли вслед за ним. А его рукописи… кто возьмется расшифровать их!

Ястроу вытащил из рукава синей одежды сверток из лоскутьев бумаги, старых газет, бумажных пакетиков — и бросил все это на письменный стол…

В приемную вошел рыжебородый широкий доцент Ге-берлейн.

— Прошу извинить мое… Эй, Клас, а вы опять вырвались? Чего вам здесь не хватает? — Он напустился на побледневшего профессора Ястроу, который тем не менее не отступал от стола. — Он, конечно, много вам тут наболтал, господа? Где этот инспектор Ротткэй? Вечно он пропадает!..

Геберлейн с сердцем позвонил.

— Пациент выдает себя часто за профессора Ястроу, нашего ординатора, или за профессора де Боди. К тому же пациент никогда не был во Франции, — это бывший атташе здешнего посольства. Вы слышали, вероятно, о самоубийстве танцовщицы Дианы Хиамс?.. Это была его возлюбленная. Отсюда и все эти похоронные фантазии… Ну, Рот-ткэй, наконец-то вы здесь! Ставлю вам на вид — Клас разгуливает по коридорам и надоедает посетителям… Господа, мы начинаем обход. Один интересный случай вы уже видели…

Пока гости собирались, инспектор Ротткэй направился к Класу.

— Мои папиросы? — спохватился вдруг Геберлейн. Сильным толчком инспектор Ротткэй выбил из рук пациента коробку. Ястроу-Клас до сих пор сохранял еще достоинство, но это грубое движение сразу изменило его. Животный страх отразился в его глазах. И он сразу стал маленьким, незаметным…

И. Дельмонт

Таинственный заповедник

I. Ловля носорога и… человека

Пот градом струился по лицу и телу индусов. Темная кожа их блестела на солнце, и ее испарения вызывали у Джонни Кильберна тошноту.

Провалившийся в яму носорог злобно фыркал и с остервенением утаптывал неуклюжими ногами пол своей тюрьмы. Время от времени он кидался с размаху на одну из песчаных стен и, ударившись, мгновенно отлетал назад.

Джонни Кильберн стоял на краю ямы и смотрел на бесившееся животное. Он чувствовал себя очень плохо: у него снова был приступ лихорадки, несмотря на джин и хинин, которые он за последние недели поглощал в огромном количестве.

Невзирая на жар, Джонни напряженно думал:

«Чего я ищу здесь, в джунглях? Зачем я посвятил себя ловле этих зверей для зоологических садов или цирковых арен? Зачем лишать их свободы? Только для того, чтобы удовлетворять жажду зрелищ! К чему эти мучения несчастных животных? Вот уже десять лет, как я занимаюсь этим делом…»

— Саиб! — прервал его размышления слуга-туземец. — Саиб, яма для клетки готова.

Молодой зверолов встрепенулся:

— К чорту этот глупый лихорадочный бред!

Джонни энергично принялся за дело. Тяжелая, перевитая канатами, клетка была осторожно, на катках, спущена во вторую яму, вырытую возле первой — ловчей ямы, в которой находился носорог. Прошло около часа, прежде чем клетка с поднятым затвором была, наконец, водворена на место.

Рабочие-непалийцы [4] принялись удалять землю, набросанную около подъемной дверцы клетки. Эта процедура еще больше напугала зверя. Его сопенье и фырканье приводили в трепет работавших над клеткой людей.