Тропа поперек шоссе

-- Василий! -- тихо позвал я.

Старик выпрямился, приложил ладонь козырьком ко лбу, посмотрев в мою сторону. Стоило ему чуть повернуться, и чудо разрушилось. Он не был Василием, он лишь отчасти походил на него. И снова вернулся страх. Может быть, и Лагуна была чем-то совершенно иным?

Старик подошел ближе, но теперь я уже не решался на него смотреть. Зачерпнув в пригорошню несколько тысяч песчинок, я опустил глаза вниз. Легкие как пыль крупинки посыпались через щель между пальцами, струйкой щекоча колено. Я шумно вздохнул. Когда упадет последняя, бред окончательно развеется. Лагуна и старик пропадут, а я снова окажусь в каком-нибудь каменном городе, наводненном автобусами и рыбьими богами, увижу возбужденные толпы и воочию прочувствую смысл Великого Пути -- Пути, который я разучился понимать.

Голосом робота я спросил:

-- Старик, заезжают ли сюда автобусы?

-- Автобусы? -- он поскреб в затылке и, вернувшись к своим сетям, стал перебирать ячеистый капрон, выгребая трепещущую рыбу, бросая ее в просторное корыто.

-- Это надо на станцию шагать. А если ног не жаль, то и в город, -- старик швырнул опустевшую сеть на песок и, наклонившись, скупыми движениями стал стряхивать с себя рыбью чешую.

-- И как же ты здесь живешь?

-- А почему не жить? -- он удивился. -- Солнце греет, море кормит...

Наверное, он давно не видел людей. Управившись с рыбой и прикрыв корыто щитом от солнца, он приблизился ко мне и привычно присел на корточки. Как всякому старику ему хотелось казаться спокойным и рассудительным, но долгое одиночество допекает и более крепких. Начав размеренную речь, он не мог уже остановиться. Его несло, и он рассказывал про себя, про ветхие сети, про то, что трудно уже выходить в море одному и что копченая рыба куда вкуснее вяленой, но плохо хранится. Раньше здесь был целый поселок, рыбак на рыбаке. Сейчас пусто. Все перебрались в города, уехали на больших автобусах. А за какой нуждой, спрашивается? Горизонт приближать? Так ведь планета -- шар, говорят. И говорят, не очень большой. Приблизь горизонт, и свернется все, как скатерть, ничего не останется. А ловить одному -- труднее и труднее. Спину простреливает, а ноги по ночам ломит -- особенно в ступнях. Не хватает каких-нибудь солей или наоборот -- тех же солей переизбыток. Вот если бы я согласился ему помогать, тогда другое дело. Вдвоем -- оно всегда веселее, четыре руки, четыре ноги. Два старика, как ни крути, лучше, чем один...

Упала последняя песчинка, затерялась среди миллиона близняшек. Я поднял глаза.

-- Ты назвал меня стариком? Почему?

На морщинистом лице его отразилось недоумение. Сухонькие плечи передернулись.

-- Обычное дело. Все стареем. Как и положено... Иной раз, правда, бывает -- и лицо молодое, и голос, а глаза все одно правду скажут...

Не слушая его, я порывисто склонился над водой. Лаковая поверхность Лагуны не могла обманывать, и она в самом деле не обманула. Слова рыбака подтвердились, -- слабая рябь покачивала отражения двух обросших седыми бородами людей, сгорбленных и тусклолицых. Поднеся руку к подбородку, я ухватил в щепоть жесткие волосы. Почему я заметил это только сейчас? Куда подевались положенные мне природой десятилетия?

-- Может, останешься, а? У меня вон и хижина, и лодка. Сетей пара штук...

-- Подожди!

Больше всего я хотел бы сейчас услышать совет Василия. Все-таки он тоже был стариком. Но он молчал, и я почему-то знал, что он уже никогда не заговорит со мной. Волнуясь, я зачерпнул еще одну пригорошню песка, крепко зажмурился. Я давал себе последний шанс отмахнуться от настоящего. В прошлое, в будущее, куда угодно!..

Я ждал. С последней песчинкой все должно было уйти, уступив место каменным домам, тротуару, скамье, на которой сидели бы Барсучок, Чита и Чак. Все это обязательно где-нибудь меня поджидало. Да и почему нет? Вселенная сумела предложить мне вторую Лагуну, -- стало быть, в состоянии была вернуть и моих друзей. Во всяком случае я страшился усомниться в этом и я терпеливо ждал. Ждал, когда растают в горсти последние зернышки кварца...