Холод вселенной

Все это пронеслось у меня в голове, пока я смотрел на долину. Видимость была неплохая, северный ветер взметал над горными склонами снежные вихри, а у крутых обрывов стихал. Но, как ни завораживал меня этот вид, сейчас больше всего меня занимала Катрин. Я боялся показаться ей навязчивым и потому не двигался с места, делая вид, будто не могу оторваться от пейзажа. Я заметил, как она повернулась ко мне — впервые за последние дни я почувствовал, что она не уходит от встречи со мной, а, напротив, ищет ее. Глазеть и дальше сквозь толстые стекла было незачем, я поднял руку — и встретил ее ладонь, на мгновение ощутив тепло и нежность…

Сзади послышались шаги, и этого тихого звука было достаточно, чтобы спугнуть охватившее нас чувство.

Появился Валленброк. Вид у него был весьма озабоченный, и даже голос звучал без обычной резкости.

— Где остальные?

Мы не знали. И тогда он объяснил:

— Нерону что-то нехорошо. Он со вчерашнего дня ничего не ест. Меня это очень тревожит. Придется отложить нашу вылазку на день. Завтра, надеюсь, все будет снова в порядке.

Он испытующе поглядел на нас, словно ждал возражения — а может, утешительных слов? — потом круто повернулся на каблуках и ушел.

Я вновь посмотрел на Катрин, но все уже изменилось, что-то исчезло, пронеслось мимо. Мы направились в столовую, и она все время держалась на расстоянии, глядя прямо перед собой, словно меня и не было рядом.

Позавтракали мы без всякого аппетита, половина протеиновой порции осталась нетронутой. Вскоре подошли Эллиот и Эйнар. Мы рассказали им, что неожиданно нам подарили свободный день.

— А разве мы согласились в этом участвовать? — спросил Эйнар. — Ведь заставить нас никто не может.

— Ты прав, определенной договоренности не было. Если мы пойдем, то лишь по собственной воле.

— Ему, похоже, даже в голову не приходит, что мы можем отказаться.

— Ты так считаешь? А я думаю иначе. Достаточно посмотреть, как он все подготавливает, все планирует.

— У него есть оружие?

— Наверняка! Это такой человек… Но как он это себе представляет?

— Я, — сказал Эйнар, повысив голос так, что все на него посмотрели, — в любом случае не намерен безоговорочно подчиняться.

— Ну, а все-таки: ты идешь или нет? Эйнар помедлил с ответом.

— Пока сам не знаю… С одной стороны, я думаю: что мне теперь эти давние дела?.. С другой стороны…

— …с другой стороны, тебе хочется узнать, что же произошло тогда на самом деле.

Эти колебания мучили каждого из нас: с одной стороны — с другой стороны… На первый взгляд могло показаться, что мы просто подчинялись ходу событий и, как всегда, ничего не решали. Но это была не вся правда: кто-то из нас действовал по-своему, кто-то вмешался в события и принял это решение сам. Он предотвратил ответный удар, не дал пустить в ход оружие массового уничтожения — и этим спас нам жизнь.

Почему прошлое нас так крепко держит? — спрашивал я себя. Может быть, потому, что этот новый мир остается чуждым для нас, ведь здесь у нас нет ни цели, ни будущего. Нам нечего ждать… Вот против меня сидит Катрин, ее лицо ничего не выражает. Всего лишь час-другой назад зародилась в моей душе надежда. Надо было бежать — напрячь силы, преодолеть себя. Еще и сейчас… Катрин в разговоре не участвует, но, судя по всему, она согласна с остальными.

Итак, решено. Может, у каждого были свои причины последовать за Валленброком, но это, в конце концов, не так уж важно. Желание получить ответ на неразрешенные вопросы, старая привычка к послушанию, да мало ли что… не знаю, какая из этих причин оказалась решающей для меня… Пожалуй, существовала еще одна, главная причина — в чем я и сам себе не хотел признаться. Может, меня просто не покидало чувство, что драма еще не завершена, а лишь прервана; может, именно это неосознанное желание пройти до конца по цепи событий и влекло всех нас вниз, в глубину…

Наверняка Эйнар тоже чувствовал это. Он обманывал себя, если думал, что можно по собственной воле уйти от неизбежности.

Итак, завтра мы выступаем. Еще один день в нормальных условиях, целый день внутри безупречно функционирующего туристического центра, который обеспечивает нам свет, тепло и пищу, защищает от разгула стихии. Завтра мы покинем отель — и будь что будет.

Пищеварение у пса наладилось. Мы готовы выступать.

Валленброк явно почувствовал облегчение — никаких следов тревоги или слабости. Лицо высокомерное, держится прямо.

Он повел нас в подвал, служивший складом. Каждому полагался комбинезон, теплое белье, шлем с противогазом, спальный мешок с подогревом, лампы, батарейки.

Мы получили также приборы: счетчик Гейгера, компас, высотомер, а также двухнедельный запас продуктов, главным образом концентратов.

Все надели комбинезоны, укрепили на шлемах фонари, удостоверились, что батарейки заряжены. Валленброк предупредил нас, что энергию следует расходовать экономно, да и продукты распределять разумно. Сейчас, пока мы еще были согреты и сыты, слова его показались излишними; лишь вскользь мелькнула у меня мысль, что мы, собственно, отправляемся в неизвестность — кто знает, что ждет нас уже в ближайшие часы.

Перед выступлением Валленброк устроил еще одну поверку. Каждый по очереди должен был делать шаг вперед, и он, подходя, проверял, правильно ли надет комбинезон, хорошо ли сидит шлем, затянуты ли ремни рюкзака. Затем, отступив на два шага назад, он обратился к нам с речью.

— Мы выступаем в трудный поход, где нет никакой гарантии от опасности. Своей цели мы сможем достигнуть только в том случае, если будем ощущать себя солдатами, идущими в бой. До сих пор я старался не быть слишком строгим, но с этого момента я требую абсолютного повиновения. Обращаю ваше внимание, что остаются в силе законы военного времени: нарушение дисциплины, отказ повиноваться или дезертирство будут караться смертью. Следуя своему принципу многократной страховки, я хотел бы вернуться к вечеру, проведенному нами вместе, — вы помните этот праздник встречи? Вряд ли кто-либо из вас задумался, для чего он понадобился. Так вот, он нужен был мне для того, чтобы предупредить малейшее ослабление дисциплины. Объясняю вкратце: вино, которое вы пили, содержало культуру вируса. Инкубационный период составляет ровно три недели. Затем начинается смертельная болезнь, имеющая симптомы столбняка и чумы. Против нее существует сыворотка, надежно спрятанная мною. Когда мы, к общему удовлетворению, выполним свою задачу и вернемся сюда, я дам ее вам, но не раньше. Надеюсь, вы меня поняли.

И он кивнул, давая понять, что приветствие окончено. Смысл его слов дошел до нас не сразу. Мы просто не успели их осмыслить — пора было в путь. Валленброк повел нас к своему подземному убежищу и там, где коридор расширялся перед потайной дверью, показал нам винтовую лестницу. Мы включили фонари на своих шлемах и стали спускаться. Заржавевшие металлические ступени дребезжали. Приходилось внимательно смотреть под ноги — ступени были скользкие от влажной пыли, тяжелые рюкзаки давили на плечи, узкий луч фонарика выхватывал из темноты лишь небольшую полоску, а все остальное терялось во мраке. Мы двигались словно во сне — машинально, с трудом. Мы все были в шоке после заявления Валленброка: с помощью своей дьявольской уловки он обеспечил нашу покорность.

Мы спускались уже двадцать минут. Болели мышцы ног, ремни рюкзака врезались в плечи.

Впереди шел Эллиот, за ним следовали Эйнар, Катрин, я и Валленброк. Он тоже был в шлеме, с рюкзаком и держал на поводке пса, который, казалось, без особого труда одолевал бесконечный спиральный спуск.

Время от времени нам попадались площадки, но Валленброк не давал нам отдохнуть. Лишь когда мы добрались до входа в какую-то штольню, он указал нам на кучу полусгнивших досок, сваленных у стены. Мы сели. Только тут я почувствовал, как сильно бьется у меня сердце, как трудно стало дышать.

Валленброк был немногословен. Единственное, что он нам сказал: мы будем спускаться до высоты 3000 метров, а потом вниз пойдет крутой длинный коридор, который, если все будет в порядке, должен привести нас к подземной цитадели.