Самосожжение

Гей промолчал, умея хранить редакционную тайну, которая, как правило, известна бывает всем клеркам издательства еще до того, как тайной станет.

- Признаться, - пробормотал Мээн, - я не думал, что на сей раз мне придется быть твоим духовником... Там, в Лунинске, я сам, бывало, тебе исповедовался... даже Бээна критиковал! - он как бы восхитился своей смелостью.

- Заглазно.

- В то время - да!

- А теперь?

- О, теперь!..

- Что же случилось с Бээном теперь?

Мээн, однако, не ответил, а только опять посмотрел на Гея поверх очков.

- Значит, маек и... - вдруг сказал он. - И что же потом будет?

- Не опережайте события... - уклончиво ответил Гей.

- Ты прав! Тем более что нынче события идут густо, одно за другим.

- Но в отличие от прошлого теперь можно предугадать, каким будет очередное событие.

- Ты так думаешь? - усомнился Мээн. Он был битый волк, осторожный.

Однако их разговор затягивался, и мне было понятно беспокойство Гея: происходил сбой романного действия.

- Мне вниз пора, - сказал Гей, не боясь показаться неучтивым.

- Уж не на свидание ли? - Мээн расплылся в улыбке, которая выдавала человека, способного понять чью-то слабость.

- Да, - твердо сказал Гей.

- Ну, ты даешь!

Мээн снял очки, прошелся по номеру, заглянул в холодильник.

- Доставать можно только фанту и кефир! - предупредил Гей.

- Но здесь имеется не только фанта и кефир... - озадаченно пробормотал Мээн.

- Это дело администрации отеля, - сухо ответил Гей. - А мы должны соответствовать.

- А! Понимаю... Исключается даже упоминание... - Мээн стал тоже серьезен. И тут же изобразил недоумение на своем сытом, гладком, хорошо выбритом лице. Но я же человек непьющий, ты ведь знаешь! Сухое вино по случаю, в кои веки...

Гей молчал.

Мээн захлопнул дверцу холодильника.

- Перегибают, - сказал он мрачно, - как и всегда, самые низшие эшелоны. А потому извращают и дискредитируют!

- Мне пора! - сказал Гей.

Мээн взял плащ и шляпу. И уже от двери посмотрел на Гея исподлобья - так, как если бы на носу были очки.

- А если кто-то из этих масок, - спросил он с иронией, - окажется Геем и Алиной, что тогда?

- Тем интереснее.

- Тем запутаннее!

- Как напишет потом рецензент: "Семьи зеркальны, имена и судьбы тоже, и из этой мозаики складывается атмосфера неуверенности в завтрашнем, неустроенности, страха, бездуховности, то есть плодов ожидаемой ядерной катастрофы..."

- Чингиз?

Гей промолчал.

- Признаться, - пробормотал Мээн, - я не думал, что мне придется тут быть твоим духовником... Приехал, можно сказать, отвлечься, отдохнуть, санаторий тут неплохой - и вдруг на тебе!

- Да вы не огорчайтесь, - смутился Гей, - я уж как-нибудь сам.

- Ну да! Бээн... маски... и чтобы все это пустить на самотек?!

- Нет, - сказал Гей твердо, я так не думал. Я приехал сюда работать над очерком о Ленине. Так что все под этим углом зрения.

Мээн перестал смотреть на Гея исподлобья.

- То-то, - сказал он, как бы осененный догадкой, - когда ты приехал к нам в Лунинск, ты все в музей ходил, в наш, краеведческий, где большой раздел посвящен Ленину...

- Да, мне хотелось понять все то, что происходит в Лунинске, на Комбинате, и вообще.

- И ты понял?

- Да!

Мээн поспешно отвел взгляд.

И лишь теперь он обратил внимание на экран телевизора, где все это время шла немая, даже без музыки, сцена. Ну да вы знаете какая. Создатели фильма то ли чувство меры утратили, то ли, напротив, хотели подчеркнуть, что животное начало в иных семьях задавило начало духовное.

И Мээн остолбенел, уставившись на экран.

- Вот это да!.. - вздохнул он в конце этой сцены не то осуждающе, не то с завистью. - А ведь они, эти Адам и Ева, он кивнул на экран, - тоже похожи на тех фантомов, которых я внизу увидел! Кстати... он перевел взгляд несколько раз с Гея на экран, где было в это время изображение Адама крупным планом, он же вылитый ты...

- А может, я вылитый он? - усмехнулся Гей.

"Сказать Мээну или не говорить о самосожжении Гея? - подумал он. - Я бы мог и пленку прокрутить..."

Но Мээн уже спасовал.

- Сам разбирайся! - Он махнул рукой. - У меня и своих забот полно. Я ведь уже сказал тебе, что приехал отвлечься, отдохнуть, санаторий тут неплохой. И вообще. - Мээн вздохнул. - Я ведь всего лишь маленький начальник. Одно слово Мээн...

Они условились созвониться.

Внизу, в ресторане, музыка становилась все жарче.

Интересно, а танцует ли шатенка в розовом и с кем именно?

Неужели с тем усатым?

Или он по-прежнему в роли тайного телохранителя?

Как ни странно, ресторан, который находится в цоколе, может уцелеть после взрыва ядерной бомбы.

Конечно, если "Гранд-отель" не окажется в эпицентре взрыва.

Но если бомба взорвется, например, над вершиной Рысы, то ресторан уцелеет наверняка.

Верхнюю часть отеля сметет взрывной волной.

Там, внизу, может быть, сразу и не поймут, что же произошло.

Какое-то время, скажем несколько секунд, оркестр будет играть, но уже не ту мелодию, а танцевальные пары в момент грохота прижмутся друг к другу еще теснее.

Потом поднимется паника.

Дамы бросят своих кавалеров, а кавалеры бросят своих дам, хотя они были в розовых платьях.

И все устремятся наверх.

Давя друг друга.

Хотя наверх-то как раз подниматься не следует...

Правду о лучевой болезни, порожденной атомным взрывом, впервые раскрыла своим соотечественникам одна из красивейших женщин Японии - актриса Мидори Нака. Прославленная исполнительница главной роли в "Даме с камелиями" гастролировала в Хиросиме с театром "Цветущая сакура". Актеры жили в гостинице, находившейся всего в 700 метрах от эпицентра взрыва.

Из семнадцати членов труппы тринадцать были убиты на месте. Мидори Нака чудом осталась цела. Выбравшись из развалин, она доползла до реки, бросилась в воду. Течение отнесло ее на несколько сот метров от пылающего города. Люди, которые вытащили женщину из воды, порадовались за нее: ни единого ранения, даже царапины!

Актрису узнали. Благодаря содействию ее почитателей она была первым же военным эшелоном отправлена в Токио. 16 августа Мидори Нака была доставлена в клинику Токийского университета. Ее взялся лечить профессор Масао Цудзуки, крупнейший в Японии специалист в области радиологии.