Симбиоз

Рык зверя, треск разряда, рев стихии не испугал бы Брянова так, как этот еле слышный смех. К страшному он был готов, а вот смех словно бы проник куда-то в самое незащищенное и уже оттуда достал затаенное чувства. Словно по таинственным взаимосвязям подсознания пришло вдруг предощущение неожиданного, предчувствие чего-то.

- Что случилось? - с беспокойством спросила Нина. - Анализаторы...

- Ничего особенного, - перебил ее Брянов. - Смеется кто-то.

- Что?!

- Хихикают, - с деланной злостью сказал Брянов. Он знал себя, знал, что избавиться от душевной паники мог только, если разозлится.

Затем наступила тишина. Брянов прошел еще немного и снова остановился, слушая тишину. Она была какой-то неестественной для большой планеты - ни единого звука, ни ветерка.

А затем эту тишину пронзил еле слышный не то плач, не то стон. Он доносился откуда-то сзади. Брянов оглянулся. Виброгравитрон на своих длинных ногах походил на огромного паука со светящимся брюхом. Стон доносился оттуда, от него.

- Что у вас там? - спросил он.

- У нас ничего, - ответил Устьянцев.

- Плачет кто-то.

- Плачет? Тут появилась какая-то птица. Может, она?

Робот, шевеля излучателями, ринулся к виброгравитрону.

- Стоять! - спокойно приказал Брянов и сам пошел к аппарату, медленно переставляя по траве ноги. Было так заманчиво не спугнуть, увидеть эту птицу, это первое живое существо за многие годы путешествия по мертвой безбрежности космоса.

Вскоре он увидел ее. Птица билась возле одной из опор, то припадая к ней всем телом, то со стоном вскидываясь к слабо освещенному выходному люку. И было в этом ее метании что-то закономерное, логичное.

Подойдя ближе, он рассмотрел ее: птица была большой, с широкими мотыльковыми крыльями. Когда она складывала крылья и вытягивалась возле опоры, то становилась поразительно похожей на пластиковую куклу высотой чуть больше полуметра.

- Послушай, - сказал Брянов Устьянцеву, - подними-ка пятую опору. Кажется, мы ее гнездо придавили.

Птица отскочила, когда дрогнула опора, но не улетела, а продолжала стоять рядом, приподняв крылья и сложив на груди свои лапки-ручки, пристально смотрела, как выползает из грунта длинный блестящий щуп. Потом кинулась к ямке, принялась судорожно копаться в ней и вдруг с громким отчаянным криком метнулась к Брянову. Он не успел ни отскочить в сторону, ни даже подумать о необходимости отскочить, как робот сбил ее широким парализующим лучом. Затем робот подкатился к ямке в грунте.

- Гнездо, - как всегда чужим, бесстрастным голосом сказал он. Пустое гнездо.

- Пустое? - удивился Брянов.

Робот ничего не ответил: он никогда не повторял уже сказанное.

Птица лежала на спине, раскинув крылья. Одно крыло было подвернуто и, как видно, сломано. Наклонившись, Брянов рассмотрел, что это не птица и не бабочка, а некое существо с голой розовой кожей, действительно похожее на куклу, только с крыльями, этакий херувимчик, каких он видел на репродукциях древних земных картин. У нее было нежное личико, напоминавшее лицо ребенка.

- Возьми ее, возьми, - услышал он взволнованный голос Нины.

- Зачем?

- Возьми, - настойчиво повторила она. - У нее крыло сломано, я ее вылечу.

И тут же из люка выпала грузовая платформа. Брянов осторожно поднял это странное существо, оказавшееся неожиданно легким, положил на платформу. Подождал, пока платформа скроется в люке, и только после этого неторопливо начал подниматься по трапу.

Когда он прошел санобработку и, освободившись от скафандра, шагнул через высокий комингс внутрь аппарата, то увидел, что Нина находится уже в карантинной камере, облачившаяся в скафандр, склонившаяся над распластанной на столе птицей.

- Подумать только, - говорила Нина, - совсем ребенок. Совсем как моя Сонечка...

Она гладила перепончатые крылышки, гладила крохотные ручки и плакала.

Брянов посмотрел на Устьянцева, Устьянцев посмотрел на Брянова, и оба они, ничего не сказав друг другу, с тревогой подумали одно и то же: как бы неожиданная эта привязанность не обострила Нинину боль, не лишила ее воли.

Птица открыла глаза, быстро огляделась и вдруг дернулась. Нина удержала ее, ласково прижав к столу, погладила по голове, покрытой каким-то подобием мягкого рыжеватого войлока. Птица глядела вполне осмысленно и слабо испуганно попискивала.

- Отпустите меня! - вдруг сказал робот.

- Что? - удивился Брянов.

- Не ешьте меня. Я принесу много розовых плодов.

- Что ты болтаешь?!.

И тут он вспомнил об этой одной из бесчисленных способностей робота к быстрому лингвистическому анализу. Никогда еще за многие десятилетия экспедиции не предоставлялась возможность воспользоваться этой его способностью. На многих планетах встречались живые существа, но еще никогда разумные.

- Ее что, можно понять?

- Так же, как вас...

В этот момент птица снова стала биться, вырываясь из рук Нины.

- Ты можешь сказать ей, чтобы не боялась нас?

Робот зачирикал с видимым удовольствием. Птица перестала биться, с удивлением уставилась на Нину и закрутила головой, не понимая, откуда исходят звуки. Потом запищала тихо, жалобно, мелодично. Робот помолчал минуту и вдруг засвистел какую-то, как показалось Брянову, колыбельную песенку. Птица засвистела в свою очередь. Они пересвистывались минуту, другую, третью.

- Ну? - не вытерпел Брянов.

- Я ей все объяснил, - сказал робот.

- Теперь объясни, пожалуйста, нам.

- Она думает, что мы ухи.

- Кто?

- Точнее сказать, уххи - пожиратели аев.

- Ты можешь объяснить по-человечески?

- Роботы все могут.

- Тогда давай.

- Что именно?

- Рассказывай! - взорвался Брянов. - О чем она говорит?

- Она боится, что мы ее съедим. Уххи, как говорят ззумы, съедают больных аев.

- Кто такие ззумы?

- Жители нор, вроде как слуги. Ззумы делают для аев мягкие норки и баюкают их ласковыми песенками. А в благодарность аи приносят ззумам сладкие розовые плоды с вершин деревьев.

- Спроси, разве мы похожи на этих самых уххов?

Робот зачирикал, птица ответила, и снова они долго объяснялись меж собой, словно подпевая друг другу.

- Никто из аев никогда не видел уххов. Их знают только ззумы, наконец ответил робот.