Реликт (ЛП)

Даркева внезапно остановилась и пристально посмотрела ему в лицо.

- Вы не видели неба? Оно удивительно яркое. Может быть, вы можете это объяснить?

Он смутился. "Я почти не выхожу на улицу". Это было мягко сказано. На самом деле он даже не мог припомнить, когда последний раз смотрел на небо. Не говоря о том, что он их просто избегал. Человек, которого нет, он старался не встречаться с ними.

- А что случилось?

Она пожала плечами и пошла дальше: "Я думала, вы знаете... по своим книгам".

- Я могу в них заглянуть, - быстро ответил он, цепляясь за эту возможность снова ее увидеть. В Музее были эти книги - книги про небо. "Астрономия". Он должен заставить себя и выглянуть на свет божий, и посмотреть, что там творится.

Они пришли, перед дверьми она отступила в сторону, пропуская его первым. Зал наполнялся. Люди входили и молча занимали свои места. Кто-то поздоровался с ним вслух, когда он шел по проходу:

- Добрый день. Смотритель.

Он молча кивнул в ответ, поднялся по ступенькам на возвышение и занял место на аналое. Он ждал, пока зал наполнится и закроют дверь.

Нет нужды считать. Их всегда ровно столько, сколько свободных мест. Раз в неделю они общаются с ним. Так они выражали ему сочувствие. Он громко говорил, и они слушали его речь ушами, в которых больше не нуждались.

Тишина, которую режет его хриплый голос:

- В эту неделю я занимался Романтической Поэзией, - и тут же без перехода он начал читать...

Его голос грохотал, и слова Соломона, как пули, проносились мимо них. "Попал ли он хоть в кого-нибудь?" - думал он в отчаянии. Речь давно была утрачена, слова потеряли значение. Способны они перевести эти грубые звук" на свой язык? Или они воспринимают их просто как "шум"?

Даркева сидела в первом ряду, посередине. Ее глаза были устремлены на него. Теперь он весь сосредоточился на этом взгляде, только ей устремив звуки шекспировского сонета, которыми он, как плетью, хлестал безмолвный воздух...

Ее глаза на звезды не похожи.

Нельзя уста кораллами назвать.

Не белоснежна кожа плеч открытых...

Какая горечь в этой пылкости слов. Его терпели, он был развлечением для своих слушателей. Историю и литературу всего человечества, все самое лучшее он пытался донести до их сознания... увы, он не существовал для них. Пустота. Он напрасно тратил время, жизнь. У них отсутствовало чувство времени, чувство прошлого. Слова им были не нужны. Но слова не только передают информацию. Они ее хранят, запечатленная в словах хранится история, память человечества. Их необычное свойство неизбежно связало их с быстротекущим Сейчас, равно, как и друг с другом, ограничив их опыт сиюминутностью. В лучшем случае они лишь сознавали, что память ускользает, но и только. Такова была цена за чудный дар.

Вакуум вокруг, отсутствие реальной связи с теми, кто слушал, привело его в отчаяние. И он резко оборвал декламацию, не дожидаясь, пока мелодичный гонг возвестит о конце. Раздались вежливые аплодисменты. В полном молчании они потекли из зала. Как обычно, ушли не все. Всегда несколько человек оставалось, чтобы задать ему надуманные вопросы. Осталась и Даркева.

- Небо, - сказала она. - Можете вы объяснить, почему такое небо?

Ему пришлось сделать усилие, чтобы вспомнить их разговор, и понять, о чем она спрашивает. Он был слишком обескуражен и все еще погружен в свои мысли.

- Ночью теперь, как днем, - подсказала она, - объясните нам почему, пожалуйста... нам страшно?!

- Я не видел, что там такое, - ответил он наконец. - Мне нужно почитать об этом. Для вас мне не трудно это сделать.

- О, пожалуйста, сделайте.

Ему задали вопросы по литературе. Механически он ответил на них, не переставая думать о Даркеве. И все же он почувствовал их беспокойство, такое им не свойственное. Снова кто-то спросил его о небе. Казалось, небо превратилось в навязчивую мысль, которая неотступно их преследовала.

Шагая по коридорам, он спросил:

- Может быть, вы разрешите проводить вас до дома?

- Вы хотите взглянуть на небо? О...

Она взглянула на него и поняла. Лицо у нее тут же застыло. Улыбка исчезла. Теперь оно было ледяным. "Простите, Смотритель, но вам следует знать, что наставники не одобрят вашего поступка".

Она пошла прочь, вниз по коридору. И пока она не скрылась, он стоял и смотрел... Мутация вида очень полезна, но никогда у него не будет близкого человека. Он приговорен к одиночеству. До конца своих дней. До боли сжав кулаки, так, что ногти впились в ладони, он побрел по пустым коридорам Музея. Музея, где он - экспонат. Его трясло.

Тишина.

На лифте он поднялся к себе. Ему отвели самый большой дом на Земле, мавзолей с глухими стенами и искусственным светом, и книгами - миллиардами книг, переполнявшими полки. Он жил здесь один с восемнадцати лет, его отгородили от них, от неба... какой смысл выходить теперь и смотреть, что там случилось.

Он дошел до двери своей комнаты и сунул руку в карман за ключом. Единственный ключ к единственному во всем городе замку. Они чтили право на уединение других, но замки им для этого не были нужны. Они просто знали, есть кто-нибудь из них внутри или нет. Но его они почувствовать не могли. Он не был подключен к их сети.

Он швырнул тяжелый том Романтической Поэзии на стол. Такой же тяжелый, как тот камень, что лежал у него на душе. "Не буду и класть на место. Что толку. Дети все равно его стащат и спрячут".

Машинально он набрал номер на диске пищевого автомата. Но к пище почти не прикоснулся. Его жажду и голод не утолить едой. Желудок здесь ни при чем. Один. В комнате, заваленной книгами, наполненными мыслями великих древних... и - рядом ни одного из живых, с кем можно хотя бы поболтать. Невидящим взглядом он смотрел на полки, и снова всплыли воспоминания...

После неудачи в школе его наставники вызвали специалистов на дом. Тесты сменяли друг друга. Все мыслимые и немыслимые варианты тестов. Энцефалограммы. Лекарства. Хирургический зондаж. И все виды специалистов, каких только можно вообразить. Психотерапевты. Гипнотизеры. Однажды пришел даже знахарь. И все ушли, потерпев поражение.

Они даже выразили свою неудачу словами, для него специально, чтобы он понял: "Мы ничего не можем сделать. Как ни жаль, а надежды нет. Вы генетический реликт. Вы никогда не сможете включиться в наше общество. Будьте мужественны, смиритесь и постарайтесь приучить себя к одиночеству".