Другое Место

Вы сейчас, конечно, думаете - вот к чему приводит предвзятость, надо во всем находить светлую сторону. Я пытался. Но мне не везло. На заводе относились ко мне неплохо... как-никак, я представлял крупного заказчика, в котором они были очень заинтересованы... но в человеческом плане отношения у нас не складывались. По работе со мной чаще всего имели дело Баттеруорт и Доусон, славные ребята моих лет. Они водили меня к себе домой, кормили, знакомили с соседями, расспрашивали о Канаде, включали телевизор, предлагали сыграть в бридж - словом, из кожи вон лезли, и их жены тоже, но все без толку. Наверно, к тому времени я так озверел от одиночества, что всего этого мне было мало, а на большее я рассчитывать не мог. Нас по-прежнему что-то разделяло, и я не знал, как к ним пробиться. Если я делал шаг навстречу, они отступали. Так бывает, когда придешь в дом, где все чем-то обеспокоены - болезнью, о которой при вас не говорят, или тем, что дочь связалась с неподходящим человеком; хозяева очень любезны и всячески ублажают гостя, но по-настоящему им не до вас. Уходя, я чувствовал себя более чужим, чем переступая порог их дома. И все-таки даже тогда... скоро вы поймете, почему я говорю даже тогда... что-то подсказывало мне, что мы с Баттеруортом и Доусоном могли бы стать настоящими друзьями, если бы только нам удалось убрать эту стеклянную стену, которая нас разделяет.

Я по натуре не волокита... и потом, вы уже знаете, брак мой был неудачным... и все же, когда тебе так одиноко и тоскливо, ищешь спасения в женщине. Это ведь естественно. Многие думают, что дело только в сексе, но, по-моему, тут есть что-то еще, кроме секса, хотя я не собираюсь преуменьшать его значение. Короче говоря, я познакомился с женщиной; она работала управляющей кадрами на другом заводе и случайно оказалась на заводе блэклейской электротехнической компании, когда и я был там. Звали ее Мэвис Гилберт. Приятная спокойная женщина лет тридцати двух - тридцати трех, высокая, темноволосая, с красивым профилем. Мы с ней раза два сходили в кино, потом встретились где-то и выпили, а потом она пригласила меня к себе поужинать. Но и это тоже было без толку. Ничего не улучшило, скорее наоборот. Она не могла забыть какого-то человека, и стоило ей выпить немножко или расчувствоваться после сентиментального фильма, как она уже и не старалась его забыть. В половине одиннадцатого глаза у нее делались как у заблудившегося щенка. Наверно, она переспала бы со мной, если бы я настаивал, но я знал, что ничего хорошего из этого не выйдет: сначала будут неловкие извинения, а потом, уже без меня - тихие слезы, и я ее не неволил... наверно, к большому ее облегчению, но мне-то самому легче не стало. Даже наоборот: когда я смотрел на эту славную женщину, которой положено быть счастливой, а она несчастлива, тоскует, мрачнеет и ничего не может с собой поделать, - мне становилось еще хуже. На третью неделю я перестал с ней встречаться и по вечерам убивал время смесью крепких напитков с легким чтением. А дождь все лил, и солнце, как видно, окончательно потухло. Иногда я уже не понимал, жив я или умер.

И вот, когда я решил, что ждать больше нечего, течение моей жизни было нарушено неожиданным происшествием. Однажды, часов в пять, я возвращался с завода в гостиницу и шел через вокзальную площадь. Вдруг вижу: какой-то старикашка поскользнулся и чуть не угодил под грузовик. Не угодил потому, что я его вытащил уже из-под колес. Слава богу, старикашка был легонький, фунтов сто двадцать. Будь в нем на пятьдесят фунтов больше, я бы, конечно, ничего не смог сделать. Я отвел его в гостиницу, заказал ему бренди, помог вымыться и почиститься. Он представился: сэр Аларик Фоден, баронет. Я баронетов никогда не видел, но почему-то думал, что они не такие. До того как унаследовать титул и семейные владения, он почти всю жизнь жил в Индии и на Дальнем Востоке, и, сдается мне, то ли мать, то ли бабка у него была из тех краев, потому что у англичан таких глаз не бывает: две черные бусины в желтом масле. Волосы редкие, седые; небольшая бородка; лицо как увядший лист. Говорил он очень медленно, с усилием, словно его разговорный механизм заржавел; пока я дожидался следующего слова, он, не мигая, смотрел на меня своими маленькими черными глазками, и мне постепенно начинало казаться, что я уже в Индии, в Китае, где-то там. Он долго и шумно благодарил меня за спасение, но больше, я думаю, по обязанности, чем, так сказать, по велению сердца, хотя, знаете, когда поживешь в Блэкли, начинаешь очень болезненно относиться к таким вещам. Довольно быстро выяснилось, что на завтрашний вечер у меня нет никаких планов, и старик пригласил меня к себе обедать. Он жил в десяти милях от города, но туда ходил автобус, и остановка была рядом с домом. Последний автобус отправлялся в девять сорок пять, но старик полагал, что до этого мы вполне успеем наговориться. Я тоже так считал.

Теперь пойдет самое странное, так что надо сбавить скорость и сосредоточиться. Вы же знаете, я эту историю впервые рассказываю от начала до конца. И вот даже не соображу, как быть дальше - то ли выкладывать подряд все, что помню, то ли выбирать главное. Вам, писателю, такие трудности, конечно, понятны, поэтому я с вашего позволения буду иногда останавливаться, чтобы посмотреть, куда меня занесло. А то ведь можно что-нибудь важное пропустить, а на ерунде застрять на полчаса. Хотите еще выпить? Ну, и я тоже выпью. Спасибо.

Так вот, сэр, на следующий вечер я сел в автобус и поехал к сэру Аларику Фодену в его загородный особняк. Если бы я выдумывал, я бы сейчас рассказал вам, какой это дворец и как меня там сказочно принимали - лакеи, икра, шампанское в ведерках со льдом. Но ничего похожего вы не услышите. Это действительно был настоящий особняк - правда, большей его части я не видел... впрочем, и сам сэр Аларик, по-моему, туда редко заглядывал, - но такой сырой, холодный и запущенный, что я не согласился бы там жить ни за какие деньги. Вместо лакеев или хотя бы дворецкого нам прислуживала одна астматическая старуха. Обед оказался вполне на уровне привокзальной гостиницы, зато вино было отличное; сэр Аларик сказал, что это один из его лучших кларетов. Он налил себе полбокала, а мне оставил почти всю бутылку. Я допил ее после обеда, когда мы из мрачной нетопленой столовой поднялись в большую библиотеку, где горел камин и стояли тысячи книг и такое множество разных восточных безделушек, что хватило бы на целый антикварный магазин. Во время обеда и после него, наверху, сэр Аларик очень мало говорил о себе, а в основном расспрашивал меня, нравится ли мне Блэкли и как там идут мои дела. Ответы я повторять не буду, вы все это уже слышали. Наконец я выговорился и замолчал.