Рамминз

-- Вы обидите его.

-- Скажи ему, чтоб унес ружье, -- сказал Рамминз медленно и враждебно.-- Мне наплевать на собаку и прочее, но пусть меня поимеют, если я допущу здесь пальбу.

Двое со стога наблюдали, как Клод относил ружье, затем в молчанье возобновили работу. Скоро Берт спустился в телегу и, дотягиваясь обеими руками до нарезанной соломы, стал ловко сваливать ее возле себя.

Крыса, серо-черная, с длинным хвостом, выскочила из-под стога и побежала к изгороди.

-- Крыса, -- сказал я.

-- Убей ее,-- сказал Рамминз.-- Почему ты не возьмешь палку и не убьешь ее?

Начался переполох, и крысы выскакивали все быстрее, одна или две каждую минуту, откормленные, длиннотелые, припадая к земле на своем пути сквозь траву к изгороди. Когда лошадь замечала какую-нибудь из них, она шевелила ушами.

Берт снова вскарабкался на верх стога и разрезал другую кипу. Наблюдая за ним, я вдруг увидел, как он остановился в секундном замешательстве, затем опять начал резать, но на этот раз очень осторожно; и теперь я мог слышать иной звук, приглушенный скрежет, словно лезвие задевало за что-то твердое.

Берт поднял нож и исследовал лезвие, пробуя его большим пальцем. Затем опустил, осторожно вставил в надрез-- лезвие входило все ниже, пока снова не уперлось в твердый предмет; и когда он сделал короткое пилящее движение, опять раздался скрежет.

Рамминз повернул голову и через плечо посмотрел на парня. Он как раз поднимал охапку соломы, держа ее обеими руками, но так и застыл, как вкопанный, на середине усилия, глядя на Берта. Берт оставался неподвижным, держа рукоять ножа обеими руками, с замешательством на лице. На фоне бледно-голубого ясного неба две застывшие фигуры на вершине стога выглядели резко и темно, как на гравюре.

Затем голос Рамминза, более громкий, чем обычно, прорезал покрывающую все тишину: "Кто-то из этих чертовых скирдователей что-то там забыл в стогу".

Он замолчал. И опять тишина, неподвижные люди. И неподвижный Клод, через дорогу у красного насоса. Стало вдруг так тихо, что мы могли слышать, как женский голос с соседней фермы в долине звал мужчин к столу.

Затем Рамминз снова крикнул, хотя и не было необходимости кричать: "Валяй дальше! Валяй, режь, Берт! Хворостина не испортит твоего ножа!"

По какой-то причине, а может, просто почуяв опасность, Клод неторопливо пересек дорогу и встал рядом со мной, облокотись на калитку. Он ничего не сказал, но нам обоим показалось, что мы знаем, что сейчас что-то случится с этими двумя, с этой окружающей их неподвижностью, и особенно с самим Рамминзом. Рамминз был напуган. Берт также. И сейчас, когда я наблюдал за ними, я начал сознавать, что какой-то смутный образ шевельнулся в глубине моей памяти. Я сделал отчаянную попытку увидеть и схватить его, Мне даже показалось, что почти удалось это, но образ выскользнул, и когда я погнался за ним, то обнаружил, что углубляюсь в прошлое неделя за неделей, возвращаясь в желтые дни лета -- теплый ветерок тянет по долине с юга; большие буковые деревья, обремененные листвой; поля, наливающиеся золотом; пора сенокоса и стогованья; и этот стог...

Внезапно я почувствовал спазм страха, -- этакий приличный разряд электричества в области желудка. -- Точно-- этот стог! Когда же мы занимались им? В июне? Ну да, конечно-- .жаркий душный июньский день, тяжелые низкие облака над головой, и воздух напоен электричеством.

Рамминз сказал тогда: "Ради Бога, пошевеливайся, пока дождь не пошел".

А Оле Джимми ответил: "Да дождь и не собирается. И нечего беспокоиться. Ты же отлично знаешь, что если гроза на юге, дождя в долине не будет".

Рамминз, стоящий в повозке с вилами в руках, ничего не сказал в ответ. Он был в бешенстве, боясь, что до дождя не управится со стогом.

-- Дождя раньше вечера не будет, -- повторил Оле Джимми, глядя на Рамминза; а Рамминз ответил ему взглядом, в котором горела тихая злоба.

Все утро мы вкалывали без отдыха, загружая солому в телегу, перевозя ее через поле и сооружая медленно растущий стог невдалеке от ворот, напротив автозаправочной станции. Мы слышали раскаты грома, они то приближались с юга, то отдалялись опять. Затем показалось, что гроза вернулась и зависла где-то за холмами, разряжаясь время от времени. Когда мы глянули вверх, то увидели тучи, меняющие очертания в неистовых высотных потоках; но на земле было жарко и душно, и ни малейшего дуновения ветерка. Мы работали без интереса и вяло в той духоте, рубахи были сырые от пота, лица горели.

Мы с Клодом работали рядом с Рамминзом на самом стогу, помогая его формовать, и я вспоминаю, как было жарко и невыносимо от мух и оттого, что пот ручьем; особенно же запомнилось мрачное подавляющее присутствие Рамминза рядом со мной; он работал с отчаянным усердием, поглядывая на небо и торопя окриком людей.

В полдень, вопреки Рамминзу, мы прервались на обед.

Клод и я сидели под изгородью с Оле Джимми и другим парнем по имени Вильсон, солдатом-отпускником, и было слишком жарко, чтобы много болтать. У Вильсона было немного хлеба и сыра и фляга холодного чая. У Оле Джимми была сумка, -- из тех, что служили для противогазов старого образца, а в ней плотно друг к другу стояли шесть пинтовых бутылок пива.

-- Давайте,-- сказал он, предлагая по бутылке каждому из нас.

-- Я бы купил у тебя одну, -- сказал Клод, зная, что у старика денег не много.

-- Возьми так.

-- Я должен заплатить тебе.

-- Не будь идиотом. Пей так.

Он был очень добрый старик, добрый и чистый, с чистым розовым лицом, которое он брил каждый день. Он раньше работал плотником, но в возрасте семидесяти его попросили, а было это уже несколько лет назад. Затем совет деревни, видя его активность, нанял его присматривать за только что выстроенной детской площадкой, содержать в порядке всякие там качели, в общем, быть чем-то вроде доброй собаки, следящей, чтоб никто из ребятишек не покалечился или не наделал других глупостей.

Это была хорошая работа для любого старика, и все, казалось, были довольны таким раскладом, но только до той субботней ночи. В эту ночь Оле Джимми здорово выпил и пошел вразнос, начав орать песни посредине Хай-стрит, с такими завываниями, что люди повылезали из коек, чтобы посмотреть, что случилось. На следующее утро ему и высказали, что пьяница и дебошир как-то не сочетается с детками на игровой площадке.