Искатель. 1971. Выпуск №1

Кирилл подошел к печке и сдвинул тяжелую деревянную крышку с котла. Облако пара поднялось над печкой и стало расползаться по всей каюрне. В нем скрылись и Женька и собаки. В котле чавкало и клокотало, словно там находился грязевой источник. Когда пар немного рассеялся, Кирилл разглядел кашу — неопределенного цвета пузырящуюся массу с кусками крупно нарезанного мяса.

— Ну как?

— А черт ее знает, — сказал Кирилл. — Пузыри одни.

— Да ты попробуй. Возьми щепотку сверху и пожуй.

Кирилл подозрительно покосился на Женьку: он иногда не понимал, серьезно тот говорит или нет. Потом все же пожевал.

— Сыровата, — сказал он. — Попреть бы еще.

— Ничего, — сказал Женька. — В животе допреет.

Он отложил упряжь и вытащил на середину каюрни огромное корыто, выдолбленное из дерева, — колоду. Если бы колоде приделать нос, в ней, наверное, можно было бы плавать, как в челноке.

Собаки зашевелились в своих углах.

Женька взял черпак и стал наполнять кашей колоду. От каши вовсю валил пар.

Откуда-то вылез суетливый, юркий щенок и, не раздумывая, сунулся прямо к колоде. Женька перехватил нахала, отодвинув его ногой. Но щенок, видно, решил во что бы то ни стало снять пробу. Он обежал колоду с другой стороны и ткнулся носом в кашу, но сразу же, взвыв, отскочил.

— Вот дурак, — сказал Женька. — Допрыгаешься, сваришь пятачок.

Щенок не понимал, за что с ним обошлись так сурово. Наверное, он думал, что эту шутку подстроил ему Женька, и с обидой глядел на него.

Собаки со всех сторон окружили колоду. Они принюхивались к исходившему от нее запаху и, как гурманы, закрывали глаза.

Женька довольно оглядел их.

— А что, — сказал он, — продать бы этих братьев меньших — хватило бы на «Запорожец». Считай: каждый брат по госцене сто двадцать тянет. Три десятка особей у нас наберется. А? Махнули бы куда-нибудь. К Понту Эвксинскому, например. Дельфины, водичка теплая. Четвертый год не купаюсь. Плавать, наверное, разучился. Кинь в воду — утону. Куда, балбес?! — закричал он на щенка, позабывшего свой конфуз и опять потянувшегося к каше.

Окрик подействовал: щенок отпрянул от колоды и угодил из огня да в полымя — прямо под ноги хмурому Ытхану, который уже давно с неудовольствием следил за наглыми выходками несовершеннолетнего ухаря. Последовала немедленная расправа: Ытхан, как заправский боксер, двинул плечом, и щенок вверх тормашками отлетел в угол. Из разорванного уха у него текла кровь. Когда Ытхан успел его цапнуть, Кирилл не заметил.

Женька засмеялся.

— Что, съел? С Ытханом, брат, не со мной. Ытхан — человек!

Словно в подтверждение, Ытхан вдруг раскрыл красную влажную пасть и громко чихнул. Видимо, щенок принял это на свой счет, потому что он окончательно перетрусил и заскулил.

— А где его мать? — спросил Кирилл.

— Ха! — сказал Женька. — Ты думаешь, если этот юноша не вышел ростом — значит он сосунок? Ему уже полгода. Летом подкормлю как следует — и в нарты. А потом матерей мы не держим. У нас как в Спарте. В упряжке одни мужчины. В прошлом году я попробовал было взять одну симпатичную дамочку, но ты бы видел, что здесь творилось! Эти паиньки дрались насмерть. Даже Ытхан ничего не мог поделать. Вот перейдем на летние квартиры — тогда пожалуйста! Только летом этот свинтус уже не узнает свою маму.

Женька запустил в кашу руку.

— То, что надо, — сказал он и отошел от колоды.

Собаки без промедления набросились на еду. Они жадно хватали куски и, почти не жуя, проглатывали их, ворча и озираясь по сторонам. Смирные за минуту до этого псы на глазах превращались в диких зверей. Их животы раздувались как резиновые, но они продолжали с прежней жадностью поглощать мясо и кашу. Один Ытхан ел в свое удовольствие, брезгливо отодвигая от себя непонравившиеся куски.

— Пес — цены нет, — сказал Женька, наблюдавший за своим любимцем. — Всем взял: и умом, и статью. Ты посмотри на него. Зверище! Поеду на материк — заберу с собой.

— Отдайте богу богово — так я понимаю?

— Тут особый случай. Ытхан не числится в реестре. Поди сюда, Ытхан! — позвал Женька. Он раздвинул густую собачью шерсть.

Почти посредине Ытхановой груди Кирилл увидел вмятину величиной с доброе яйцо.

— А это? — Женька повернул собаку боком. Точно такая же вмятина виднелась у нее позади правой лопатки.

— Где это его так угораздило? — поинтересовался Кирилл.

— Нашелся один умник. Ытхан у него балык спер. Так он его на цепь — и к стенке. Я как раз мимо ехал. Слышу: бах! — и рев прямо медвежий. У меня даже мурашки по спине пошли. Ну я и завернул. А тот уже еще раз прицеливается. В общем, чего говорить, пятерку он у меня все-таки вытащил. «Что я, рыжий, — говорит, — собаку задарма отдавать?» А Ытхану крупно повезло: если бы тот в него дробью — пиши пропало. А он по дурости жаканом. Наверное, соображал перед этим, как лучше.

Женька потрепал Ытхана по загривку. Пес лизнул руку хозяина и, упершись лобастой головой Женьке в колени, стал полегоньку толкать его.

— Играет, — сказал Женька. — Здоровый, а играть любит. Ну ладно, Ытхан, хватит. Иди доедай.

Женька подложил в колоду каши. Потом вытер руки и снова уселся на шкуры.

— Кстати, помнишь наш разговор? Когда на маяк ездили? Ты тогда спрашивал, почему я так назвал Ытхана?

— Но ты же не ответил.

— Да как-то неловко было выкладываться. Подумал: скажу, а ты ржать начнешь. Ты еще был темной лошадкой.

— А сейчас, значит, посветлел?

— Ну, если не считать мелких крапинок…

— Ясно, — сказал Кирилл. — Так что там с Ытханом?

Женька взял с пола алык и попробовал его на крепость.

— Ты что-нибудь о Курилах знаешь? — неожиданно спросил он.

— В каком смысле?

— Ну, что это за острова, кто жил тут, чем занимался.

— Откуда! Знал, что есть такие острова, но даже не представлял, как они выглядят. Думал, здесь кругом бананы, виноград. Райские кущи, в общем.

Женька отложил в сторону алык.

— Я иногда жалею, что ушел из университета. Надо было дотянуть. Не для диплома — для себя. Был у нас один доцент со смешной фамилией — Пикус. Говорили, он знал штук восемь языков, читал всякие там папирусы и стелы, знал наизусть Гомера. Помню, он все прививал нам вкус к истории. Хисториа ест магистра витэ, история — наставница жизни, говорил он. Кое-что из его высказываний я потом себе уяснил… Но это, так сказать, прелюдия, вступление. А на Курилах испокон жили айны, бородатые люди. Смирный был народ, воевать не любили, больше охотились. Так вот: есть здесь один старичок-моховичок. Не у нас, а на Парамушире. Учитель бывший. Занятный дядька! Всю жизнь фольклор собирает. Он мне массу всего порассказал. В том числе и про Ытхана. Легенду целую.

Давно это было — когда не было еще айнов и самих островов не было, а была Эттуланги, что значит: Земля, Где Живут Собаки.

Птицы не могли облететь Эттуланги, а рыбы проплыть вдоль ее берегов — так велика она была. Когда утренний бог Руху зажигал возле Синих Гор свой костер, свет костра не мог разогнать мрак на другой стороне Эттуланги — так велика она была. И никто из людей — ни энки, что охотились за морским зверем, ни длинноухие люди магги, что жили за Большими Камнями, ни люди-рыбы тунги, умевшие нырять на дно, — никогда не видел Эттуланги вблизи. Тот, кто попадал на нее, не возвращался обратно. Его разрывали Собаки, владевшие этой землей. Они днем и ночью сторожили ее, пробегая за одну луну от Огненной Горы до Черного Провала, где кончалась Эттуланги и начинались владения духов ночи.

И жил тогда на свете молодой охотник по имени Тынгей. Был он силен, отважен и ничего не боялся. Узнал Тынгей, что есть Эттуланги, и ему захотелось взглянуть на эту землю. Он убил в море страшного зверя Гры, сделал из его кожи лодку и приплыл к Эттуланги. Там он спрятал лодку и превратился в Собаку. Но вожак Собак, Серый Ытхан, разгадал его хитрость. Он не знал, какая Собака чужая, и тогда он сделал вот что: обратился в кошку, и вся стая бросилась, за ней, и только Тынгей, который ведь не был настоящей Собакой, пробежал мимо. Понял Тынгей, что Ытхан узнал его, и стал опять человеком.