Очки для Босха (СИ)

-- По-моему, это крысы.

-- Крысы - это те же тараканы, отожравшиеся на стероидах, - он приподнял трупик за хитиновое крыло, пальчики на лапках судорожно поджались. - Всю ночь к цистерне подбирались, пакость, - Сафрон отшвырнул тушку. - Поразительно! Крысы становятся токсикоманами. В "МК" говорится, что это ещё один симптом. Даже животные идут на самоубийства.

-- Похоже, "МК" по-прежнему печатает всё ту же чушь.

-- А киты, которые выбрасываются на берег? А олени, которые ложатся на шоссе? - отбросив тушку, Сафрон полез в кабину.

-- Киты всегда выбрасывались на берег. А олени просто переходили дорогу в поисках пищи.

-- Это тоже симптом: раньше им хватало пищи. Это всё следствие парникового эффекта, дефолиантов и демагогов. Животные впадают в депрессию. Я тоже могу впасть в депрессию. - Задумался. - Глотну-ка керосина для профилактики. - Достал канистру из-под сиденья. - Не желаешь хлебнуть? Чистый "666-й", урожай девяносто первого года, ещё из раньших запасов.

-- Ну, если только "из раньших". - Бензовоз, стеная и кашляя, как старый кандальник, тронулся в путь, волоча за собой ржавую цепь.

По дороге их обогнал громадный трейлер с вызывающе яркой надписью во весь борт: "ОБЩЕДОСТУПНЫЙ АНАТОМИЧЕСКИЙ ТЕАТР".

- Тоже на ярманку торопятся. Артисты, - прокомментировал Сафрон. И запел что-то скабрезное про "артистов".

Через некоторое количество миль и куплетов они наткнулись на искорёженный минивэн, накануне проехавший мимо голосующего кукольника. Спутники притихли. Бензовоз замедлил ход. Размазанный по асфальту багаж, россыпи стекла, лужицы крови с машинным маслом безмолвно свидетельствовали о недавно произошедшей здесь трагедии. Конёк, заметив пламя, на ходу выскочил из кабины. Сафрон выкрикнул ему в след что-то гневно-предостерегающее, но притормозил. Горбун, не успев добежать до горящего автомобиля, бросился ничком. Полыхнул бензобак. Приподняв голову после взрыва, горбун увидел перед своим лицом очки с оплавленной оправой и треснутой наборной линзой. Вдали, приближаясь, завопила сирена "Скорой помощи". С призывом поторапливаться просигналил Сафрон. Вскочив, кукольник машинально сунул очки в карман и в три прыжка оказался в кабине. Старая развалюха на предельной для неё скорости рванула с места.

Ярмарка была средоточием местной цивилизации. Нагромождение бесчисленных киосков, ларьков, палаток, лотков и расстеленных газеток, где можно было купить всё - от старой калоши без пары или косточки для любимой собачки до списанного, "почти нового" авианосца армии США, "чуть-чуть подпорченного подлыми дельфинами-шахидками". Публика представляла собой фестиваль мод, рас и профессий - от самых древних до тех, которым название ещё не придумали. И все они жаждали развлечений. Бары, рюмочные, видеосалоны, игорные и другие заведения предлагали для тела и души всё, что можно и что запрещено. И надо всем этим великолепием возвышался шатёр с пылающими буквами "ОБЩЕДОСТУПНЫЙ АНАТОМИЧЕСКИЙ ТЕАТР". Зазывала в клоунском макияже расхваливал чудеса и диковинки, ожидающие посетителей за "смехотворно низкую плату". Счастливцев ожидало "феерическое" представление, гвоздем которого были "анатомические подробности мамзель Нади, антиподистки и красавицы". Были обещаны и дрессировщик Зигфрид с "рыкающим альбиносом", пантомима "Искушение" с драконами и десятиметровым удавом Аспидом, силач Голиаф с группой лилипутов: "потешные давидики с во-о-от такими шнобелями". Так же в стоимость входного билета включалось посещение зверинца и "анатомической галереи", где можно было ознакомиться с "историей уродств и курьёзов природы в заспиртованном и натуральном образах". Шоу уродов представляли: Двухголовая красавица ("одна голова хорошо - две краше"), Живой скелет, леди Пузырь, Волчья Пасть.

Представление проходило под патронатом Санитарной Службы (СС). "Донорам вход бесплатный".

Конёк решил расположиться неподалёку. Раскрыл кофр, достал из него свой нехитрый реквизит, куклу, расстелил коврик, накрутил патефон и начал своё представление.

Сначала Буба весело задирал зевак и прохожих, пародируя их походку и манеру речи, пикировался с местными остряками и рассказывал анекдоты: "Эй, толстяк, твой вес скоро будет влиять на орбиты ближайших планет!" Или сварливым супругам: "Глядя на ваши рожи, непонятно, как вы можете разговаривать друг с другом, сохраняя серьёзное выражение лица". И т. п. Прохожие покатывались с хохоту.

Когда зрители окружили импровизированную сцену, пластинка сменилась на арию из "Паяцы" Леонкавалло, и началась пантомима: вначале марионетка кривляется и выделывает потешные коленца. Внезапно Буба обнаруживает, что несвободен, что он привязан к нитям, ведущим к ваге в руке кукольника. Он пытается делать самостоятельные движения, но раз за разом вынужден проделывать те па, к которым его принуждает кукловод. Марионетка хочет убежать, но её возвращают на сцену. Тогда человечек устраивает бунт. Одну за другой он обрывает нити, связывающие его с кукловодом, постепенно теряя при этом подвижность. И вот остаётся последняя нить, связывающая с пуповиной. Изловчившись, он её перегрызает. Падает. И умирает.

-- Цена свободы! - провозгласил кукольник в финале. Затем, подхватив "трупик" на руки, начал обходить публику со словами: "Помогите на похороны бедному артисту". В шляпу полетели монеты и купюры разного достоинства.

Приток средств иссяк с появлением верзилы в цирковом трико, из-под которого выпирали могучие бугры мышц. Видимо, распорядитель анатомического театра послал Голиафа устранить конкурента. Зрители стали быстро расходиться. Перед кукольником осталась стоять только чумазая девочка-подросток с рюкзачком в форме медвежонка за плечами. Под слоем пыли он узнал пассажирку взорвавшегося минивэна.

-- Твоё? - спросил Конёк девочку, протягивая ей причудливые очки, пострадавшие в катастрофе.

-- Спасибо. Ты был там?

-- Мне очень жаль.

Слезинки на её лице прочертили две бороздки и, не добравшись до подбородка, застыли, смешавшись с грязью.

-- Ты, наверное, голодна?

-- Чур, ты платишь, - оживилась девочка, шмыгнула носом и надела очки.

Кукольник улыбнулся и встряхнул шляпу.

-- Пойдём, справим поминки по Бубе.

-- Так нельзя говорить про живых, - строго сказала девочка.

-- Кто живой? Это просто осиновая чурка, которую я дёргаю за ниточки, - ответил кукольник, собирая реквизит.

-- Нет, Буба живой, - настаивала девочка. - Ну, почти живой.

-- Ладно, пошли. Как тебя звать-то?

-- Панда, - ответила девочка и поправила лямку на рюкзачке.

-- Панда. Гм.... А я - Конёк. Странная у нас компания! -- Он задекламировал: -- "В одну телегу впрячь не можно Конька и трепетную...", да!

Местная забегаловка представляла собой своеобразный клуб ветеранов Дороги. Бродяги всех мастей собирались здесь, чтобы закусить, выпить и поделиться информацией. Кукольника тут знали, уважали и с удовольствием смаковали истории о его похождениях. И потому его появление на пороге с юной незнакомкой не осталось незамеченным.

-- Это заведение - бактериологическая бомба, - брезгливо поморщила нос его спутница, когда Конёк, устраиваясь за столиком, смёл с него остатки предыдущей трапезы. Но села.

-- А! Провалиться мне в собственную задницу, если это не наш сказочный герой! И... с юной госпожой! - поприветствовал вошедших толстяк за стойкой.

-- К счастью, тебе это упражнение недоступно из-за размеров собственного живота, - обрадовался старому другу Конёк. - Панда, познакомься: это Сумо, самурай от кулинарии.

-- Даже совершив харакири перед императорским дворцом, он никогда не станет японцем, - продолжала вредничать Панда.