И вспыхнет огонь

- Иди договорись с "Четырьмя всадниками", - посылают они меня. - Их группа сейчас поет в "Мандале". Мы хотим показать ребят в программе "Вечер в "Американской мечте". На них все рвутся.

- Ага, - отвечаю, - рвутся. Стало быть, и влетят мне эти самые "Всадники" в копеечку. Пардон, -- говорю я им, - ничего не выйдет.

Но они опять суют мне под нос контракт - еще один пункт мелким шрифтом! Ей-богу, теперь я всегда буду читать договоры под микроскопом. И что вы думаете! Оказывается, я _должен_ приглашать всех, кого мне велят мои компаньоны-телевизионщики, и при этом нести все расходы. Тьфу, да подавитесь вы своими "Всадниками"!

Нечего делать, пошел я в "Мандалу" уламывать этих хиппи. Явился туда уже в половине первого, решил поменьше толкаться среди тамошнего сброда. Бернстайн купил прогоревший актерский клуб на Стрип, сломал внутри все стены и перегородки и натянул что-то вроде огромной палатки из белого холста. Снаружи - проекторы, юпитеры, динамики и всякая электронная чертовщина, внутри похоже, будто ты со всех сторон окружен киноэкранами, - натянутый вокруг холст и голый пол, сцены и той нет, какая-то площадка на колесиках, на ней вкатывают и выкатывают выступающих. Дешевка отчаянная.

Сами понимаете, настоящая публика в такой сарай не пойдет, тем более что рядом функционирует "Американская мечта", на которой наживаются мои компаньоны, будь они трижды прокляты. Собираются в "Мандале" немытые хиппи, которых я бы к себе и на порог не пустил, и пижоны-старшеклассники, которым, видно, кажется, что в этом кабаке они приобщаются к красивой жизни. Идет бойкая торговля наркотиками. Полицейские это место не жалуют, во время налетов здесь хватают закоренелых смутьянов. Вертеп, настоящий вертеп. Предпоследний номер кончился, "Всадников" еще не выкатили, оставалось наблюдать набившихся в эту идиотскую палатку хиппи: добрая половина уже основательно нагрузилась героином, марихуаной, амфетамином, ЛСД и прочим добром, работающие под хиппи школьники тоже почти все на взводе, задираются, несколько сумасшедших черномазых того и гляди начнут драку с полицейскими. Все стоят и чего-то ждут, и глаза у них горят от нетерпения. Я держусь поближе к выходу - на всякий случай, ибо береженого и бог бережет.

Вдруг освещение в зале гаснет, мрак - будто эти жулики-телевизионщики открыли передо мной свою душу. Я хватаюсь за бумажник, народец тут такой, поди поручись, что никто не полезет в карман. Да, так вот, темень хоть глаз выколи. Проходит пять, десять секунд, и мне начинает казаться, что вроде бы по моему телу что-то ползет. Ага, смекаю, инфразвуковые фокусы, потому что хиппи замерли, не шелохнутся и тишина вокруг стоит мертвая.

Но вот из огромных динамиков падает удар, такой громкий, что я чуть не оглох. Потом другой, третий, они падают медленно-медленно и тяжело, гулко - наверное, так стучит сердце у кита. Ползущий по мне инфразвук начинает содрогаться в такт с этими ударами, и я сам превращаюсь в это огромное дурацкое сердце, которое бьется здесь в темноте.

В луче темно-красного света, такого густого и плотного, что его и светом-то назвать трудно, возникает сцена, которую за это время успели выкатить. На сцене - четыре молодчика в черных балахонах, и этот безобразный красный свет заливает их, как кровь. Бр-р-р, страсть. Бум-ба-бум... Бум-ба-бум... Сердце все отстукивает свои удары, по телу ползет и ползет эта инфразвуковая дрожь, и хиппи глядят на "Всадников" как загипнотизированные куры.

Ритм сердечных ударов подхватывает контрабас (поглядеть на парня, который на нем играет, - испугаешься: бандит, законченный уголовный тип). Дум-да-дум... Дум-да-дум... Оглушительная дробь барабана. Надсадные, хватающие за душу аккорды электрогитары - вопли растерзанной кошки. Уэнг-ка-уэнг... Уэнг-ка-уэнг...

Ух, пробирает прямо-таки до костей, до самой печенки. В ушах словно стучит паровой молот. Все раскачиваются в такт ударам, я раскачиваюсь вместе со всеми... Бум-ба-бум... Бум-ба-бум...

И бессильным, предсмертным хрипом хрипит гитарист:

- И вспыхнет огонь... И вспыхнет огонь...

Парень за световым пультом начинает колдовать на своих кнопках, и стены палатки освещаются: меняя цвет, по ним ползут снизу вверх кольца света, у самого пола они синие, чуть выше становятся зелеными, зеленый переходит в желтый, желтый в оранжевый, а оранжевое кольцо смыкается на потолке в красный круг неоново-противоестественной яркости. Кольцо успевает обежать палатку ровно за один такт.

Господи, что же это? Меня мерно, в такт ударам сжимает какая-то сила, словно я тюбик с зубной пастой. Невыносимо, череп мой сейчас разорвется!

А темп становится все быстрее. Те же удары, похожие на удары сердца, та же дробь барабанов, те же аккорды электрогитары, те же переливающиеся кольца света, те же заклинания "И вспыхнет огонь! И вспыхнет огонь!", и инфразвуковая, ползущая по телу дрожь, и рвущее струны пиццикато контрабаса - все то же самое, только немного быстрее... быстрее, быстрее!

Еще минуту - и я не выдержу. Сердце сейчас выскочит из груди. Строчит нескончаемая пулеметная очередь барабана, кольца света втягивают меня по стенам вверх, в красную неоновую воронку...

Это конец, конец! Звуки, цвет, свет - все слилось в бешеном вихре, и голос уже не хрипит, а рыдает, и стук сердца - гром, и дробь барабана стон, глухо всхлипывает гитара, и меня нет, нет, я распадаюсь на атомы, исчезаю...

Стены и потолок палатки вспыхивают. Я слепну от неожиданного света.

Динамики выбрасывают в зал звук такого мощного взрыва, что я чуть не падаю с ног.

Я чувствую, как всего меня выдавливает через лопнувший череп - боже мой, до чего же это приятно...

Потом:

Грохот взрыва переходит в гул.

Лучи прожекторов сбегаются в одну точку на потолке, все остальное погружается в темноту.

Пятно света на потолке превращается в атомное облако.

Атомное облако медленно разворачивается под стихающий гул взрыва. Оно бледнеет, гаснет и наконец растворяется в глухой черноте.

В зале зажигается свет.

Ах ты, черт. Потрясающе!

Ах ты, черт. Гениально!

После представления я отвел ребят в сторону, чтобы потолковать один на один. Когда выяснилось, что у них нет импресарио и они не связаны с "Мандалой" даже опционом контракта, я принял решение молниеносно.

Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что подложил студии колоссальнейшую свинью. Я подписал со "Всадниками" договор, который сделал меня их импресарио и отдал мне двадцать процентов их сборов. Затем ангажировал их в "Американскую мечту" за десять тысяч долларов в неделю, выписал чек как директор "Американской мечты", положил его себе в карман как импресарио "Четырех всадников" и порвал свой договор с телестудией, оставив ей долг в десять тысяч долларов, а себе - двадцать процентов от сборов самой многообещающей после "Битлов" группы.

А какого черта, в самом-то деле: кто на мелком шрифте наживается, тот от мелкого шрифта и погибнет.

148 дней до часа "ч"...

- Вы ведь еще не видели пленку, Б. Д.? - спросил меня Джейк. Он что-то сильно нервничал. Для людей моего ранга привычно, чтобы подчиненные в их присутствии нервничали, но Джейк Питкин все-таки заведующий отделом монтажа на студии, а не рядовая мелкая сошка, ему, казалось бы, не к лицу робеть перед начальством. Неужели в слухах, которые до меня дошли, есть доля правды?

Мы были одни в просмотровой. По-моему, киномеханик нас слышать не мог.

- Видеть не видел, - ответил я. - Но слышал довольно странные вещи.

Джейк сделался бледен как смерть.

- Касающиеся пленки, Б. Д.?

- Касающиеся вас, Джейк. - Я дружелюбно улыбнулся: пусть знает, что я не придаю слухам никакого значения. - Я слышал, например, что вы не хотите пускать передачу в эфир.

- Это правда, Б. Д., - твердо сказал он.

- Да вы отдаете себе отчет в том, что вы говорите?! Каковы бы ни были ваши личные вкусы - кстати, если хотите знать, мне самому эти "Всадники" не по душе, в них есть какая-то патология, - но сейчас это самая модная в стране рок-группа. Этот гнусный мошенник Херм Геллмен содрал с нас двести пятьдесят тысяч долларов всего за один час. Двести тысяч мы ухлопали, чтобы отснять пленку, еще сто тысяч съела реклама - заказчики не жалеют расходов. Лента влетела в миллион, если не больше. И если мы не выпустим передачу в эфир, мы швырнем этот миллион псу под хвост.