Оставшийся среди живых

* * *

Он сидел, привалившись плечом к шершавой стене; за нею, где-то совсем близко, неумолчно шумел подземный поток, а здесь, сколько ни касайся губами камня, холод ощутишь ты, горечь, но не влагу... Глухая, извечная тьма гасит волю, мысли, рассудок. Время мертво, давно мертво. Не только кисти, стиснутые ремнем - все тело немеет, нет уже ни боли, ни голода, одно лишь беспросветное отчаянье да ледяной, неугомонный страх. У тебя зоркие глаза, эльф, ты умеешь далеко видеть самой темной ночью, но здесь ты увидишь больше, если глаза закроешь. Зеленая равнина, горный ветер, журчание прозрачной Сиранноны, нарядные рощи остролиста с глянцевыми листьями и алыми ягодами... Было ли это? Жар и гром кузницы, тихий шелест древних свитков, печальные песни матери, сосредоточенное лицо отца, смешливые подмастерья, блеск золота, послушно вьющегося под рукой, сверкание граненых кристаллов... Было ли это? Или ничего в мире более не существует, кроме камня - грубого, мертвого, неодолимого? О Варда, творящая звезды, властительница света небесного, не дай погаснуть свету душевному! Нет у меня больше ни матери, ни отца, ни дома, ни сотоварищей - заступись перед суровым Мандосом, замолви слово перед Вайре-пряхой, пусть обрежет нить, связующую душу и тело, дай войти в Сады забвения, сесть у ног отца моего - открыто, не таясь... Скрежет каменной двери обрушился на него внезапно, как обвал. Мучительно хлестнул по глазам багровый свет. Пленник дернулся, будто пытаясь вжаться в спасительный угол. - Хорош! - хихикнул караульный.- Дозрел! Вижу, придется мне тебя тащить, сам не дойдешь! И при первом же прикосновении кривых когтей сознание милосердно оставило его; а когда черный морок рассеялся, он услышал чей-то удивленный голос: "...быстро заживает! Человек бы мучился с месяц!" Он увидел над собою розово-серый свод, оплетенный сетью нервюр. Странная порода - отчего такой цвет? И почему розовые пятна колеблются? А, это же просто отсветы огня! Откуда? Он попытался приподняться - и вдруг ощутил и осознал, что его движениям ничто не мешает, кроме резкой боли; руки, свободные от пут, слушались, хотя и с трудом. Он сел и огляделся. И такое бывает в подземельях? Стены затянуты коврами, две гладко отесанные колонны делят просторную комнату надвое; за тяжелым, чугунного цвета занавесом, наполовину раздвинутым, виден стол, а на нем - невероятные здесь вещи: чеканный кувшин и стройный кубок из нетускнеющего эльфийского серебра... Локти и плечи его заныли от слабости, он со стоном упал на постель мягкую и чистую. На стон немедленно отозвались легкие шаги, и появилась женщина в платье вроде бы и закрытом, но не сшитом по бокам; и бедра, и белые руки при каждом движении показывались из-под плотной ткани. - О, ты очнулся! - тем самым голосом, который он только что слышал, произнесла женщина.- Но почему ты стонал? - Отвык управлять своим телом,- едва выговорил он и ужаснулся чужому звучанию собственного голоса.- И речью тоже... Она поцокала языком, осторожно ощупала распухшее запястье. Пальцы у нее были крепкие и теплые. - Здесь болит, да? Такие ужасные рубцы, и кожа содрана... Все-таки воспаление уже спадает, а сейчас я еще одно снадобье приложу. Но ты очень слаб. Нужно обязательно подкрепиться. Хочешь вина? Он не удивлялся: это, конечно, всего лишь сон, предсмертный сон... Женщина поднесла ему подогретого вина в серебряной чаше - такие ставились на пирах у отца - и ломоть пышного белого хлеба на резной тарелке. Вино он выпил маленькими глотками, но даже свежая хлебная мякоть оказалась слишком жестка для запекшихся, искусанных губ. Женщина глубоко вздохнула, по розовой щеке ее скатилась слеза: - Бедный мой господин! Так красив, так молод и так настрадался... Сейчас я помогу тебе! Она присела на край низкого ложа - белое бедро и колено вынырнули из черных складок - и стала, ломая хлеб кусочками, макать его в вино и кормить больного. Ожерелье из тончайших сложно переплетенных цепочек с берилловыми подвесками позванивало на высокой груди. Он ощущал сквозь одеяло плотность и теплоту ее тела, но вкус вина и хлеба был слишком упоителен, чтобы думать о чем-то другом. На каждом пальце у нее блестели грубые золотые перстни, и только на левом мизинце колечко потоньше дымчатый опал, точно капля росы на серебряной травинке... О предвечные звезды! Да ведь я же сам его и делал! Его словно обдало ледяной водой. Это не сон. Избавительница-смерть по-прежнему далека. Тяжелые, прочные предметы, огонь, вино, женщина - все наяву! Как же я не сообразил сразу: в моем сне было бы солнце и небо, а здесь - все тот же давящий свод... Зачем меня поместили сюда? Что затеял Враг? Чего теперь опасаться, чему верить? Женщина заметила, как он застыл, и пообещала: - Потерпи, господин мой, скоро боль отпустит! Она принесла какие-то миски, флаконы и захлопотала: ловко втирала вязкую мазь в отекшие суставы, разглаживала рубцы на спине; потом смочила две полоски полотна в коричневой, пахнущей плесенью жидкости, обернула ими истерзанные кисти и сверху туго перевязала. Поначалу боль вспыхнула с новой силой, но уже через несколько мгновений начала стихать. - Теперь тебе лучше отдохнуть,- посоветовала женщина. От горячего питья, от тепла и сытости голова шла кругом и мысли путались. Но если от него хотят, чтобы он уснул, значит, спать нельзя. - Пока не хочется,- протянул он.- Я устал от одиночества. Не развлечешь ли меня? - Сейчас не стоит об этом думать,- лишь слегка смутившись, ответила она.Ты еще слишком слаб! - Разве других способов ты не знаешь? - усмехнулся он.- Хотелось бы побеседовать. Или тебе это запрещено? - Кто может мне запретить, кроме Высших и самого Владыки? - гордо вскинулась она.- Я понимаю, тебе многое не терпится узнать. Спрашивай же! - Прежде всего - как зовут тебя? Откуда ты родом? - Я - Этир из рода Ульфанга, дочь вождя. А ты, господин? Как мне величать тебя? Вот она, первая ловушка! Но ее обойти несложно! - Имя мое погребено под развалинами. Зови меня, если хочешь, Аннаэль... Разочарование мелькнуло на круглом, миловидном лице Этир: как ни слабо разбиралась она в эльфийских наречиях, а все же поняла, что ей подставили прозвище-прикрытие вместо подлинного имени. Она стала соображать, как спросить по-другому, в обход, но Аннаэль опередил ее: - Как же ты попала во владения Тьмы, Этир? - Военная добыча,- коротко пояснила она.- Поначалу, глупая, я сильно тосковала, но, к счастью, истина открылась мне, и теперь живу хорошо, весело! - В чем же, по-твоему, истина? - В служении Властелину Тьмы! - восторженно воскликнула она.- Никто не сравнится с ним в мудрости и могуществе! Есть глупцы среди людей, почитатели эльфов, мол, они Перворожденные, любимцы Творца. Но кто видел, как Владыка отправляет их мановением руки на корм гадам подземным, тот не усомнится, на чьей стороне истина! - Выходит, истина - в силе? Ну, тогда тебе должно быть противно ухаживать за мной: всего-навсего слабенький эльф! - Кого поместили сюда, к тому благоволит сам Владыка.- Она почтительно склонила голову.- Мне поручено выходить тебя. И задача эта мне приятна, ведь ты так хорош собою - говорят, это верный признак высокого рода? Вторая ловушка! Он насмешливо поглядел на Этир: - Я сирота без роду и племени. В тот миг, когда цепь впервые сомкнулась на моих руках, прошлое умерло, и его не воскресить... Этир пытливо всмотрелась: правду ли говорит он? Но на отчужденном лице Аннаэля и в глазах, полуприкрытых веками, читалось лишь нечто весьма похожее на брезгливость. - Господин мой, ты устал? Будешь спать? - О нет, ты задала мне такую загадку, от которой сон бежит. Всегда считал я, что лишь те, у кого пусто и в душе, и в мыслях, ищут опору и наслаждение в рабстве. Ты умна, ты, видимо, многое знаешь и умеешь. Чем же тебя привлекает служение Всеобщему Врагу? Она изумленно подняла подведенные брови: - Тебе надо выяснить это немедленно - на одре болезни, на переломе судьбы? Не понимаю! - Тебе непонятно желание разобраться в чем-то новом, неведомом? Они поглядели друг на друга с одинаковым недоумением и оба невольно улыбнулись. - Вижу я, мало ты знаешь о людях! - А ты - об эльфах! Этир вздохнула: - Вот уж поистине, начиная беседу, не угадаешь, куда она заведет! Ты быстро приходишь в себя, и это прекрасно, однако я, признаться, ожидала от лечения другого итога! Разве я недостаточно красива, господин мой, чтобы говорить со мною о другом? - Ты красива. Но я не могу видеть в тебе женщину,- жестко отрезал он. - Брезгуешь человечьим духом? - Нет. Просто не люблю предателей. - Вот как! - гневно нахмурилась она.- Значит, будь я из этих ваших слуг и прихлебателей, из Эдайнов, ты снизошел бы до меня? Вы называете предательством любой выбор не в вашу пользу, великодушные эльфы! По невежеству нашему жили мы, люди, в вечном страхе, пытаясь отгородиться от ужасов ночи, изнывая от неизвестности, а эльфы равнодушно проходили мимо, поглощенные созерцанием лишь им видимых красот... Когда же припекло, Нольдоры, сиятельные Нольдоры соизволили обратить на людишек внимание, научили бороться с Тьмой - и где же ныне безумцы, поверившие им? Эльфы спокойно отдыхают от якобы праведных трудов где-то за Морем, куда смертным ходу нет, а кости людские истлевают в земле... Только те, кто преодолел страх, кто сумел войти в круг тьмы и стал своим в этом кругу, обрели уверенность и спокойствие! Приподнявшись на локте, Аннаэль внимательно слушал это горячую отповедь. В серых глазах его, недавно еще безжизненно- тусклых, появился странный блеск - словно солнечный отсвет на стали меча. Мельком взглянув на него, Этир осеклась и отпрянула, в испуге прижав руки к груди. - Видишь, как выходит,- заметил Аннаэль.- Ты перестала бояться тьмы, но теперь ты боишься света! Слегка оттолкнувшись от подушки, он сел, скрестив ноги, и поглядел на женщину в упор. Она вскочила, закрыв лицо ладонями. - Как легко судить невежде о том, чего не знаешь. Как легко делать выбор, если выбираешь самое простое... И как легко ненавидеть то, чего не понимаешь! Уронив руки, Этир замерла вполоборота к Аннаэлю и слушала, тяжело дыша. - Я не успел достичь высот, доступных моему роду, но помню об этом и стараюсь учиться. А ты, столь уверенная в своем превосходстве, надеялась искусить меня? Ты, женщина, счастливая своим рабством, украшенная серебром, едва отмытым от крови, думала, что телесный голод заставит меня ослепнуть? Тяжелую задачу поручил тебе повелитель... Ступай же, Этир, ты устала, развлекая меня, пора и отдохнуть! Женщина стремительно кинулась прочь; еще не успокоилось колебание занавеса, задетого ею, а Аннаэль уже улегся, блаженно растянувшись во весь рост, и крепко заснул. Он понимал, что Этир не оставит его ни на минуту, будет подслушивать, не проговорится ли во сне, но тело требовало отдыха, и он не мог больше сопротивляться. Он спал, а Этир сидела, затаившись, у самого занавеса и глотала злые слезы. Как он посмел осадить ее, доверенную знахарку Высших? Как он посмел противиться ей, жалкий невольник, паучий корм... Как посмел он, безумец, перечить воле Владыки - воле, держащей мир, воле, которой сама она служит и следует? Как смеет он не бояться... И старалась она забыть, как он сидел перед нею, худой, измученный, холодно-насмешливый, с ясными серыми глазами, и как красиво лежали на коленях тонкие руки, туго обхваченные белым полотном...