Гоплит Гай

Текла, текла на Восток лавина военной армады. С гиканьем неслись варварыконники, и в такт скачке плясали над ними кочевнические башлыки с медной пластиной наклада на лбу. Под красным кавалерийским штандартом, плывущим в голове колонны, струилась река плащей, шлемов, копий, железных масок; из этой реки во время атак уносились в цель стрелы всадников-киприотов, со свистом вылетали арканы степняков, и мелькали, играли с азиатским солнцем массивные римские мечи-спата, не знавшие уюта ножн, слышался посвист греческих махайр с жадными изогнутыми клинками.

А под зеленым стягом пехоты шли лучники со скифскими, гуннскими, сасанидскими луками, с луками "Врзи", за их спинами тяжело раскачивались колчаны и сагайдаки, до времени покоились на широких плечах клевцы и секиры, в заплечных сумах пращников ждали своего часа ядра для пращ - биконические, летящие одни из острых концов вперед, пирамидальные, которыми усыпают подступы перед вражеской конницей, и смертоносные катаные свинцовые шарики, которые родосцы - лучшие в Ойкумене пращники - метают жестоко и точно.

Отдельно от варваров шли векселярии - те самые наемники, над которыми плыл особый прапор с залотыми щитками и поднятой золоченой рукой - вексель. Их верность знамени была такова, что полководцы для воодушевления воинов иногда бросали вексель в самую гущу неприятеля и тогда туда бросались самые лучшие мечники.

Снежана выпросила у Гая доспех и для себя - как смешно выглядывали из-под великоватой кирасы ее анаксириды - шелковые панталоны цвета лазури. В бою она не отставала от своего повелителя, которого криком время от времени извещала о какой-то опасности. Много раз она удерживала вошедшего в раж победителя от безумной жестокости, выхватывая из-под его меча детей и старух. Но зато как трепетала она сама от ненависти к молодым персиянкам, с которыми расправлялась собственноручно - с изощренным женским садизмом. Как Снежана втолковала Гаю, она не любила женщин покоренных городов "за лживость": аборигенки красили волосы особой желтой помадой, от которой их волосы горели ярче, чем кудри Снежаны...

Гоплит Гай гордился своей возлюбленной и часто забывал, что она не жена, а только наложница. Да какая разница! Разве можно сравнить его счастье с презренной участью тех дряных бойцов, по бездарности и бедности были вынужденых довольствоваться "солдатским гаремом", который в тучах пыли с блеяньем семенил за обозом (да, овец за войском гнали не только как пищу!). И вдруг все счастье кончилось.

При штурме Даны крепостная стрелометная баллиста пронзила Снежану мощным, тяжелым копьем. Поток крови, брызнувший из разорванной груди, вмиг перекрасил ее анаксириды...

Утешая Гая, Ксенофонт процитировал одного из древних философов:"Охотиться должно как на диких животных, так и на тех людей, которые, будучи от природы предназначены к подчинению, не желают подчиняться..." Так говорил ... о нет, не Заратустра, а Аристотель, и его слова гулким эхом отозвались в душе убитого горем гоплита Гая. Этим город Дана был приговорен...

Атака греческой фаланги - великое зрелище. Гоплиты стоят плечом к плечу, сомкнув щиты и выставив вперед сариссы. Копья направляют вперед четыре передних ряда, а четыре задних держат их над головами первых шеренг. В ремни щита продета левая рука и поэтому правый фланг всегда считался и наиболее опасным, и наиболее почетным. На правом фланге древнюю боевую песню - пэан запевал сорванным голосом гоплит Гай. И, призывая в пэане криком "А-ля-ля!" бога войны Ареса, фаланга с походного переходила на ускоренный шаг, а затем - на неудержимый, таранный бег. Клеарх был опытным стратегом и умел выбрать место для атаки так, чтобы никакое из препятствий не разорвало фронт фаланги и чтобы атака шла вниз по ровной покатой поверхности... Так были сметены данайцы, которые дерзнули дать грекам бой под стенами своей крепости. И начался штурм.

Войско разгорячилось и уже не могло ждать подхода осадных машин и строительства осадных башен.

Гоплиты отстегнули свои щиты и стали строить несколько "черепах". Колонна бойцов поднимала щиты над головой и смыкала их кровлей. На образовавшуюся плоскость взбиралась вторая колонна, но уже меньшим числом, и тоже поднимала над головой перекрытие щитов. С тыла девятиэтажная "черепаха" образовала девять высоких - в рост человека - ступеней, по которым на стену могли взбежать легковооруженные щтурмовики. И эта живая башня медленно пошла к стене.

А тем временем Кир затеял то, что когда-то станут называть "психологической обработкой противника". Над наступающими оскалили кровавые пасти драконы, которые, казалось, вот вот сорвутся с полей колушущихся штандартов. Неимоверный грохот издавали тысячи барабанов-тимпанов, и к этому грохоту присоединялся рев десятков тысяч боевых рожков. К крепости Дана шло несметное воинство, одетой в одинаково серые, запыленные походные плащи, а когда "черепахи" уперлись в стену, армия сдернула с плеч своих воинов плащи и защитников крепости вдруг ослепило сияние солнца, отраженного в металле начищенных доспехов...

О, как Дана поплатилась за убийство Снежаны! Теперь некому было сдерживать гнев обезумевшего и упоенного битвой гоплита Гая...

За Даной Кир Младший повернул свою армию на юг - в Киликийские Ворота, прорезавшие своим узким проходом хребет Тавра, вершины которого горели под небесами вершинами заснеженных пиков.

Были взяты Тарс, Иссы, Мирианда, были превращены в пыль богатейшие оазисы Аравии и Месопотамии - Тапсак, Корсота, Пилы, которые цвели на берегах над Евфратом, и великая река Азии текла на юго-восток уже багрово-красной. Эти воды несли Вавилону весть о страшном нашествии эллинов.

Но Вавилону так и не довелось увидеть армию Кира. Царь Персии Артаксеркс II собрал миллион азиатов и выступил из своей столицы навстречу завоевателям.

Те ученыу мужи, которые спустя почти два с половиной десятка веков занялись неблагородным делом разрытия древних погребений и изучения погибших городов и стран, так и не смогли разыскать провинциальное селение Кунакс, которое было сметено с лица планеты самумом разыгравшегося сражения.

Первыми схлестнулись две вьюги - лавины серпоносных колесниц. Воины, которые сошлись следующими волнами, ужаснулись тому, что натворили мельницы сияющих серпов...

Кир очень надеялся на свою конницу собранных с окраин греческих земель варваров всех помеетов и мастей. Но коварный Артаксерс знал: если всадников Кира испугать нелегко, то посеять безумие среди его лошадей очень просто - и царь подал знал к атаке цепям боевых верблюдов. На каждом верблюде сидел погонщик и лучник, но кони греков испугались не стрелков и стрел, а их уродливых веховых животных, чей терпкий, незнакомый запах ветер принес издалека.

А за верблюдамив бой вступили слоны. Эти бегущие крепости растоптали дрогнувшую армию Кира. Но когда они повернули к последнему эллинскому оплоту - всё еще державшимся наемникам - гоплитов спас Ксенофонт. Он, подменив погибшего Клеарха, повелел зычным голосом:

- Разорвите фалангу и рубите слонам хвосты!

Когда Гай в прыжке достал своим мечом отвратительный морщинистый хвост первого слона, животное взвилось на дыбы и с его спины посыпались лучники-персы. Слон, обезумев от боли, перестал повиноваться погонщику, который едва удержался на его шее, и понесся, увлекая за собой остальных и топча уже не греков, а персов.

Когда после отбитой атаки слонов наступила передышка, было уже время заката. Жуток был вид мертвой пустыни, покрытой трупами людей и животных...

Команду над наемниками принял Проксен и оставшиеся в живых стратеги. Ночью, когда гоплиты вповалку уснули, так и не сойдя с поля брани, начальники, выставив дозорных, держали совет. Ксенофонт, отличившийся в сражении, не согласился разделить власть над остатками войска - он был еще молод, и ему казалось, что есть еще достаточно более опытных военачальников. Совещаться было в общем-то не о чем - оставалось лишь ждать утра. А под утро с ультиматумом явились посланники Артаксеркса: