Тайна ККК

За столом сидел маленький тощий человек и улыбался так глупо, как могут улыбаться лишь законченные воры и спекулянты.

- Я инспектор Бугаев, Даниил Александрович, - чеканя слова проговорил инспектор Бугаев.

- Очень приятно, - улыбка директора достигла состояния улыбки уже врага и вредителя, - а я Зельц, Абрам Адольфович Зельц, я директор.

Последние слова Зельц проговорил таким жалобным тоном, что Бугаев расхохотался.

- То есть Вы понимаете, что мне нужно от Вас, - усевшись в объемное кресло у директорского стола, Бугаев решительно приступил к работе, - и ты, Петенька присаживайся; ну?

- Я здесь директором уже пять лет, у меня есть награды, грамоты, мой отец был полковником, мой сын в 1983 году служил в Афганистане, я поднимал промышленность на Северном Урале, у меня убили лучшего продавца...

Директор все говорил и говорил, и Бугаев думал: "какого черта, он лопочет, словно зарезал не только Леньку, но еще свою жену, детей и сжег пару ясель, я теперь почти точно уверен, что он - преступник, вот ведь досада." Инспектору было жаль. Еще бы - ни одного нормального дела за последние восемь лет. Нет, конечно, в 1981 году он участвовал в аресте свердловских вредителей (мыслимо ли дело, - взяли тогда всю обкомовскую верхушку с неким Ельциным во главе за сокрытие фактов по Делу о Химзаводе), и еще 1987 году раскрыл заговор шахтеров Донбаса против Партии и Правительства, но после... После его, как обладающего ценной информацией (о которой, к слову сказать, Бугаев ничего не знал) по Уральским и Приднестровским обкомам, выслали в Москву, понизив в должности.

- ...Прибегаю и вижу: ой вэй, кровищи сколько, как с одного человека столько кровищи, я и тут же звоню...

- Ну хватит, - буркнул Бугаев, - про Ваши доблести у меня папка в сейфе лежит.

- А, позвольте, - лицо директора на секунду просияло (или инспектору просто показалось?), - зачем же вы пришли?

Бугаев посмотрел на Петеньку, тот пожал плечами и спрятал "табельное" в брючный карман.

Глава Четвертая, в которой автор кричит: ага! а Бугаев проявляет чудеса дедукции.

Обычно в таких ситуациях возникает то самое гнетущее молчание, о котором-то и писать весьма затруднительно, а уж переносить его...

Нет-нет, что-то и происходило: Зельц бросал тревожные взгляды то на угрюмого Бугаева, то на зеленую папочку, скромно выглядывающую из под кипы лежащих на столе бумаг. О, если бы мой превосходный инспектор был всего лишь процентов на 20 Шерлоком Холмсом, то при самом беглом осмотре директорского стола - он не только бы заметил папочку эту, но еще узнал бы в ней рукопись достаточно древнюю, может быть даже - начала века.

Но Бугаев не был Шерлоком Холмсом, ни на какие проценты; впрочем, порою он сравнивал себя с Анискиным, приговаривая при этом: жениться, что ль, на доярке какой-нибудь для полного сходства. И обычно после подобных ассоциаций инспектор мой переходил в состояние тучки, такой, не так уж и грозовой, но как бы сказали французы "ассэ гроз".

Вот и сейчас Бугаев вспомнил про ненавистную доярку. И лицо его стало страшным. Петенька кисло улыбнулся, а Зельц, воспользовавшись временным отвлечением инспектора от своей персоны, попытался было упрятать папку чуть глубже под бумаги, но...

Ага! (Это я кричу "ага", т.е. - автор.)

Рука Зельца дрогнула и бумаги со зловещем шелестом заскользили на пол, обнажая ту самую папку, без которой, как вы поняли, мои толстые, дело бы зашло в тупик настолько капитально, что ни вмешательство сотрудников Комитета, ни даже личные санкции тов.Курехина не помогли бы восстановить правду.

Какой дурацкий яркий цвет, - подумал инспектор и пододвинул к себе эту самую папку. Зельц вскочил, сделал два шага к стене и ударился о нее лбом.

- Да сядьте же Вы, в конце-концов! - взревел Бугаев и крепко хлопнул по столу ладонью.

Зельц сел. На пол. У стены. Он понимал всю нелепость и беспомощность своего положения, но сделать уже ничего не мог - ноги его не слушались, язык - тоже. Директор что-то просипел, сделал глубокий вдох, поперхнулся воздухом и разразился неприятным то и дело всхлипывающим кашлем.

Между тем Бугаев уже раскрыл папку.

- Хм, накладные, запрос на вертолет, ого, - инспектор перелистнул еще пару бумажек и удивленно хмыкнул, - Петенька, сколько отсюда до Красноярска?

- Да часа три будет, - Озарян подошел ближе и тоже заглянул в директорскую папку, - тут что-нибудь есть, да?

- Да, есть, - Бугаев кивнул, - значит колбаски?

Петенька непонимающе уставился на инспектора.

- И откуда же колбаски?

Директор рывком встал и, пройдя по стене метра три, уперся лбом в дверь массивного шкафа.

- Колбаски откуда, а, товарищ директор? - повторил Бугаев и с торжествующим видом посмотрел на младшего лейтенанта.

- Я немецкий еврей! мою семью реабилитировали еще двадцать лет назад! я имею награды Родины!! - внезапно заорал Зельц, - по какому праву без ордера врываетесь вы? по какому...

- Вот здесь, здесь и здесь, - тихо пробормотал Бугаев, впрочем, такого тихого бормотания было достаточно, для того, чтобы угомонить Зельца, - и вот опять: три буквы "К", что это значит, а, Абрам Адольфович?

- Красноярские кровяные колбаски, из хорошего мяса, поставляют нам, я там договорился, ездил, и Марочке платьице покупал еще там, а то у нас, как на Новый год... и шарики, на ребенке ж все горит...

Бугаев достал из кармана часы. Часы были, несомненно, отцовские.

О да, отец моего инспектора, Александр Юрьевич Бугаев, служил танкистом. Был убит под Варшавой всего за неделю до Победы.

- Эх, отец, - вздохнул инспектор, - знал бы ты, что не добили вы тогда гадов, не добили.

Часы показывали половину третьего.

- Ну полно, - Бугаев закрыл папку и обернулся к Петеньке, - живо гони в Красноярск, выясни: кто, зачем и как поставляет в магазин эти самые "кровяные колбаски", возьми вертолет, скажешь Самойлову - я приказал, все.

- Есть! - и младший лейтенант убежал исполнять.

- А, и еще, - крикнул ему вслед инспектор, - будешь возвращаться, захвати с собой директора тамошней колбасной фабрики, поговорим!

Зельц тем временем сел в свое кресло за стол. Что и говорить, в этом кресле он чувствовал себя, как бы это сказать, - надежнее, что ли. Но мысли Абрама Адольфовича все одно - плясали сумасшедшую кадриль и успокаиваться никак не собирались. Купить этого грубого мента? А денежки-то отправил. Убить? чем? Не лампой же его по голове лупить. Я вредитель, - подумал Зельц и содрогнулся, - а вдруг инспектор читает мысли? При нынешних порядках за вредительство могли отправить в Сибирь. Вернусь диссидентом, - не к месту промелькнула мысль в гудящей голове директора.

- Папку я возьму с собой, почитаю, а Вас жду в Райотделе к шести часам, второй этаж, двадцать пятый кабинет, - инспектор крякнул и выбрался из кресла, - паспорт не забудьте.

- А к чему? - пролепетал Зельц.

- Подписку о невыезде писать будем, - не оборачиваясь проговорил Бугаев и покинул директорский кабинет.

Зельц уже схватил телефонную трубку, собираясь, видимо, куда-то звонить, как тут дверь приоткрылась и инспектор Бугаев, насупив брови грозно спросил:

- А труп-то где, а? съели небось!

Зельц на сей раз схватился за сердце и с тихим стоном сполз под стол.

Но Бугаев такого весьма показательного действия уже не увидел - он спешил к машине, думая на ходу о своем, конечно, малость грубоватом, чувстве юмора, но, зато, понятном простым людям. У машины инспектор сообразил, что вести придется самому, Петенька явно словил такси. Как же не любил мой добрый Бугаев сидеть за рулем! Машина была его, но все, что с ней связано, заправка, там, ремонты разные, - это были дела Петеньки. Каждое утро младший лейтенант мыл бугаевскую машину, заправлял ее каким-то бензином и после катал инспектора по городу. Кататься инспектор любил. Но самому...

Дождь со снегом кончился, и пошел почти настоящий снег. Посидев так с полчаса, инспектор плюнул, вылез из машины, тщательно запер ее и пошел на троллейбус, благо такие ходили. Кроме того, сидя за рулем машины, думать о текущем деле почти невозможно, а в троллейбусе - пожалуйста.