Зенона-Талл (СИ)

- Отчего снова мы печальные и невеселые? - спросил Виталий, присев возле именинницы. Татьяна отодвинулась. Все два года экспедиции он почему-то считал своим долгом развлекать Татьяну Грай. - Вам не понравились подарки?

- Понравились. Но то, что мне хочется, никто не сможет подарить.

- Нет, сможет. Я смогу. Только скажите!

- Вы думаете? - Татьяна откинулась на спинку кресла. - Ну, хорошо. Подарите мне... вечер. Земной, тихий майский... вечер. Такой, как на Украине.

Закрыла глаза и едва слышно пропела:

- Тыхэсэнькый вэчир на зэмлю спадае...

Виталий встал, галантно поклонился и вышел в соседнюю каюту. Спустя минуту вернулся, и в тот же миг на иллюминаторах щелкнули, опустились металлические шторы, освещение уменьшилось, стало мягким, приятным. Повеял ароматный кондиционированный воздух, легким ветерком пробежал по лицам.

- Принимайте подарок, - Виталий сиял. - Стандарт КН-113-2: "Майский вечер, влажный, умеренно прохладный". Вы довольны?

- Еще бы! Вы чудотворец. - Грай грустно улыбнулась. - И поэтому попрошу сотворить еще одно чудо. Включите музыку. Да, да, вчерашнюю... Апассионату.

Долго сидели молча.

- Вы помните отца? - спросил Николай.

- Помню... - Татьяна вздохнула. - Мне было тринадцать, когда он, уже безнадежно больной, возвратился из системы Талл-Фан. Впрочем, все это знают...

- Расскажите нам, - неожиданно для себя попросил Григорий. Все повернулись к нему: самый младший из экипажа, он почти никогда не вступал а разговоры, а если уж обращался к кому, всегда терялся, краснел. Расскажите про Панаса Грая...

- Ничего нового вы от меня не услышите, об этом столько уже написано... Отец и сам книгу написал - "Цветы звезды Талл-Фан", - Татьяна опустила голову. - Так и не увидел он этой книги... Цветы звезды... Восемь планет исследовал отец за всю свою жизнь. Но ни на одной не встретил такого богатого растительного мира, как на этих трех. Деревья-великаны, деревья-горы, возраст которых измеряется целыми геологическими эпохами, и деревья-мотыльки, которые рождаются, плодоносят и гибнут в течение суток.

На одном из островов Первой планеты отец записал легенду. Легенду про Зенона-Талл. Послушаете?

Когда-то в белом небе светило одно солнце. Веками смотрело оно на пустынные степи, мертвые горы и было ему тоскливо. Заходит за вечерний горизонт и просит у неба: "Смилуйся, пошли мне звезду-подругу! Пошли большую, пошли яркую, огненную! Пошли скорее, я остываю, гасну в одиночестве..."

И небо послало подругу. На заре из-за горизонта величественно и торжественно взошло уже не одно - два солнца.

Как они любили друг друга! Никто не видел этого - там, внизу, на скалах, в долинах планет - ни одной былинки, ни одной букашки живой. И только позднее, когда от ясного солнечного пламени укоренится, забурлит жизнь, разумные, но смертные создания в бессмертных песнях воспоют их огненную любовь. И сделают символом счастливой, взаимной любви двойное солнце: любовь - это всегда двое...

У молодых солнц появились дети. Сотни, тысячи звезд засветились по всему небосводу. Днем пылают солнца, а ночью - звезды. Куда деваться Ночи? Затосковала старая. А звезд все больше и больше, уже на небе не умещаются... И послали солнца своих детей вниз, на мертвые горы и долины, - пускай не только на небе, а и там светится, пламенеет жизнь!

Рассердилась, разлютовалась Ночь, поднялась, древняя и темная, во весь свой огромный рост и, пока спали солнца, черным проклятьем прокляла она на горах и долинах молодые звезды.

И стали они умирать.

- Интересно, - лениво произнес Виталий, - "Черное проклятие", угасание светлячков... Не нужно быть большим эрудитом, чтобы в этой фольклорной фантасмагории узнать картину самого обычного, такого типичного для системы Талл-Фан ослабления поля Мро. Не надо быть эрудитом, чтобы...

- Не волнуйся, друг, чрезмерная эрудиция тебе пока что не угрожает, Петров повернулся к Татьяне: - Продолжайте, пожалуйста!

- Так вот, звезды гасли... - Грай увлеклась, разволновалась. И чем больше волновалась, тем красивее становилось ее смуглое, немного скуластое лицо.

...Почти все живые искорки задавила Ночь черным своим волшебством. И, только на самой высокой горе, на отвесной скале пламенели две звездочки. Они были влюблены друг в друга, и даже ненависть Ночи не могла их сразу погасить. Боролись, верили: "Не угаснем, дождемся, пока взойдут солнца!" Но перед рассветом мрак стал еще сильнее, и звездочки стали бледнеть.

Но и черная сила тоже слабела - скоро рассвет. Уже розовели вершины скал. Всего несколько минут выдержать - и отступит тьма. Но звездочки гасли... Последние вспышки. Еще немного... еще...

Но могут ли они вот так умереть?! Они ведь не просто искорки - они звезды. Они - жизнь!..

И, собрав последние силы, приподнялся звездочка-юноша. Прильнул к подруге и - из сердца в сердце - перелил свой свет. Все отдал и угас. И в тот же миг сдалась, отступила мгла.

Девушка-звездочка заискрилась, засверкала новым, невиданным пламенем. Новым, ибо зародились в ней новые звездочки...

И стали те звездочки цветами, по всем горам, по всем долинам рассыпались - ничто их уже не погасит. Расцвела, закипела жизнь на планете. А позднее, через сотни, тысячи веков, разумные существа, потомки влюбленных звезд, назвали цветы - своих пращуров - гордым именем Зенона-Талл. Зенона-Талл - Дети Звездной Любви...

Григорий не помнит, как вышел тогда, как очутился в штурманской каюте. Погасил освещение, припал к иллюминатору.

Ровно, недвижимо сияли цветные неземные звезды. Впереди, прямо по курсу, горела протуберанцами двойная Талл-Фан.

Грустно, тоскливо было. Но печаль не угнетала, не подкатывалась к горлу давящим клубком. Давние, печальные слова зазвучали в душе:

Пид нэспокийным, нэвичным нэбом

Нэвични люды...

Когда они запомнились, эти строчки? Когда-то, еще в начале юности... "А долго ли мне жить?" - неожиданно подумал Григорий. Подумал и горько улыбнулся: "Долго, должно быть. Такие, как я, два века живут... Ну, чем я, собственно, отличаюсь от этого краснобая Виталия? Разве только тем, что не такой франт. Неужели Татьяне и вправду нравятся его комплименты? Пустое, успокаивал себя Григорий, - просто так, для развлечения, чтобы разогнать скуку, проводит время с этим журналистиком...

"Франт", "журналистик"... Чего это я перегибаю? На Земле его хвалили: "Талантливый журналист", "способный инженер"... А впрочем, черт с ним. Вот Николай..."

Григорий был убежден: Татьяна неравнодушна к Николаю. Григорий ревновал и все равно уважал своего соперника. Даже больше, - сам того не замечая, по-мальчишески преклонялся перед Петровым.

Две огромные звезды сияли в иллюминаторе. Корабль сближался с системой Панаса Грая. И хотя двигатели торможения давно уже работали на полную мощность, Григорию казалось: скорость не уменьшается! Скорость не уменьшается! Корабль несется прямо к звезде. Ничто уже его не остановит, спасения нет...

- Красивые!.. А пахнут... - Татьяна зажмурилась, нюхая. - Немножко мятой и еще чем-то, матиолой вроде...

Виталий подавал ей все новые и новые цветы. Григорий тоже поднял цветок и хотел передать Татьяне, но в этот миг...

- Что с ними?! - Грай резко отшатнулась от букета: все цветы внезапно почернели, словно обуглились. - Что это? - растерянно повторила Татьяна. Виталий взял букет, понюхал и с видом знатока начал было пояснять, но его перебил Николай.

- Эге-гей!.. - закричал он сверху, со скалы. - Летите-ка сюда!

- Что там? - спросил Виталий.

- Есть новости!

Татьяна хотела уже включить свой гравитолет, Виталий остановил ее:

- Пускай Григорий слетает. Ну-ка, смотайся, Варибрус, ты же младший. Что там у него за новости! Наверное, ничего интересного...

Григорий даже обрадовался возможности хотя бы на время отвлечься от горечи своей любви, от насмешек. Повертел, повертел цветок, он был черным уже, как и те, что в Татьянином букете, взглянул почему-то на Татьяну и осторожно, чтобы не обломить веточки, положил в нагрудный карман. Щелкнул переключателем, резко оттолкнулся от грунта и... не взлетел.