Правильная жизнь, или Жизнь по всем правилам

И вот сегодня - в свой законный выходной - я уже в половине восьмого стояла одна посредине пятидесяти гектаров поля.

Картина была именно такой, какая привиделась мне во сне. Сорняк высился стеной.

Сейчас было трудно разобрать, какие грядки мои, и я принялась пропалывать те, что были ко мне всего ближе.

Грядка уходила за горизонт. Свекла была низенькая. Лебеда на поле преобладала. Я вгрызалась в лебеду и в другие сорняки, названий которых не знала, с энергией и механической ритмичностью машины. Недаром мой шеф иногда говорит мне: "Можете же, когда захотите, отлично работать. Жаль, что это желание посещает вас нечасто".

Видел бы он меня сейчас!

К обеду я прополола почти целую гряду, и прополола самым тщательным образом. Решила отдохнуть.

Пользуясь полным одиночеством и разошедшимся вовсю солнышком, легла загорать нагишом.

В то время, как я блаженствовала - уж этот-то отдых я заслужила!- на меня наткнулся сторож. Я услышала его шелестящие шаги, когда прятаться было уже поздно. Единственное, что я успела сделать, это перевернуться со спины на живот. Но сторож все равно остолбенел, выругался, сплюнул и лишь после этого отвернулся.

Я быстро натягивала на себя одежду.

- Траву портишь, тунеядка!- сказал дед.

- Очень нужно!- пренебрежительно и с гонором ответила я.- Я тут полю!..

Дед повернулся ко мне:

- Что делаешь?!

- Пропалываю, говорю, свеклу.

- Тут растет турнепс.

- Какая разница,- отвечаю,- все равно пропалываю.

- Зачем?- спросил сторож.

- А чтобы по-честному,- ответила я и добавила несколько нерешительно: - Чтобы урожай был...

- Урожай, говоришь?- дед посмотрел на зияющую в поле стрелу прополотой мной грядки.- Ишь ты! Здорово наработала. Как трактор. Ну, ты работай. А я пошел. Ишь ты...

Что-то в его голосе послышалось знакомое. Какойто смешок и издевка послышались... Но я не стала разбираться в своих подозрениях. Я отмахнулась от них. Мало ли чего покажется.

Дед еще не успел скрыться за лесополосой, а я уже опять полола. Все так же остервенело. Ближе к вечеру я устало распрямилась, обвела взглядом горизонт. Линия горизонта плавно качалась, и это было объяснимо: доработалась я до полного одурения. Необъяснимо было другое: два глаза, словно два желтка, смотрели на меня с поблекшего вечернего неба. Глаза эти расплывались во всю ширь горизонта, плавали в вышине, и один глаз издевательски мне подмигивал. Я ощутила, как судорога страха стянула мое лицо. Я попыталась зажмуриться, но лишь как-то нелепо словно бы подмигнула в ответ на издевательски нацеленный на меня взгляд. Огромные глаза изумленно и недобро полыхнули желтизной, зрачки приобрели форму козлиного прямоугольника - и вслед за этим глаза исчезли.

К ночи у меня поднялась температура. Горела кожа.

Ломило все тело. Я переработалась и сгорела на солнце. Про глаза Павлу не рассказала. Он и без того всю ночь возился со мной и всю ночь читал мне морали.

И как он не знал, что подумать. И как он извелся в ожидании. И какая я дура. И так далее в том же духе... Я была полностью с ним согласна, плакала от физической слабости и клялась, что сама не знаю, что на меня накатило. Но в глубине сознания уже отчетливо вызревала мысль, что лучшего дня не было в моей жизни.

В воскресенье утром я снова поехала полоть.

Часть третья. ИНСТИТУТ

Павел ходил надутый. Алексей Палыч поглядывал на меня с любопытством. Мне не нравился его взгляд, и я напрямик спросила:

- Я что, сильно отклонилась от нормы?

Свекор ответил, как всегда, глубокомысленно и занудно:

- Не стану скрывать от тебя, дорогая, что твое поведение - если, разумеется, ты говоришь правду и действительно провела эти дни на поле, а это скорее всего именно правда, так как руки твои распухли и с трудом держат чашку,- так вот: твое поведение, моя милая, выглядит довольно-таки неадекватным по отношению к тебе - такой, какой я всегда тебя знал...

Судя по всему, что-то в тебе изменилось. Что? Трудно пока сказать со всей определенностью, но к этим переменам, как мне кажется, следует присмотреться,и свекор обратил на меня свой коронный прищур лучшего диагноста города.

- Дорогой Алексей Палыч!- ответила я.- Не тратьте на меня понапрасну вашего драгоценного времени и вашего великолепного прищура: я и без него отношусь к вам с уважением. Но мое уважение может сильно подтаять, если вы станете убеждать меня, что желание хорошо сделать порученную тебе работу подлежит какому-то особенному анализу, что оно ненормально.

- Жаль, детка, что ты меня не поняла. Я ведь только хотел сказать, что это желание прежде посещало тебя не так уж часто...

Я отмахнулась от благожелательной навязчивости свекра и помчалась на работу. Но пока я спускалась по лестнице и шла к автобусной остановке, я все время раздумывала над его словами: неужели он прав, и я действительно заболела? Интересно, что бы он сказал, если бы узнал про желтушечные глаза над полем?.. Нетрудно догадаться, что хорошего ничего бы он не сказал.

Несколько взбудораженная, я пришла в институт.

А тут все было, как обычно. В нашей комнате Лидия Мартыновна показывала всем желающим духи и непременно добавляла: "Муж подарил. Сказал: ты и большего достойна, но в магазине ничего дороже не было".

Николаша устраивался у телефона с записной книжкой - обзванивать знакомых: знакомых у него тысячи, а домашнего телефона нет. Манечка Кукина печатала на машинке стихи, которые сочинила вчера к грядущему через год юбилею шефа. Возле нее болтался Игорь Сергеевич и восторгался стихами, а заодно как бы ненароком оглаживал плечики автора.

Первым моим побуждением было пойти к Ленке - с этого начинался почти каждый мой рабочий день - и поболтать о прошедших выходных. Но, во-первых, мои выходные прошли - я понимала это - несколько странно, а во-вторых, мною вдруг овладело чувство стыда: я вспомнила о таблицах. Почти два месяца они валяются необработанными в моем столе. И шеф о них уже даже не спрашивает...

Я расчехлила счетную машинку, разложила таблицы и принялась за работу. Однако сосредоточиться было трудно: мешали шум и гам вокруг. Я терпела целых полчаса. Но потом не выдержала и, выждав, когда Николаша в очередной раз положил трубку, громко произнесла:

- Хотелось бы, чтобы кто-нибудь объяснил мне, где я нахожусь? Почему в одно ухо ко мне долетают пошлые строчки пошлых стихов, отражающих подхалимский дух нашего сектора, а в другое влезают голоса мужчин и женщин, на разные лады обсуждающих то, что не имеет никакого отношения к работе...

Все обернулись и слушали меня, раскрыв рты. Николаша улыбался своей ехидной улыбочкой, давая понять, что он одобряет мою шутку и рад подыграть ей.

- Представьте себе, что вы приходите к открытию магазина и не застаете за прилавком продавца,-продолжала я все с тем же пафосом.- Какой же хай поднимете вы, не правда ли, Лидия Мартыновна? Так почему же у себя-то на рабочем месте вы считаете возможным не работать?! И больше того - мешаете работать другим!

Справедливое мое возмущение изливалось, не принося никакого видимого результата. Больше того. Теперь уже все от души смеялись.

Пожалуй, разумнее всего было сейчас поддержать этот смех. Я вспомнила, как всю вторую половину дня в пятницу мы просидели этой же теплой компанией в этой же комнате, пили чай и кофе, рассказывали анекдоты и побасенки и были очень довольны тем, что шеф ушел сразу после обеда. И я тоже была довольна!

Стыд...

Нет, я смеяться не стала. Я разыскала у себя в столе наушники. Демонстративно надела их. И опять принялась за работу. Кажется, в комнате установилось недоумение и раздражение. Но меня - пока, по крайней мере,это не задевало.

Потом появился шеф. Кажется, сказал что-то одобрительное, увидев меня за работой. Но я только на секунду оторвалась от таблиц, чтобы кивнуть ему, а наушников не снимала.

Потом меня похлопали по плечу. Я подняла голову: рядом стоял Николаша и показывал глазами на телефонную трубку, лежащую возле аппарата.