Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

— Помилуй, сестра, еще бы я не радовался, что это так кончилось; не сама ли ты видишь из письма Филиппа, что под знамена его со всех сторон стекаются воины; а у нас поход в Персию и в соображение не входил. Филиппу стоит только поворотить все силы на меня; что-ж бы сделала толпа Эпиротов в подобном случае? Предоставь все мне и времени. Когда Филипп, уверенный в безопасности своего царства, отправится за море, в Персию, тогда можно будет предпринять что угодно… а теперь… пусть Филипп даже считает меня правою своей рукой….

— Правою рукой, которою он будет сморкать себе нос! — вскричала озлобленная Олимпия.

Это не помешало брату её делать сборы к свадьбе, а Фессалине исполнить волю отца.

Олимпия не поехала на свадьбу, я также не поехал: мне горьки были слезы Фессалины; притом же, зная ожидавшую судьбу Филиппа, я не хотел быть свидетелем его конца. Познакомясь короче с волхвом Нектанетом, я хотел воспользоваться его рассказами про древние события.

Он говорил, что Ель-Маг имел трех внуков, что эти три внука были трех различных мнений на счет изображения Творца: — Шам говорил, что должно изображать его Тайной произраждающей; Сем говорил, что должно изображать подобием человеческим; a Jao говорил, что должно изображать яйцом, или кругом, как изображением произрождения и беспредельности.

Различные мнения разделили сыновей Ель-Мат, и они поселились в разных частях света.

Подобные вещи, извлечённые из книг Трисмегиста, рассказывал мне волхв; эти басни были довольно любопытны, и тем более нравились мне, что в них не было излишней аллегории.

В продолжении двух недель, Нектанет рассказал мне тьму вещей, в роде «l’antiquité embrouillée» Монфокона, и прочих ученых толкователей древности.

Как вдруг Олимпия получила страшное известие, что Филипп убит своим пажом Павзанием. Притворно или нет, только она вскрикнула и без памяти покатилась на пол. В кратких словах гонец рассказывал событие:

«Когда обед свадебный уже кончился, и с наступлением ночи повезли торжественно лики богов на сцену Феатра, где Неоптолем, громогласный певец Трагузии, или деяний божиих, готов был, между прочем, по наставлению Филиппа, предсказать победы над Персами, сам Филипп, облаченный в сребротканую одежду, шел за гостями своими, сопровождаемый только пажом Павзанием; дорога в Феатр из Двора Царского шла чрез сад…. Еще не успели все подняться на крыльцо, как вдруг раздался назади стон, — Филипп лежал уже на земле, окровавленный, с кинжалом в боку!

Его понесли в палаты, а за Павзанием, который исчез, и на которого падало подозрение, послали погоню. Вскоре его и поймали, но Пердикк, не дав ему произнести слова в оправдание, поразил мечем своим».

— О, нет, это не Павзаний, не Павзаний убил его! — вскричала Олимпия — Греки…. Аттал…. Клеопатра убили его! — своего щенка Корана хочет она назвать наследником Филиппа?… нет!.. у него есть наследник Александр!..

— Мщение! Кровь за кровь… коней!.. в Могиляны!..

— Гони! повторяла она на каждом шагу каруцарю— Гони! покуда враги не провозгласили царем щенка Корана! — и кони, мчавшие колесницу её, перегнали коней Фебовых.

На другой день она была уже в Могилянах.

— Еде Александр, Царь Македонии и Греции? — вскричала она к толпе народа, подъехав к крыльцу.

Но эти слова были уже опоздавшее провозглашение Александра наследником Филиппа.

Смерть отца, событие возмутившее Пир, готово было возмутить и царство; но Александр собрал войско на площади города, бросил щит свой на землю, встал на него, и произнес громким голосом:

— Филипп умер! но власть его не умерла, покуда в руке его сына железный скипетр с острым лезвием!

— Ура! да здравствует Царь Александр! — воскликнуло войско и народ, и подняв его на щите, понесли по городу, провозглашая наследником власти Филипповой.

— Я помяну Филиппа! — повторяет Олимпия, сзывая гостей на тризну.

Столы браные поставлены вокруг могилы. Олимпия усаживает гостей; Клеопатру и всю родню Аттала в первые места…. Им первым подносят на золотом блюде мясо, осыпанное пшеном сарацинским.

— Вкусно ли мясо, Клеопатра? — говорит Олимпия — и очи её разгораются, щеки пылают. — Вкусно ли мясо? ешь, Клеопатра, помяни Филиппа сладким куском!..

Клеопатра молчит — но и её очи горят и щеки пылают.

Разносят вино. Клеопатре на особом подносе — золотой бокал. Она берет его.

— Пей, Клеопатра, испей во здравие наследника Филиппова! — говорит Олимпия.

Клеопатра, трепеща, подносит бокал к устам и прикасается к нему устами, но не может пить: уста её, как окровавленные, дрожат, ей тошно.

— Тебе не нравится мое угощенье, Клеопатра! — говорит Олимпия страшным голосом. — Ты верно не любить родной крови? ты любишь только чужую кровь!..

Бокал выпал из рук Клеопатры, румяный пенистый напиток хлынул на стол, брызги окропили всех…

— Кровь! — вскричали все с ужасом.

— Ты, злодейка, ты пролила кровь своего сына, Клеопатра! Возьмите ее! возьмите и этих великих Киров!

Стража окружила Клеопатру и всю родню Аттала, и увлекла.

— Ты отмщён, Филипп! — вскричала Олимпия, поднимая бокал и выпивая его.

Ужас окаменил всех присутствующих. Только Александр взглянув с упреком на мать, вышел из-за стола, и удалился от могилы в ряды воинов; знамена полков преклонились пред ним.

Глава V

Да, Александр был не человеком: он был волей, все остальное было покорностью.

Представьте себе величественного юношу в Албанской одежде, в золотой броне, сверх снежной рубашки, по которой стелются ремни пояса, обложенные золотой чешуёй… накиньте на него Финикийскую багряницу, и увенчайте короной!.. Это будет только очерк пред его изображением.

Греция готова была уже склониться пред ним; и Демосфен, узнав о смерти Филиппа, обратился снова от обыкновенного моря к морю народному, в Фивы; пришел на площадь трибуны, по выражению Эсхина, «теми же самыми ногами, которыми бежал с сражения при Херронее», забросал всех звучными словами, преисполненными ситы, сигмы и омикрона, взбурлил умы, и, Греция хотела замахнуться на Александра; но он одним ударом отбил ей руки как истукану. Взглянув с горестию на осколки меча своего и на раздробленный щит близь развалин Фивских, Греция разошлась снова по рынкам, лицеям, академиям и вообще по садам своим, учиться мудрости, сбирать виноград и делать любимое вино Кумиров.

Разгромив Фивы, так что на золотых кумирах пот выступил градом и воды озера Дирки, обратились в кровь, упрекнув столетнего дурака Диогена, что он слишком широко живет, и что для помещения его достаточно бы было бочонка, — Александр объявил войну Персии. Это было торжеством для Нектанета и Греков; давно жаждали они мщения за насилие Худаманов и Охов; даже Демосфен, выпив вина Ку-мирос из золотой чаши, присланной ему Александром в подарок, запел песню на Македонский лад.

Все народы, подвластные Александру, стеклись к нему под предводительством Царей своих.

Здесь и я, подобно Мэльзигену, воскликнул бы:

«Воспой о богиня гнев Александра Филиппова сына!»

Но это не в духе времени. Тридцать пять тысяч войска и штаб, состоящий из Царей и Философов! — какая слава!

Не упоминая о Стратигах Птоломее, Аристовуле, Парменионе, Антипатере и прочих….

Не упоминая о Вельможах Эффестионе, Кратине и Еригии, я опишу главных лиц, составлявших штаб Александра. Начальником Исторического отделения, по части военного журнала, назначен был Евмен Кардийский, имевший способность даже проигранному сражению дать победный вид.

Ксеноклес назначен был начальником Комиссариатской Комиссии.

Бэтон и Диогнет — начальниками Типографических отделений, для съемки мест сражений и пути побед.