Да будет Человек (Fiat Homo) (Песнь для Лейбовица, Часть 1)

На третий день пребывания высокого гостя настоятель вызвал к себе брата Френсиса.

Между аббатом и монахом с того памятного дня, когда дом Аркос позволил ему принять обет, установились если и не близкие, то вполне дружеские отношения, и, постучавшись в дверь настоятельской кельи, Френсис уже не трепетал, как прежде.

- Вы посылали за мной, преподобный отче?

- Да, посылал, - кивнул Аркос и ровным голосом спросил: - Скажи, случалось ли тебе задумываться о смерти?

- Очень часто, господин.

- И ты молишься святому Иосифу, чтобы твой смертный час не был тягостен?

- Да, преподобный отче.

- Значит, тебе не хотелось бы лишиться жизни... внезапным образом? Чтобы твои кишки пустили на струны для скрипок? Скормили твои останки свиньям? Захоронили их в неосвященной земле? Как?

- Ой нет, господин мой!

- Я так и думал. Поэтому будь поосторожней, когда станешь отвечать монсеньору Агуэрре.

- Кто, я?

- Ты, ты, - Аркос потер рукой подбородок и погрузился в какие-то явно невеселые раздумья. - Так и вижу перед собой эту печальную картину. Дело о канонизации Лейбовица отправлено в архив. А на одного несчастного брата из нашей обители вдруг падает кирпич. Он, бедный, лежит, стонет, просит причастить его. А мы стоим вокруг, сопереживаем - и священники тоже, - только сделать ничего не можем. И бедолага испускает дух без последнего благословения, без соборования. Придется ему отправляться прямиком в ад. А мы были рядом и ничегошеньки не успели сделать - такая обида.

- Что, п-простите? - пролепетал Френсис.

- Нет-нет, я-то в этом буду не виноват. Мне будет не до твоего причащения, дай Бог уследить, чтобы братия не забила тебя до смерти прямо там же.

- Г-где "там же"?

- Ну, надо надеяться, этого не произойдет. Ведь ты будешь осторожен, верно? Я имею в виду - во время беседы с монсеньором. Иначе я, пожалуй, и сам велю братии добить тебя.

- Да, но...

- Адвокат желает видеть тебя сейчас же. Поумерь свое воображение и следи за своим языком. И пожалуйста, поменьше рассуждай.

- Я думаю, у меня это получится.

- Иди, сын мой, иди.

Френсис очень боялся, когда подходил к комнате Агуэрры, однако сразу увидел, что страхи его необоснованны. Протонотарий оказался учтивым и обходительным старцем, проявлявшим живой интерес к жизни скромного монаха.

После недолгого предварительного разговора монсеньор перешел к той опасной теме:

- Ну а теперь поведайте мне о вашей встрече с персоной, которая, возможно, была самим благословенным основателем вашего...

- Но я никогда не утверждал, что это был Блаженный Лейбовиц...

- Конечно-конечно, сын мой. Вот у меня тут все записано, естественно, понаслышке. Я бы хотел, чтобы вы прочли это и подтвердили или опровергли и в чем-то поправили, - адвокат Лейбовица достал из ящика свиток и протянул его брату Френсису. - Изложено со слов странников. Только вы можете рассказать, как было на самом деле. Я хочу, чтобы вы внимательнейшим образом изучили этот текст.

- Обязательно, мессир. Но ведь все было очень просто...

- Вы прочтите, прочтите. А потом поговорим, ладно?

Свиток был весьма объемистым, очевидно, те, кто разносили слухи, вовсе не считали, что "все было очень просто". Брат Френсис стал читать, ощущая поначалу недоумение, а потом и самый настоящий ужас.

- Вы побледнели, сын мой, - заметил протонотарий. - Что-нибудь вас тревожит?

- Мессир! Но... но все было совсем не так!

- Да? Однако источник этих рассказов, пусть косвенный, - вы сами. А как же иначе, ведь других свидетелей не было.

Брат Френсис закрыл глаза и потер рукой лоб. Он же просто рассказал ту немудрящую историю остальным послушникам, и все. Те долго шептались между собой, пересказывали странникам, те - другим странникам. И в конце концов вот во что это вылилось! Неудивительно, что дон Аркос сразу же запретил обсуждать эту тему. Эх, не надо было вообще рассказывать о паломнике!

- Он сказал мне всего несколько слов. И видел я его только один раз. Он гонялся за мной с палкой, потом спросил, как дойти до монастыря, потом пометил камень, под которым я нашел подземелье. Все, больше я его и в глаза не видел.

- А нимб над головой?

- Не было никакого нимба!

- А хор небесный?

- Нет!

- А розы, распускавшиеся по его следам?

- Да нет же, мессир! Ничего этого не было! - задохнулся монах.

- И своего имени на камне он не писал?

- Бог свидетель, мессир, он нарисовал только те два значка. Я тогда не знал, что они значат.

- Ну что ж, - вздохнул адвокат Лейбовица, - рассказы странников часто страдают преувеличениями. Мне просто интересно узнать, с чего все началось. А теперь расскажите мне по порядку.

Врат Френсис рассказал, много времени это не заняло. Агуэрра, похоже, опечалился. После продолжительных раздумий он взял в руки толстый свиток, похлопал по нему и зашвырнул в мусорную корзину.

- Вот тебе и седьмое чудо, - пробормотал он.

Френсис принялся рассыпаться в извинениях, но адвокат Лейбовица только махнул рукой.

- Не расстраивайтесь. У нас и так доказательств предостаточно. Несколько чудесных исцелений благодаря заступничеству Блаженного. Дела проверенные, задокументированные. На таких обычно и выигрывают процессы о канонизации. Конечно, они не столь поэтичны, как эта история, но, честно говоря, я даже рад, что она не подтвердилась, за вас рад. Иначе адвокат Диавола вас бы просто живьем сожрал.

- Но я никогда ничего такого...

- Знаю, знаю. Все началось из-за убежища. Кстати говоря, сегодня мы его вскрыли.

Френсис просиял:

- Нашли... еще что-нибудь о святом Лейбовице?

- Блаженном, пока еще только блаженном, - поправил монсеньор. - Нет, не нашли. Взломали внутреннюю дверь - пришлось здорово с ней повозиться. Внутри обнаружили пятнадцать скелетов и массу интереснейших вещиц. Судя по всему, женщина, кости которой вы нашли, - а это была и в самом деле женщина, - сумела проникнуть во внешнее помещение, но во внутреннее ее не пустили, поскольку все места там были заняты. Возможно, она погибла бы не сразу, если б не обвал, вызванный разрушением здания, которое находилось на поверхности. Бедняг, засевших в Герметичной среде, просто завалило, они не смогли выбраться. Непонятно только, почему не догадались сделать дверь, открывающуюся внутрь.

- А эта женщина? Она оказалась Эмили Лейбовиц?

Агуэрра улыбнулся:

- Как мы можем это доказать? Не знаю. Полагаю, что Эмили, но, может быть, принимаю желаемое за действительное. Подождем, вдруг еще что-нибудь откопаем. У противной стороны тоже будут свои свидетели, и я не могу делать скоропалительных выводов.

Несмотря на разочарование, Агуэрра продолжал разговаривать с Френсисом вполне дружески. Он провел на раскопках десять дней, а потом отбыл обратно в Новый Рим, оставив двух помощников руководить поисками. В день отъезда протонотарий навестил Френсиса в комнате переписчиков.

- Я слышал, вы работаете над произведением, которое призвано увековечить найденную вами реликвию. Очень хотелось бы взглянуть.

Монах залепетал, что там нет ничего особенного, однако упрашивать себя не заставил и тут же принес сверток, пальцы его дрожали от волнения. Не без удовольствия Френсис отметил, что брат Джерис, нервно кривясь, наблюдает за происходящим.

Монсеньор долго смотрел, не раскрывая рта. Потом воскликнул:

- Потрясающе! Какие дивные цвета! Прекрасно, просто прекрасно! Непременно завершите сей труд, брат!

Френсис посмотрел на брата Джериса и вопросительно улыбнулся. Старший переписчик отвернулся, шею его залило краской. А на следующий день Френсис разложил на столе свои перья, краски, листки позолоты и возобновил работу над схемой.

9

Через несколько месяцев после отъезда монсеньора Агуэрры в монастырь прибыл из Нового Рима еще один ослиный караван: там были секретари, писцы и вооруженная охрана для защиты от разбойников, мутантов и якобы объявившихся в пустыне драконов. На сей раз караваном руководил монсеньор, носивший маленькие рожки и острые когти, - так показалось монахам. Он объявил, что ему поручено собирать сведения, препятствующие канонизации Блаженного Лейбовица. Он приехал произвести расследование, а возможно, намекнул гость, и найти виновных, как получилось, что в монастыре зародились некие невероятные и безумные слухи, к сожалению, достигшие даже врат Нового Рима. Монсеньор дал понять, что в отличие от предшествующего визитера не склонен выслушивать всякий романтический бред.