Дартселлер

Уолтер Майкл Миллер-младший [1]

Дартселлер

В «Универсале» на Пятой авеню давали «Иуда, Иуда» и, судя по афишам, все роли исполняли люди. Райен Торнье несколько недель копил деньги и наконец купил билет на послеобеденный спектакль. Была возможность посмотреть пьесу, прежде чем, как можно было предвидеть, у театра кончатся деньги и после нескольких недель напряженной, но бесполезной работы занавес опустится в последний раз. Райена переполняло радостное ожидание. Он работал в Новом Королевском театре уборщиком, где изо дня в день вынужден был наблюдать жалкие судороги нового «драматического искусства», и возможность еще раз побывать в настоящем театре была для него как глоток чистого воздуха. В среду утром он пришел на работу на час раньше и с усердием принялся за уборку. Закончив работу к часу дня, он принял душ, надел костюм и, волнуясь, поднялся по лестнице, чтобы отпроситься у Империо Д'Уччии.

Д'Уччия сидел за шатким письменным столом. Стена позади него была увешана фотографиями легко одетых знаменитых актрис прошлого. Он с непроницаемой улыбкой выслушал просьбу своего уборщика, затем встал, оперся на стол и уставился на Торнье своими маленькими черными глазками.

– Уйти? Вы хотите уйти после обеда? – он затряс головой, не в силах поверить в такое.

Торнье беспокойно переступил с ноги на ногу.

– Да, сэр. Я уже закончил работу, и здесь будет Джиггер, на случай если вам что-нибудь понадобится… – Он замялся. Д'Уччия недовольно наморщил лоб.

– Два года я вообще ни разу не отпрашивался, мистер Д'Уччия, – продолжал Торнье, – и я был уверен, что вы не будете против… после всех сверхурочных, которые я…

– Джиггер, – буркнул себе под нос Д'Уччия. – Что еще за Джиггер?

– Он работает в «Парамаунте». Их театр сейчас закрыли на ремонт, и ему не составит труда…

– Я плачу вам, а не Джиггеру. И вообще, что это значит? Вы вымыли пол, убрались и все закончили, так? И теперь вы требуете выходной. От этого-то вся мерзость и заводится, что у людей слишком много свободного времени для безделья. Пусть машины работают! А людям подай побольше времени для всяких гадостей. – Директор театра встал из-за стола и заковылял к двери. Он высунул голову в коридор, затем проковылял назад и уставил на длинный и благородный нос Торнье короткий и толстый указательный палец.

– Когда вы в последний раз натирали пол в коридоре, а?

Торнье от удивления даже рот открыл.

– Так как же, я…

– Не рассказывайте мне сказки. Посмотрите, что творится в коридоре. Посмотрите! Он грязный. Вы должны сами это видеть.

Он схватил Торнье за руку, подтащил к двери и эффектным жестом указал на старый, истертый паркетный пол.

– Ну? Видите? Грязь уже утопталась! Когда вы в последний раз его натирали, а?

Расстроенный уборщик покорно пожал плечами и вздохнул. Его усталые серые глаза натолкнулись на ликующий взгляд Д'Уччии.

– Так вы отпускаете меня после обеда или нет? – спросил он уже безо всякой надежды. Ответ он знал заранее.

Но Д'Уччия мало было просто отказать. Он начал вышагивать по комнате взад-вперед. Он был явно глубоко задет. Он бдительно стоял на страже системы свободного предпринимательства и славных традиций театра. Он говорил о золотых добродетелях, трудолюбии и долге. Он размахивал руками и напоминал Торнье разъяренного бульдога, лающего на ворону.

У Торнье покраснело лицо и побелели губы.

– Мне можно идти?

– А когда же вы думаете натирать пол? Чистить кресла и лампы? И когда же Вы уберетесь в гардеробе, а? – Он пристально взглянул на Торнье, повернулся на каблуках и подошел к окну. Указательные пальцы он погрузил в черную землю цветочного горшка, где начала цвести герань. – Конечно! – фыркнул он, – Сухая, я так и знал! Вы думаете, что растению не нужна вода?

– Но я поливал их сегодня утром. Солнце…

– Конечно. По-вашему пусть цветы вянут и погибают, да? И вы еще хотите уйти после обеда?

Безнадежно. Когда Д'Уччия прикидывался глухим или сумасшедшим, до него не доходили ни просьбы, ни резоны. Торнье открыл рот, чтобы возразить, снова закрыл его, бешено посмотрел на своего хозяина и, казалось, собрался дать выход своей злости. Но этим все и кончилось. Он прикусил губу, молча повернулся и вышел. Торжествующий Д'Уччия проводил его до двери.

– И смотрите, не смойтесь с работы! – крикнул он вслед.

После этого он еще постоял в коридоре, улыбаясь, пока Торнье не дошел до лестницы и не скрылся. Затем он со вздохом повернулся и надел пальто и шляпу. Он уже вышел из кабинета, когда вернулся Торнье, нагруженный ведрами, щетками и тряпками.

Он остановился, когда увидел Д'Уччию в шляпе и пальто, лицо его стало по особенному безразличным.

– Вы уходите домой, мистер Д'Уччия? – спросил он холодно.

– Да! Врач говорит, что я слишком много работаю. Мне нужен солнечный свет и побольше свежего воздуха. Я немного прогуляюсь по набережной.

Торнье оперся на ручку швабры и зло усмехнулся.

– Понятно, – сказал он, – пускай машины работают.

Замечание осталось без ответа. Д'Уччия лишь вяло кивнул, двинулся к лестнице и под конец небрежно бросил через плечо: «A rivederci!»

– A rivederci, padrone, [2] – пробормотал Торнье. Его блеклые глаза зло блеснули из-под морщинистых век. Но внезапно его лицо изменилось: это снова был Адольфо Шабрека во втором акте пьесы «История солдата Кванги».

Где-то внизу хлопнула дверь. Д'Уччия ушел.

– Чтоб ты провалился! – прошипел Адольфо-Торнье, запрокинул голову и рассмеялся смехом Адольфо. После этого он почувствовал себя чуть лучше. Он подобрал ведра и щетки и направился по коридору к двери Д'Уччии. Если «Иуда, Иуда» не удержится в репертуаре до выходных, он больше никогда не увидит эту пьесу: билет на вечерний сеанс он позволить себе не может, а просить милостыню у Д'Уччии бессмысленно. Пока он мыл и натирал пол в коридоре, внутри у него все кипело от негодования. Он натер пол до двери Д'Уччии, затем распрямился и с минуту пристально смотрел в пустой кабинет.

– С меня хватит, – сказал он наконец. Кабинет молчал. Герань на подоконнике колыхнулась от ветра.

– С меня хватит, – повторил он, – я сыт по горло. Кабинет не слышал. Торнье выпрямился и постучал себя пальцем в грудь.

– Я, Райен Торнье, ухожу. Вы меня слышите? Игра окончена.

Поскольку ответа не было, он повернулся и спустился вниз. Через минуту он вернулся назад с банкой бронзовой краски и двумя кистями из мастерской декоратора. На пороге он снова остановился.

– Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен, мистер Д'Уччия? – промурлыкал он.

С улицы доносился шум машин. Ветер шевелил герань. Старое здание потрескивало и охало.

– А-а, вы хотите, чтобы я еще замазал щели в стенах? Боже, как я мог забыть об этом!

Он укоризненно щелкнул языком и подошел к окну. Прекрасная герань. Он поднял цветочный горшок, снова поставил его на подоконник и старательно начал покрывать цветок бронзовой краской. Он покрасил и цветы, и листья, и стебли, пока они не заблестели. Закончив, он отступил назад, с улыбкой полюбовался позолоченными цветами и вернулся к уборке коридора.

Пол перед кабинетом Д'Уччии он натер с особенной тщательностью. Он натер даже под ковриком, который закрывал истертое место на полу, где Д'Уччия вот уже пятнадцать лет каждое утро имел обыкновение делать резкий поворот налево, входя в свою святая святых. Он перевернул коврик и аккуратно посыпал его сухой мастикой. Наконец он положил его обратно, поставил на него левую ногу и подвигал несколько раз, чтобы проверить, хорошо ли получилось. Коврик скользил туда-сюда словно на подшипниках.

Торнье усмехнулся и спустился вниз. Мир, казалось, сразу переменился. Даже в воздухе пахло по-другому. Он задержался на лестничной площадке, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Ого! Это снова был прежний он. От сгорбленного худого лакея не осталось и следа, ни следа от печальной усталости раба. Пускай виски седые и лицо иссечено глубокими морщинами, но что-то от прежнего Торнье сохранилось. От какого Торнье? Адольфо? Гамлета? Юлия Цезаря? Галилея? От каждого, от всех, потому что он снова был Райеном Торнье, великим актером прошлых лет.