Лицо врага

Хотя Дэниель дорожила своим временем, они упражнялись в стрельбе еще почти час: для нее это был лучший способ снять напряжение после тяжелого дня.

По последней мишени Мьюсей, который до тех пор не отставал от Дэниель ни на очко, сделал два выстрела и оба раза промахнулся.

Конечно, это была не случайность. Годами Дэниель твердила ему, что его уловка очевидна и что она не нуждается в таком снисхождении, но в эти минуты безупречный слух почему-то подводил юританца — как всегда, когда ему не хотелось что-либо слышать. Так же как когда речь шла о безопасности, в вопросах этикета Мьюсей не знал компромиссов, а хорошо воспитанный юританец никогда не позволил бы себе победить того, кто его нанял. Это противоречило правилам юку, священным для его соотечественников.

Зато Дэниель не испытала удовольствия от такой «победы».

Мьюсей поклонился ей, повесил на плечо свой карабин и взял у госпожи ее оружие. Затем убрал карабины в чехлы и погладил их — так знаток хорошего вина с любовью касается рукой дорогой бутылки или фермер похлопывает ладонью свою лучшую корову.

Дэниель разделяла чувства Мьюсея к этому оружию. Два старых карабина передавались в ее семье из поколения в поколение. Один принадлежал Альфреду Уиссу, прадеду Дэниель, который в свое время усмирял бунтовщиков на Грин-Уотере, а другой — его брату-близнецу Честеру Уиссу.

— Достойные карабины, коно, — пробормотал юританец. — Они гораздо лучше того оружия, которое вы отправили на нашу планету.

— Тебе хотелось бы, чтобы у вас были такие же, Мьюсей-но?

— Хан, коно. — Мех юританца слегка зашевелился: признак удовольствия. — Да, очень. С таким оружием воин способен на многое.

На много убийств, если точнее. Юританцы любили насилие. До того как Конкордат вступил с ними в контакт, они то и дело вели между собой кровавые сражения, и до сих пор у них оставались причины для конфликтов.

— У вас слишком много воинов.

Мимика юританцев была плохо понятна для тех, кто вел свое происхождение от землян. У Мьюсея, как и у юританцев, была вытянутая голова, а лицо напоминало звериную морду с густыми усиками. Когда он оскаливал зубы в улыбке, даже Дэниэль непроизвольно вздрагивала. Темные глаза Мьюсея были окаймлены черным мехом и поэтому казались непроницаемыми и не очень попадали под определение зеркала его неведомой души. Дэниель провела в его обществе не один год, но и для нее в нем таилось немало непостижимого, возможно, враждебного и, уж конечно, непривычного.

— Я не хотела тебя обидеть, Мьюсей-но.

— Ногента на туан, коно, — ответил он, прибегнув к одной из традиционных фраз юританцев, как правило, означающей примирение и согласие, но пальцы его при этом крепко стиснули зачехленный карабин.

— Пожалуй, пора возвращаться в дом, — сказала Дэниэль.

Мьюсей сложил оружие в футляр, который передал госпоже, чтобы та его заперла при помощи секретного кода. Сделав это, Дэниэль вместе с Мьюсеем пошла меж сосен к дому. Один телохранитель шел сзади, двое других — впереди. Дэниель чувствовала, что обидела Мьюсея, и по необъяснимым причинам ей хотелось — пусть хотя бы формально — сгладить это впечатление.

— Наше оружие основано на тонких технологиях, и в вашем мире тут же выйдет из строя, — сказала Дэниель. Уже не в первый раз она угощала его этой сказкой, придуманной даже для тех юританцев, которые, как Мьюсей, пользовались доверием. Для пущей убедительности каждый вечер оружие телохранителей заменяли новым под тем предлогом, что оно требует отладки на сложной аппаратуре. Юританцы верили: на Юрите за работой механизмов следили мастеровые, а не воины. Этот обман длился уже почти десятилетие. — Ваши люди не сумеют поддерживать его в нужном техническом состоянии.

Мьюсей кивнул: этот жест он позаимствовал у людей.

— К сожалению, сегодня ваши слова верны, коно. Но когда-нибудь все изменится.

Интересно, жалеет ли он, что их обычаи запрещают ему разбираться в технике? Дэниель подумала, что это удобный случай загладить обиду.

— Ваша работа более важная, чем работа мастера, Мьюсей-но.

— Это правда, коно.

Через боковой вход они вошли в дом. Охранная система узнала Дэниель, и дом приветствовал ее:

— Добро пожаловать. Вы сегодня хорошо стреляли, Дэниель, — проговорил дом: у него, разумеется, был доступ к пульту тира. — Все в порядке. Ни один звонок не остался без ответа. Вас ждет посетитель.

Нос Мьюсея дернулся.

— Сегодня не должно было быть посетителей, коно. Что-то подозрительное?

— Вы хотели сказать — важное, — поправила его Дэниель, но про себя подумала, что, возможно, он не так уж и ошибается. Она направилась в ближайшую комнату, где был терминал.

— Дом, покажи мне посетителя, его удостоверение личности и назови цель визита.

На экране возникла приемная номер один. В высоком мягком кресле в непринужденной позе, но совершенно неподвижно сидел какой-то мужчина. Его руки покоились на коленях. Внешность гостя определенно не вязалась с окружающей обстановкой. Одет он был в сутану, похожую на монашескую, хотя ни один монах не носил мантии из небесно-голубой ткани, которую так любили сотрудники Института Алсиона. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо посетителя. Дэниель перевела взгляд на нижнее левое окно монитора, куда дом вывел обычную информацию о посетителе, включая его портрет. Унылое выражение лица гостя сильно его старило. Пока Дэниель разглядывала мужчину, пытаясь угадать его характер, компьютерный голос дома зачитывал основные данные о «монахе».

— Мохаммед Миллер, управляющий Серентенского отделения Института Алсиона. Подтвержденный уровень — два. Цель визита…

На этом месте голос дома сменила запись голоса самого Мохаммеда Миллера:

— У меня есть информация для премьер-министра. Личное поручение Амброса Алсиона. Я должен поговорить с премьер-министром с глазу на глаз.

— С глазу на глаз — неразумно, — заметил Мьюсей.

— Согласна. Но нельзя пренебрегать таким посетителем, как мистер Миллер. — Поручение Амброса Алсиона? Интересно, чем это она привлекла внимание столь могущественного затворника? Похоже, что-то затевается. — Дом, приготовь внешний кабинет и вызови Шейлу. Пусть даст мне пятнадцать минут, а затем проводит нашего посетителя.

Поднимаясь наверх, чтобы переодеться, Дэниель думала над тем, зачем к ней пожаловал такой гость. Когда-то Амброс Алсион занимался наукой и завоевал себе международную известность благодаря исследованиям в динамике хаос-упорядоченность. Еще до того, как Дэниель окончила начальную школу, Алсион бросил академию, посвятил некоторое время созданию материальной базы, а затем основал свой институт. Этот человек считался одним из самых богатых в освоенном космосе, но с первых лет работы института ушел в тень и с тех пор об Алсионе было известно очень немного.

Зато Институт, напротив, никогда не оставался в тени. Говорили, будто его филиалы есть в каждом из населенных людьми миров, а также почти во всех населенных не людьми. Ученые Института развивали самые разнообразные дисциплины, касающиеся жизни всех звездных наций. Кстати, сама Дэниель училась у преподавателей, нанятых Институтом.

Мисс Хаммонд, которая пробудила и укрепила в Дэниель интерес к трансплантационной ботанике, она до сих пор вспоминала с теплотой и восхищением. Это было чудесное время. Дэниель помнила, как разочаровала мисс Хаммонд, сообщив, что собирается заняться политикой. И хотя Дэниель не пошла по стопам мисс Хаммонд, годы учебы много дали девушке. Без руководства и спокойной мудрости своей наставницы Дэниель никогда не стала бы тем, кем стала.

Внезапно она сообразила, почему ей вспомнилась мисс Хаммонд. В спокойствии посетителя чувствовалась та же тихая уверенность. Еще более заинтригованная, Дэниель торопливо переоделась и направилась во внешний кабинет. Она была там за полминуты до того, как Шейла пригласила войти мистера Миллера.

Шагнув в комнату, он поднял руки и откинул капюшон. Потом улыбнулся, и унылое выражение сразу исчезло с его лица. Оно стало похожим на лицо усталого пожилого профессора или, принимая во внимание мантию, монаха. Как-то одна из сотрудниц Института, с которой Дэниель разговорилась на приеме посольства ПСО, призналась, что в мантии чувствует себя немного неловко. Однако Мохаммеда Миллера его одежда, похоже, ничуть не смущала.