Троя

— Дело в другом, — вмешался Астиг-Че. — Мы начинаем осознавать, каким образом силы, которые стоят за так называемыми богами, используют энергию квантовых полей.

«Силы, которые стоят за богами». Ученый отметил про себя странное выражение, однако решил не отвлекаться.

— Как же они ею пользуются? — спросил он.

— Вообще-то олимпийцы употребляют волны-складки квантового поля, чтобы ездить по ним на своих колесницах, — отозвался ганимедянин Сума Четвертый. Поймав луч света, многогранные глаза рослого создания заблестели тысячами крохотных вспышек.

— А это плохо?

— Нет, если только вы видели, чтобы кто-нибудь зажигал домашнюю лампочку от взрыва термоядерной бомбы.

— Тогда почему боги еще не выиграли войну? — заметил схолиаст. — Похоже, ваше вторжение малость поставило их в тупик… Даже Зевса с его эгидой.

На сей раз ответил командующий роквеков Бех бин Адее:

— Олимпийцы применяют лишь мизерную часть квантовой энергии, задействованной на двух планетах и вокруг них. Мы не уверены, что боги способны понять более сложные технологии. Кажется, это был просто… подарок.

— Чей? — У Хокенберри внезапно пересохло в горле. «Надо бы уточнить, нет ли в пузыре с искусственной атмосферой пригодных для человека пищи или питья».

— Вот это мы и собираемся выяснить на Земле, — сказал первичный интегратор.

— Но зачем нужен космический корабль?

— Прошу прощения? — мягко переспросил Чо Ли. — Вы знаете иной способ путешествий между мирами?

— А как вы попали на Марс? — сказал мужчина. — Используйте одну из Дырок.

Астиг-Че покачал головой, совсем как Манмут.

— Между Землей и Красной планетой нет ни единого квантового туннеля.

— Постойте, — удивился схолиаст, — вы же создали собственные Дыры, чтобы проникнуть с Юпитера и Пояса, правильно? — У него уже раскалывалась голова. — Так создайте их снова.

— Капитан «Смуглой леди» разместил наш приемопередатчик на квинкунциальной позиции квантового потока Олимпа. На Земле или на орбите нет никого, кто мог бы сделать то же самое. Кстати, это одна из целей нашей экспедиции. На борт уже подняли транспондер, подобный предыдущему, только слегка усовершенствованный.

Хокенберри согласно кивнул, сам не ведая, с чем соглашается. Он мучительно пытался припомнить определение слова «квинкунциальный». Это, случаем, не прямоугольник с пятой вершиной посередине? Или дело в листьях и лепестках? Короче говоря, это что-то, связанное с пятеркой.

Первичный интегратор склонился над столом, чуть подавшись вперед.

— Если позволите, доктор, я обрисую, почему нас тревожит столь фривольное обращение с квантовой энергией.

— Прошу вас.

«Вот ведь манеры, куда деваться!» — присвистнул про себя мужчина, слишком давно привыкший иметь дело с греками и троянцами.

— Скажите, перемещаясь девять лет между Илионом и Олимпом, вы никогда не замечали разницы в силе притяжения?

— М-м-м… как же… замечал… На Вулкане чувствуешь себя немного легче. Да, я обнаружил это раньше, чем узнал, — вернее, ваши парни растолковали, что речь идет о другой планете. Ну и? Все верно, разве не так? Я думал, гравитация Марса и должна быть слабее.

— Намного слабее, — пропищал Чо Ли, словно птичка или свирель Пана. — Примерно семьдесят два километра в секунду за секунду.

— Переведите, — попросил Хокенберри.

— Это тридцать восемь процентов земного гравитационного поля, — произнес Ретроград Синопессен. — То есть вы много лет перемещались — точнее выражаясь, квант-телепортировались, — с одной планеты на другую с разницей притяжения в шестьдесят два процента, доктор Хокенберри.

— Пожалуйста, зовите меня Томасом, — рассеянно сказал тот, упорно соображая.

«Шестьдесят два процента? Да я бы летал, как воздушный шарик… Совершал бы прыжки по двадцать ярдов. Бессмыслица».

— Вы не уловили разницы, — уже без вопросительной интонации подытожил Астиг-Че.

— Не совсем, — согласился бывший служитель Музы. После долгого дня наблюдений за ходом Троянской войны, возвращаясь на Олимп и потом в бараки у подножия, он каждый раз ощущал некую легкость в походке, особенно если что-нибудь нес в руках. Однако шестьдесят два процента?.. Дикость, да и все тут.

— Разница была, — прибавил он, — но не столь огромная.

— Знаете, почему вы не замечали ее, доктор Хокенберри? Нынешняя гравитация на Марсе, где вы прожили последние десять лет, а мы воюем последние восемь стандартных месяцев, составляет девяносто девять целых восемьсот двадцать одну тысячную нормального земного притяжения.

Схолиаст поразмыслил над услышанным.

— И что? — наконец выдал он. — Боги подправили гравитацию, пока снабжали планету воздухом и океанами. На то ведь они и боги.

— Они представляют собою нечто, — согласился Астиг-Че, — но только не то, чем кажутся.

— Неужели поменять силу притяжения — такая большая морока? — ляпнул ученый.

Наступила тишина. Хотя моравеки не поворачивали голов и не переглядывались, Хокенберри чувствовал: сейчас они оживленно общаются между собой по радио— или другой связи, обсуждая один вопрос: «Как бы все растолковать этому идиоту-человеку?»

В конце концов Сума Четвертый промолвил:

— Да, чрезвычайно большая морока.

— Это гораздо сложнее, чем терраформировать оригинальную Красную планету менее чем за полтора столетия, — пискнул Чо Ли. — Что само по себе практически невозможно.

— Гравитация равняется массе, — изрек Ретроград Синопессен.

— Правда? — Схолиаст понимал, насколько глупо звучит, однако ему было наплевать. — Я полагал, что это всего лишь сила, которая удерживает вещи внизу.

— Сила притяжения отражает влияние массы на пространственно-временной континуум, — продолжал серебристый паук. — Плотность сегодняшнего Марса превышает плотность воды в три целых и девяносто шесть сотых раза. Тогда как прежде — немногим более чем сотню лет назад, то есть до терраформирования, — разница между этими величинами составляла три целых и девяносто четыре сотых раза.

— На слух получается: мало что изменилось, — ответил схолиаст.

— Действительно, мало, — подтвердил первичный интегратор. — И это никоим образом не объясняет огромного возрастания гравитации.

— Кроме того, притяжение — это еще и ускорение, — весьма музыкально вывел Чо Ли.

Вот теперь схолиаст окончательно потерял нить беседы. Он-то пришел узнать о полете на Землю и уяснить свою роль в экспедиции, а не выслушивать лекции по точным наукам, как особенно недоразвитый восьмиклассник.

— Итак, неизвестно кто, но не боги, поменял гравитацию Марса, — подытожил мужчина. — И вы считаете это большой заморочкой.

— Очень большой заморочкой, доктор Хокенберри, — поправил Астиг-Че. — Кто бы или что бы ни повлияло на Красную планету, оно — виртуоз в подобных делах. Дырки… раз уж их теперь так называют… представляют собой квантовые туннели, которые способны управлять силой притяжения.

— Червоточины, — кивнул схолиаст. — Это я знаю… — «Из сериала „Стар трек“, — мысленно договорил он. — Черные дыры, — присовокупил профессор классики. И, пораскинув умом, добавил: — Белые дыры…

На этом его познания данной темы были исчерпаны. Впрочем, даже далекие от негуманитарных наук люди вроде Томаса Хокенберри к концу двадцатого века имели понятие о том, что Вселенная полна червоточин, соединяющих отдаленные галактики, и что пройти сквозь такую можно, лишь погрузившись в черную дыру и выплыв наружу из белой. Ну или в крайнем случае наоборот.

Первичный интегратор опять покачал головой.

— Не червоточины. Брано-Дыры. От слова «мембрана». Судя по всему, постлюди с околоземной орбиты использовали черные дыры для создания весьма недолговечных червоточин, но брано-дыры — совсем иное дело. Как вы помните, одна из них до сих пор соединяет Илион с Марсом, в то время как остальные утратили стабильность и бесследно исчезли.

— Если бы вы попытались пройти сквозь червоточину или черную дыру, то сразу бы умерли, — вставил Чо Ли.