Рифтеры (Сборник)

– Ты самое забавное пропустила, – говорит Уолш. – Кляйн никак не мог его туда засунуть.

Изолирующая мембрана. Эриксон в карантине.

– Представляешь, он забыл вывести ГАМК [73], – про­должает Уолш.

В крови любого выходящего наружу рифтера теснятся полдюжины искусственных нейроингибиторов. Они пре­дохраняют мозг от короткого замыкания под давлением, но чтобы вычистить их потом из организма, нужно вре­мя. «Мокрые» рифтеры, как известно, невосприимчивы к наркозу. Глупая ошибка. Кляйн определенно не самая яркая звезда на медицинском небосклоне «Атлантиды».

Но Кларк сейчас думает о другом.

– Кто распорядился насчет палатки?

– Седжер. Она подоспела вовремя и не дала Кляйну все окончательно запороть.

Джеренис Седжер: главный мясник корпов. Обычное ранение ее бы не заинтересовало.

На экране Джулия Фридман склоняется к любовнику. Оболочка палатки натягивается у нее на щеке. Рябь идет радужными переливами. Несмотря на нежность Фридман, контраст разительный: женщина, непостижимое существо в черной коже, созерцает холодными линзами глаз нагое, совершенно беззащитное тело мужчины. Конечно, это ложь, визуальная метафора, на сто восемьдесят градусов перевернувшая их настоящие роли. В этой паре уязвимой стороной всегда была Фридман.

– Говорят, его укусили, – продолжает Уолш. – Ты там была, да?

– Нет. Мы просто догнали их у шлюза.

– А похоже на Чэннер, да?

Она пожимает плечами.

Фридман что‑то говорит. Во всяком случае, губы у нее шевелятся – изображение не сопровождается звуком. Кларк тянется к пульту, но Уолш привычно удерживает ее руку.

– Я пробовал. На их стороне звук отключен. – Он фыркает. – Знаешь, может, стоит им напомнить, кто здесь главный... Пару лет назад, пытайся корпы отре­зать нам связь, мы бы, самое малое, отключили им свет.

А может, даже затопили бы одну из их драгоценных спа­ленок.

Что‑то такое в осанке Фридман... Люди разговаривают с коматозниками так же, как с могильными плитами – больше с собой, чем с усопшим, не ожидая ответа. Но в лице Фридман, в том, как она держится, нечто иное. Можно сказать – нетерпение.

– Это нарушение прав! – говорит Уолш.

Кларк встряхивает головой.

– Что?

– Скажешь, ты не заметила? Половина сети наблюде­ния не работает. И пока мы делаем вид, что это пустяки, они будут продолжать свое. – Уолш кивает на мони­тор. – Откуда нам знать, может, микрофон уже много месяцев как отключен, просто никто не замечал.

«Что у нее в руке?» – удивляется Кларк. Рука Фрид­ман – та, что не сжимает руку любовника, – находится ниже уровня стола, камера ее не видит. Женщина опу­скает взгляд, приподнимает руку...

И Джин Эриксон, введенный в медикаментозную кому ради его же блага, открывает глаза.

«Черт побери, – соображает Кларк, – она перенаст­роила ему ингибиторы».

Она встает.

– Надо идти.

– Никуда тебе не надо. – Уолш ловит ее за руку. – Ты что, хочешь, чтобы я сам все съел? – Он улыбается, но в голосе – едва уловимый призвук мольбы: – Я к тому, что мы уже так долго...

Лени Кларк далеко ушла за последние годы. Нап­ример, научилась не завязывать отношений с людьми, склонными избивать ее до полусмерти.

Жаль, что она так и не научилась восхищаться людь­ми другого типа.

– Я понимаю, Кев, просто сейчас...

Панель жужжит ей в лицо:

– Лени Кларк. Если Лени Кларк на связи, прошу ее ответить.

Голос Роуэн. Кларк тянется к пульту. Рука Уолша падает.

– Я здесь.

– Лени, ты бы не могла заглянуть в ближайшее вре­мя? Дело довольно важное.

– Конечно. – Она отключает связь и изображает для любовника виноватую улыбку. – Прости.

– Ну, ей ты показала, – тихо говорит Уолш.

– Что показала?

– Кто тут главный.

Она пожимает плечами, и оба отворачиваются.

Лени входит в «Атлантиду» через маленький служеб­ный люк, не удостоенный даже номера. Он расположен на пятьдесят метров ниже четвертого шлюза. Люк выво­дит в тесный и пустой коридор. Подвесив ласты через плечо, она пробирается в более населенные части стан­ции. На память о ней на полу остаются мокрые следы.

Встречные корпы сторонятся – она почти не замечает, как сжимаются челюсти и каменеют взгляды, не замечает даже угодливой улыбочки одного из более кротких чле­нов покоренного племени. Она знает, где искать Роуэн, но направляется не туда.

Естественно, Седжер оказывается на месте раньше нее. Должно быть, тревожный сигнал сработал, как только у Эриксона сменились настройки: к тому времени, как Кларк добирается до медотсека, главный врач «Атланти­ды» уже выставляет Фридман в коридор.

– Муж тебе не игрушка, Джулия. Ты могла его убить. Ты этого добиваешься?

Кривые шрамы морщат горло Фридман, торчат из‑ под закатанной кожи гидрокостюма на запястьях. Она опускает голову.

– Я только хотела поговорить...

– Надо думать, очень важный разговор. Будем наде­яться, ты задержала его выздоровление не больше чем на несколько дней. Иначе... – Седжер небрежно указывает на люк медотсека. В проеме виден Эриксон, снова без сознания. – Ты ведь ему не антацид какой‑нибудь дала, черт возьми! Ты же ему всю химию мозга поменяла.

– Извини. – Фридман отводит глаза. – Я не хотела.

– Какая глупость, просто не верится! – обернувшись, Седжер впивается взглядом в Кларк. – Чем могу слу­жить?

– Ты бы с ней полегче. Ее партнера сегодня чуть не убили.

– Вот именно. Дважды. – Фридман заметно вздраги­вает при этих словах, но врач уже немного смягчилась. – Прости, но так и есть.

Кларк вздыхает.

– Джерри, это же ваши люди встроили нам в головы пульты. Не вам жаловаться, если кто‑то додумался, как их взломать.

– Это... – Седжер поднимает вверх конфискован­ную у Фридман дистанционку, – должно использоваться квалифицированным медперсоналом. В любых других ру­ках, какими бы добрыми ни были намерения, это орудие убийства.

Она, конечно, преувеличивает. Имплантаты рифтеров снабжены предохранителями, поддерживающими настрой­ки в пределах изначальных параметров: чтобы обойти пре­дохранители, пришлось бы вскрыть самого себя и вручную сорвать пломбу. И все‑таки возможности для манипуляций довольно широки. Во время революции корпы умудрились при помощи такого же устройства вырубить пару рифте­ров, застрявших в залитом шлюзе.

Вот почему такие штучки теперь запрещены.

– Дистанционку надо вернуть, – мягко просит Кларк.

Седжер качает головой.

– Брось, Лени. Ваши с их помощью так себе могут навредить, что нам и не снилось.

Кларк протягивает руку.

– Значит, придется нам учиться на своих ошибках, вот и все.

– Вы так медленно учитесь.

Кто бы говорил. За пять лет Джеренис Седжер так и не сумела признать, что на ней узда, а в зубах – удила. Падение с Вершины на Дно тяжело дается любому корпу, а врачам приходится хуже всех. Грустное зрелище – эта страсть, с какой Седжер лелеет свой комплекс божества.

– Джерри, в последний раз прошу: отдай.

Осторожное прикосновение к плечу. Фридман, так и

не подняв глаз, мотает головой.

– Ничего, Лени, я не против. Мне она больше не понадобится.

– Джулия, ты...

– Пожалуйста, Лени. Я просто хочу уйти.

Она удаляется по коридору. Кларк делает шаг следом и тут же возвращается к врачу.

– Это – медицинское устройство, – говорит Седжер.

– Это оружие.

– Было. Раньше. И, как ты помнишь, оно не слиш­ком хорошо работало. – Седжер грустно покачивает го­ловой. – Война окончена, Лени. Давным‑давно. Я бы на твоем месте не начинала ее заново. А сейчас... – она смотрит вслед Фридман, – думаю, твоей подруге не по­мешает поддержка.

Кларк оборачивается. Фридман уже скрылась из виду.

– Да, пожалуй, – скупо роняет она.

«Надеюсь, она ее получит».

На станции «Биб» рубка связи представляла собой забитый проводами шкаф, куда с трудом могли втис­нуться двое. Нервный центр «Атлантиды» – просторный сумрачный грот, расцвеченный индикаторами и светя­щимися картами рельефа. В воздухе чудесным образом парят тактические схемы, они же мерцают на вычерчен­ных прямо на переборках экранах. Чудо не столько в вытворяющих подобные штучки технологиях, сколько в том, что на «Атлантиде» сохранился излишек свободно­го пространства, не занятый ничем, кроме света. Каюта подошла бы не хуже. Несколько коек с рабочими панеля­ми и тактическими датчиками уместили бы бесконечный объем информации в ореховую скорлупку. Но нет! Им на головы давит стоит целый океан, а эти корпы разбрасы­ваются пространством так, словно уровень моря двумя ступеньками ниже крыльца. Уже изгнанники, а все не понимают.