Вас зовут «Четверть третьего»?

Эксплуатационный зал вычислительного центра – просторная комната с окнами от потолка до пола.

Ведущий Конструктор в этом зале один. Он сидит у пульту электронно-счетной машины, бессильно опустив руки и слушает, как генератор звукового контроля упрямо гудит «Камаринскую». Это значит: введенные данные нелогичны, абсурдны, машина отказывается их принять. Но ведь в машину введены сведения о нем самом, о Ведущем Конструкторе! Сведения, которые и должны были послужить окончательными проверочными тестами!

Снова и снова он перебирает в памяти весь ход исследования.

Укол в руку ланцетным шприцем. Микроскопический лоскут ткани на предметный столик. Дальнейшее аппарат делает сам: препарирует клетку, отделяет одну хромосому за другой, на микроскопическом стеклышке вытягивает спиральные нити дезоксирибонуклеотида, замораживает их до температуры жидкого гелия, просвечивает тончайшим пучком гамма-лучей, регистрируя чередование пуриновых и пирамединовых оснований…

И вот уже из печатающего устройства выползает бумажная простыня с десятком тысяч восемнадцатизначных чисел – математическое выражение всего лишь одной молекулы!

Дубликатор сразу же изготовляет специальную копию – ленту с отверстиями вместо цифр – и подает ее в электронно-счетную машину для сравнения…

Итак, укол в руку ланцетным шприцем…

Но почему же звучит «Камаринская»?

В чем-то отсутствует логика. Но в чем?.. Может быть, он оказался необъективен, составляя свою характеристику?

Манипулируя кнопками, Ведущий Конструктор набрал на пульте тест вероятности. Машина перестала гудеть «Камаринскую» и мгновенно выдала ответ: вероятность правильности оценок равна шестидесяти четырем целым и сорока восьми сотым процента.

«О, – подумал он, – машина уже вполне имеет право суждения! В характеристике ты назвал себя очень способным конструктором, а ты, наверно, просто способный. А ведь в памяти машины уже хранятся сведения о многих прекрасных конструкторах. Вот и не лезут в одни и те же ворота твоя генетическая формула и твоя характеристика…

Но ведь ты же действительно хороший конструктор – хотя бы уже по одному тому, что ты сделал АНГЕВОЗМ!»..

Он начал теперь с другого конца. Сведения о себе он записал первыми. Он как бы сказал машине: «Я эталон для всех конструкторов и экспериментаторов, образец, идеал. Сравнивай их со мной. У всех тех, кто по призванию конструктор, – распределение мононуклеотидов будет совпадать с моим. Не совпадет – тем хуже для них: они – неудачники».

То, что случилось затем, ошеломило его: машина признала неудачниками всех хоть сколько-нибудь стоящих инженеров!

«Так вот оно что; несовместимое – я и они, удивился Ведущий Конструктор. – Да, именно так. Но, если они и я – несовместимое, то кто же они? Или – кто же я?»

После этого он приказал машине забыть все, что она знала о Ведущем Конструкторе. Эталонами стали перфоленты сотрудников сектора космических ракет. Машина приняла их без протеста, следовательно, их молекулы дезоксирибонуклеотидов имели общее.

Свою же перфоленту он ввел в машину в виде задачи. Ввел и спросил (не без иронии): «Какова информация врожденности данного субъекта?»

Тянулись минуты. Мигали неоновые лампочки на пульте машины.

Менялся ритм гудения генератора звукового контроля. Ведущий Конструктор стоял у окна, спиной к пульту и отмечал, что машина несколько раз возвращалась к началу задачи. То ли результаты отдельных определений плохо сходились между собой, то ли у машины было слишком мало материала, и она снова и снова перебирала сведения, хранившиеся в ее памяти. Дробный стук печатающего устройства раздался, как всегда, неожиданно. Ведущий Конструктор обернулся и стал читать слова, появившиеся на бумажной ленте.

«При значительной общей одаренности, – прочитал он, – в некоторых разделах переходящей в очень значительную, имеются врожденные способности гениального балетного артиста. Отмечается поразительное чувство ритма, в тысяча восемьсот девяносто раз превосходящее норму.

Уникальное строение нервной системы, сочленений и мускулатуры обеспечивает особую чистоту передачи нервных импульсов и четкость реализации мышечных усилий. Шапки долой – перед нами гений».

«Шапки долой – перед нами гений». Когда-то эту фразу Шуман адресовал Брамсу. Он, Ведущий Конструктор, ввел ее в машину, характеризуя специалиста в области коллоидной химии.

Машина отдала эту фразу ему.

Шапки долой! Перед вами непревзойденный балетный артист! Но ведь это, наверняка, не о нем!

Нажатием кнопки он приказал повторить определение. Результат не изменился. Подсчет вероятности дал сумасшедшую цифру – сто процентов!

Это значило – анализируемые признаки выражены с исключительной яркостью.

Тогда он изъял из памяти машины слова «балет, гений, чувство ритма». Машина ответила так: «Врожденная величайшая возможная гармония нервной системы и скелетно-мышечного аппарата».

Это означало то же, что и в первый раз.

С какой-то свинцовой тяжестью в плечах он поднял глаза к окнам и увидел, что уже утро.

Ведущий Конструктор вышел из вычислительного центра, когда над горизонтом начало всходить солнце. И деревья, и окна, и алюминиевые стены зданий пылали красным холодным золотом.

«Конструктор… экспериментатор, – думал он, идя по дорожке, усыпанной желтым песком и стиснутой с боков пышными клумбами георгинов. А на самом деле ты не то и не другое. Ты человек, не угадавший призвания, все успехи которого – жалкие крохи общей одаренности, шутки и капризы способной натуры…» Каждый балетный спектакль и даже уличную пляску он всегда принимал как праздник – это верно. И уже с первых па видел весь рисунок танца, – какой должна быть середина, каким должен быть конец… И, глядя на любого человека, он мог бы сказать, как будет танцевать один, как будет танцевать другой… Ему всегда казалось, что любую музыку – все симфонии, сюиты, сонаты, этюды, скрипичные и фортепьянные концерты – можно протанцевать, и получатся очень разные и очень осмысленные танцы. Недаром же он, особенно в молодости, так часто во сне видел себя танцующим…

Ведущий Конструктор вдруг почувствовал себя оскорбленным.

Значит, он обокрал себя? Не допраздновал?

Он, который прожил уже почти шесть десятков лет и ни разу не чувствовал себя несчастным!

Он вспомнил свою первую конструкторскую работу. Была война.

Бои шли у сердца страны – под Москвой. Группа молодых ученых в небывало короткий срок создала совершенно новый тип бронебойного снаряда. А ну, если попробовать оценить в процентах то, что внесено в это дело каждым из них? Его доля будет отнюдь не самой меньшей. А ну, если вычислить, на сколько процентов приблизило создание этого снаряда день Победы? Получатся, пожалуй, доли минуты. Не так уж и мало.

Ведущий Конструктор остановился, словно человек, бросивший курить, но по привычке ищущий в карманах портсигар. Ах да! Он привык думать у пульта электронно-счетной машины, он привык сразу проверять числом любые предположения…

Он оглянулся. Солнце уже взошло и насквозь пронизывало здание вычислительного центра, превратив его стеклянные стены в грани огромного сверкающего изнутри кристалла.

«Вернуться и рассчитать? – Ведущий Конструктор улыбнулся. – Можно вернуться и рассчитать. Ты ведь знаешь – можно все рассчитать. Но если бы в ту зиму 41 года ты и узнал, что место твое на балетной сцене, разве ты ушел бы из конструкторского бюро? У жизни особая логика.

В прошлые эпохи судьба человека почти всегда не зависела от человека. Наконец на стало время, когда люди могут решать свою судьбу.

Но вместе с этой свободой пришло сознание ответственности каждого человека за судьбу всех.

И человек по своей доброй воле делает то, что нужно для всех, а не только для себя лично.

Балетный артист… Узнать об этом на пятьдесят седьмом году жизни… Уже ничего не начнешь сначала. И, значит, на своем примере ты никогда не сможешь проверить АНГЕВОЗМ?» Мысль эта как-то с профессиональных позиций очень встревожила Ведущего Конструктора.