Седьмая невеста

С улыбкой смотрел на девушек старый мудрый Мальхоз. Он знал: ничто так не спасает душу, как освобожденный смех, а потому не стал призывать к порядку расшалившихся императорских невест. Закрыв глаза, он погрузился в привычную дрему - без мыслей и сновидений, и только где-то глубоко, у самого сердца, скреблась мягкими коготками старинная, так хорошо знакомая боль. Мальхоз давно уже не придавал ей никакого значения, ибо всякий одинокий старец испытывал то же самое, и поправить сие не представлялось уже возможным - следовало смириться и продолжать жить, иначе маленькая боль могла перерасти в огромную, а с той справиться было бы гораздо труднее. Легко вздохнув, Мальхоз снова улыбнулся и уснул.

*

- Не путай меня, Дигон, - сердито сказал Кумбар, отодвигая пустую бутыль. - Если не он, то кто?

- Надо поискать, - пожал плечами аккериец. - Я и сам не пойму, в чем дело, но... Прах и пепел! А что как этот жирный кастрат не убивал Алму?

- Он же сам признался! Ты слышал: "И тогда я взял шелковый шнурок..."

- Вот! Клянусь Тором, тут что-то не так. Зачем он его взял?

- Ты удивляешь меня, аккериец... Как "зачем"? Чтобы удавить...

- Кого?

... Кумбар едва сдерживал раздражение. Не понимая мотивов, коими руководствовался сейчас Дигон в странном стремлении начать заново всю историю, он желал поскорее напиться и покинуть "Маленькую плутовку". И даже Диния, которая молча потягивала пиво, не принимая участия в беседе, не могла сейчас его удержать. Прошло всего несколько дней с тех пор, как он предоставил Хафизу убийцу, и его порядком подмоченная репутация чуть "подсохла" - владыка благосклонно выслушал верного слугу своего и допустил к колену с лобзаниями. А теперь аккериец хочет запустить колесо в обратную сторону! И если окажется, что преступник и в самом деле не евнух, Кумбар наверняка навсегда потеряет расположение Великого и Несравненного, тем более, что другого преступника у него нет... Потому-то, несмотря даже на присутствие Динии, которая нравилась сайгаду все больше, он хотел улизнуть отсюда: пусть аккериец сам решает, что делать. Он, Кумбар, в этом ему не помощник.

Тем не менее он спросил:

- Ты хочешь опять прикинуться Озаренным?

- Тор! Конечно, нет. Игра кончилась, сайгад.

Дигон был на удивление терпелив. Но, пытаясь объяснить Кумбару свои сомнения, он и сам толком не знал, что же все-таки не устраивает его в этой разгадке тайны преступления. Тучный, вечно потный евнух, казалось, как нельзя более подходил на роль убийцы, если учесть, к тому же, что вряд ли о нем кто-нибудь пожалел бы после казни. И если б с Алмой в действительности расправился он, Дигон готов был сам воткнуть меч в его жирное брюхо, но только сам, и только свой меч.

Это соображение он незамедлительно решил повторить сайгаду в надежде на то, что тот наконец его поймет.

- Ты же не можешь сам казнить каждого преступника, - так ничего и не понял Кумбар. - Оставь, Дигон. Тариком клянусь, я устал от этой истории!

- Оставлю. Но только после того, как жирный боров выйдет из темницы... Хей, сайгад, не скрипи зубами. А вдруг не он удавил Алму?

Тогда сие будет ещё одно убийство, но только теперь на нашей с тобой совести.

Никогда прежде аккериец не считал ублюдков, отправленных им в Ущелья, но тут явно что-то было не так. Собственное упрямство и ему казалось глупым, что уж говорить о сайгаде. Дигон отлично понимал состояние старого солдата - ведь из-за казни невиновного он мог лишиться всех благ, к коим привык уже во дворце; и все же, отводя глаза - первый раз в жизни! - от маленьких свинячьих глазок Кумбара, аккериец настаивал на освобождении евнуха или, хотя бы, на новом его допросе.

- Будь по-твоему! - выдохнул сайгад, и на этот раз уже он отвел глаза от синих Дигоновых льдинок. - Я проведу тебя к нему. Но подумай: кому он нужен? Кто прольет о нем хоть одну слезу?

- А это уже не наше с тобой дело, - отрезал Дигон, поднимаясь. Идем!

Диния, за весь разговор не вымолвившая и короткого слова, смотрела им вслед с печалью. Сильные, здоровые мужчины, которым только воевать да веселиться с красотками, тратят драгоценное время свое на этого жирного ублюдка. Она не стала признаваться в том, что скопец принял её за мальчика и влюбился, что посещал её в караван-сарае и предлагал свое тучное грязное медвежье тело; она вовсе не хотела привлекать к нему излишнее внимание Дигона. Бандурин уже достаточно наказан за свою наглость, так зачем же усугублять?.. Гораздо больше её занимало другое: отметит ли наконец аккериец её влюбленный взгляд? Кажется, он ничего не замечает... А может, замечает? Может, просто нет в нем пока таких чувств, коих достаточно для истинной любви?

С глубоким вздохом Диния представила яркие синие глаза аккерийца, самую малость темней её собственных. Как мечтала она однажды заглянуть в них и увидеть то, от чего сразу под сердцем похолодеет и приятная истома сдавит грудь... Увы, Дигон одинаково смотрел на всех девушек, она успела это понять - чуть насмешливо, чуть ласково, а в мгновения страсти... Нет, она не видела его глаз в эти мгновения. Зато она ощущала его тело, его руки... Такие сильные, жесткие, и... такие нежные... Никогда прежде не приходилось ей так любить. Огромный могучий аккериец с буйной гривой черных волос, с ухмылкой на твердых губах и суровым рубленым лицом, сплошь испещренным старыми и новыми шрамами, вдруг словно околдовал её. В Эвилонии остался возлюбленный - Альнис, но и он для Динии сейчас был далек и ненужен, а образ его расплывчат, да и в памяти почти не возникал. Только одного Дигона помнила она и хотела помнить, только его жаждала видеть, только к нему прикасаться кончиками пальцев, только его обнимать так жарко, на сколько хватало сил...

Но он не стремился к ней. Диния всегда трезво смотрела на жизнь, а потому сейчас понимала, что для аккерийца она всего лишь одна из многих эта формула её пугала, и прежде она давала себе слово, что никогда ни один мужчина не заставит её быть одной из многих, но... Жизнь все повернула по-своему. Жизнь все поворачивает по-своему. Диния недавно догадалась об этом, приняла сию новость с грустной улыбкой и согласилась... Согласилась на такую жизнь, согласилась быть одной из многих, согласилась любить бесплатно... Только бы его не отняли у неё совсем. За это она готова была пожертвовать чем угодно... При этой мысли она внезапно вздрогнула, пожала плечами и затем кивнула сама себе: да, за это она готова была пожертвовать чем угодно... даже жизнью.