Путь Базилио (СИ)

— Вы же говорили о группе? — не понял Тарзан.

— Они разделились. Ладно, это уже не твоя забота. Так или иначе, у меня тут остались дела. И те, кто на меня работают. Не мешай им. Просто не мешай. Чтобы избежать недоразумений, я оставлю тебе кое-кого для связи. Связь односторонняя: от меня к тебе. Ты будешь слушать, что тебе говорят, и это делать.

— Тарзан даль ам'героль, — ответил нахнах.

— Относительно твоих тревог… Пожалуй, сделаю скидку на твоё тяжёлое детство. Слушай. Я скажу это один раз.

Тарзан каким-то ну очень задним местом почувствовал, что любые слова — даже самые угодливые — могут сбить полковника с настроения. Поэтому он угукнул и затих, боясь даже дышать.

— Представь: у тебя есть першерон. Ты собираешься поехать по своим делам в соседнюю крепость. Будешь ли ты спрашивать першерона, надо тебе туда ехать или не надо? А если он заявит, что тебе туда не надо? Что ты с ним сделаешь?

— Наверное, просто убью, — решил нахнах. — Без маналулы. Сразу.

— Справедливо. Но это не значит, что першерон не может сообщить ничего важного. Например, он знает дорогу и знает себя. И может сказать, что до этого места доберётся только спустя сутки, и ночевать придётся в поле, так как места там дикие. Если он это скажет — что ты сделаешь?

— Наваляю по морде, чтобы не ленился, — ответил Тарзан, уже догадываясь, к чему идёт.

— Но не убьёшь. А если он это скажет твоему челядину с конюшни? Не жалуясь, а просто попросив задать ему побольше овса, потому что ему предстоит тяжёлый день? Особенно если ты окажешься рядом? Разумеется, если тебе действительно нужно в другую крепость, это на твоё решение не повлияет. Но если нет? Ты понимаешь меня?

— Благодарю, старший, — Тарзан и в самом деле был благодарен: Барсуков дал понять, что его надежды не беспочвенны.

— И последнее: если тебя захотят услышать, то услышат. Через любые уши. Даже через стену. Всё.

— Простите, старший, ещё… — нахнах понимал, что говорит лишнее, но не мог остановиться. — Личный вопрос.

— Гм? — послышался очень характерный шум — видимо, полковник уже привстал, а тут опять сел. — Я не обещаю ответа.

— Вы приняты в свет разума Арконы, — очень тихо сказал Тарзан. — Скажите: как это — быть среди Них?

Последовала пауза.

— Почему бы и нет… — пробормотал Барсуков. — Пожалуй, я отвечу. Видишь ли, каждый сравнивает себя с равными. Или теми, кто выше. Но не с низшими. С точки зерния лошади её хозяин — высшее существо. А его хозяин может быть последним слугой своего хозяина. С точки зрения этого слуги хозяин — высшее существо. А его хозяин — последний слуга при авторитете. Но и авторитет, которому он служит — всего лишь жалкий правитель ничтожного домена… Так вот, разница между мной и Ими гораздо больше, чем между лошадью и авторитетом. И дело не в статусе. Недостаточно говорить как они, недостаточно жить как они, недостаточно даже думать, как они… Шамоль.

— Тарзан шамаль, — пообещал Тарзан, когда за полковником уже закрывалась дверь.

У него оставалось ещё немного времени подумать.

Ну да, разумеется, — с запоздалой досадой думал он. С ним разговаривать никто не будет. Но пустить информацию по каналу вверх — не так уж и сложно. Достаточно поговорить с любым, кто за ним присматривает. Хотя бы эта, как её, с лошадиной челюстью? Алашат. Почему бы не поговорить с той же Алашат? Наверняка она работает на кого-то. А если не она, то стены услышат. Его слова. О том, что нахнахи понадобятся и после объединения Страны Дураков.

Скрипнула дверь.

— Всё збс, вощдь? — это была Алашат.

— Всё збс, — Тарзан заговорил с нахнахским акцентом. — Иды пака, — он решил, что сейчас ему лучше побыть одному.

— Палковнык вэлэл пэрэдать, — девушка вздохнула, — вот эта.

Раздалось шуршание — как будто рядом с кроватью поставили какой-то небольшой груз — корзинку или коробку.

— Палковнык сказаль, щто это ат нэво, — сказала Алашат. — Я пайду пака.

Что-то стукнуло. Потом мягкое и тёплое коснулось мохнатого живота вождя.

— Ты не будешь мине обижати? — раздался хрустальный девичий голосок. — И завжди будешь годувати?

Глава 54, касающаяся одной весьма распространённой горести, к описанию которой литература обращается редко и неохотно

У меня обычно начинается за неделю. Сначала голова слегка так побаливает, будто потрескивает. Потом схватывает животик: то запор, то льёт, а не валится. Неправильная температурка: нос то горячий, то ледяной, с давлением тоже туда-сюда.

Потом вроде как прекращается. Я бодра, я весела, у меня даже что-то вроде лёгкой эйфории. Я порхаю как бэтмен и с полпинка решаю все вопросы. Море мне по колено, прочие водоёмы — по щиколотку, на душе просто зупа и цветы-цветы-цветы.

А дальше меня прибивает к земле. Я буквально дурею.

Этот пиздец невозможно описать. Настроение меняется ежесекундно. И это не просто милые тихие переливы от печали до радости. Меня пробивает то на истерическое ржанье, то на слёзы, то на тяжёлый депрессняк, когда и слёз-то нет. Но чаще всего это ярость. Злоба, стыд — и ярость. В таком состоянии я начинаю хамить совсем отвязно, орать на всех, бить посуду и научные приборы, потому что меня выбешивает всё, что я вижу, слышу, нюхаю. Вообще всё. Стол. Ложе. Челядь неповоротливая. Голоса за окном. Запах потного вымени. Муха на жопу села. Какие-то совсем уже ничтожные мелочи.

Кстати запахи. Вот что особенно бесит. У меня и так обоняние выше среднего, а в такие моменты оно обостряется неимоверно. Какая-нибудь кобыла срёт у себя на выпасе, или прибор какой-то перегорел. А я это чувствую. И бешусь, бешусь, бешусь.

Я знаю, что так будет. Я заранее всех предупреждаю, что эти два дня я не работница, а хрупкий сосуд с говном. Что я должна лежать в тёмной комнате и дышать валерьянкой. Все кивают, все всё понимают. И говорят, что на этот раз всё будет нормально. Всё будет хорошо, Ева, ты не переживай, Ева, лежи себе в комнатке, нюхай блюдечко с валерьяночкой и занимайся какими-нибудь несложными расчётиками.

Тут-то как раз и случается очередной аврал, факап и маманегорюй. И мне приходится таскаться по совещаниям, экстренным летучкам или бегать по каким-нибудь цехам, лаять как суке, выбивать из кого-то дерьмо и вправлять мозги. Чувствуя каждую секунду, как мои собственные кипят под крышкой.