Журнал «Если», 2000 № 01

— А куда же денется твоя душа? — подозрительно спросил он у ведьмы.

— Никуда, — мягко ответила леди Кэролин. — Мы будем сожительствовать душа в душу, не обремененные земной плотью, и насладимся всеми преимуществами столь совершенного союза, какой доступен лишь ангелам, как говорят. Душе моей не свойственно целомудрие, так что ей нечего терять, и у Гекаты не будет никаких возражений.

— Не знаю, не знаю… Я весьма высоко ценю тяжкий удел плоти.

— Но ведь душа гораздо надежнее! Она никогда не устает, более того, — продолжала соблазнять разбойника ведьма, — никогда не опозорит себя, отказавшись, гм, функционировать в некоторых деликатных позициях.

Дамия нехорошо засмеялась. Проиграв гейм, сет и весь матч, она явно решила наплевать и на утешительный приз за честную спортивную игру.

Энергия и изощренное искусство, с какими непорочная леди Кэролин продолжала добивать свою добычу, не посрамили бы и саму ее патронессу, богиню-охотницу Диану.

— Подумай, дорогой кузен Ричард, — нежно увещевала она. — Подумай о том, чем станет это соглашение для нас обоих. Я молода, здорова, избегаю эскулапов, как огня. Я проживу долгую-предолгую жизнь, которую ты можешь со мной разделить! Сверх того, эта жизнь будет наполнена такой роскошью и негой, такими привилегиями, какие только твое… я хотела сказать, наше состояние способно купить. И если говорить теми словами, которые тебе наиболее понятны, — тут леди поспешно облизнула губы и улыбнулась самой завлекательной из своих улыбок, — это будут твои деньги и твоя жизнь!

Правило, хорошо известное в лучших миссионерских кругах, гласит, что проповедник имеет наибольшие шансы обратить погрязших во грехе на путь истинный, если он обращается к ним на том языке, который они предрасположены понять. Дик Турпин не был исключением.

— Я твой, дорогая! — пылко воскликнул разбойник, широко распахнув объятия, и попытался рухнуть на грудь свой благодетельницы.

— Минуточку, сэр! — вскричала ведьма, предупреждающе выставив руку. — Я еще не готова. Позволь мне сперва произнести слова заклятия, которое объединит наши души, и тогда при первом же соприкосновении произойдет желанное перемещение.

— Как пожелаешь, любовь моя, — ответствовал Турпин, отступая на шаг с грациозным поклоном. — Хотелось бы мне иметь стакан доброго вина, чтобы поднять тост за наше счастливое будущее!

— Держи, — сказала леди, взмахнув ореховым прутом, и в правой руке джентльмена удачи материализовался наполненный до краев оловянный кубок. — А теперь не мешай, я должна сосредоточиться.

Что она и сделала, являя при этом восхитительное зрелище: подкрашенные лиловым веки прикрыли сияющие глаза, изящный носик устремился к небесам, прелестные губки зашевелились, поспешно артикулируя заклинание. Что до ее состоятельного предка и наследователя, то хотя он и был искушенным ценителем женской красоты, но прекрасных лошадей ценил гораздо выше, главнейшей же ценностью для него неизменно оставалась виноградная лоза. Разбойник столь пылко присосался к первой чарке, доставшейся ему за последние полторы сотни лет, что совсем не заметил, как оскорбленная и покинутая дриада подкрадывается к лошадям.

Кони сорвались с места, едва леди Кэролин произнесла последнее слово заклинания (даже самую флегматичную из лошадей вгонит в панику яблоня, восставшая из яблока перед самым ее носом!). Дик Турпин так и не увидел жеребца, который налетел на него в тот самый миг, когда небо над славным городом Йорком засеребрилось первым проблеском зари.

— Тут к вам пришли, ваша светлость!

Старый Джек Кинг, еще более дряхлый, тощий и сварливый, чем в былые времена, предстал перед своей госпожой в сопровождении следующего за ним по пятам отпрыском британской аристократии.

— Как его там… Лорд Пенроуз!

— Спасибо, Джек, я ожидала лорда Пенроуза. Ты можешь идти, — промолвила ее светлость. Долгие годы оказались бессильными перед ее чарующей улыбкой и добавили лишь несколько тоненьких седых прядок к ее роскошным волосам.

Живая реликвия громко шмыгнула носом и без лишних слов заковыляла к грандиозной главной конюшне поместья, оставив несколько раздраженного и озадаченного визитера таращиться ей вслед.

— Право же, леди Кэролин, столь влиятельная и состоятельная особа, как вы, могла бы позволить себе слугу наилучшей выучки и внешности.

— Мои вкусы при найме прислуги, как и мое личное состояние, не касаются никого, кроме меня самой, — приятно улыбнулась леди. — Но в случае Джека Кинга, должна признаться, я поддалась неискоренимой женской сентиментальности. Я просто не могу прогнать бедного старика! К тому же лошади его очень любят.

— Ага! — При слове «лошади» дряблая физиономия лорда осветилась до самого кончика алкоголического носа. — Стало быть, вы уже угадали цель моего визита?

— Разумеется. — Леди подала знак одному из многочисленных грумов, который помчался к главной конюшне бегом и вскоре вернулся, ведя в поводу прекрасного гнедого жеребца.

— Перед вами гордость Ньюгейта от Турпи и Молл Флендерс! — с триумфом объявила его аристократическая хозяйка. Она оглядела лорда Пенроуза с цепким вниманием мясника, готового приступить к разделке туши, и добавила: — Условленную плату вы, конечно, готовы выдать немедленно?

Лорд Пенроуз мог только кивнуть, утратив дар речи от восхищения при виде великолепного животного, сына знаменитого не только в Англии, но и далеко за ее пределами скакуна, который выиграл для своей владелицы вдесятеро больше, чем составило бы ее законное наследство, беспечно промотанное покойными родственниками.

— И вы согласны на дополнительные условия? — вкрадчиво осведомилась леди Кэролин.

Вместо ответа лорд Пенроуз вложил в руку ее светлости увесистый бархатный мешочек с золотыми гинеями и произнес:

— Клянусь заботиться об этом благородном жеребце так, как если бы он был моим собственным сыном. Клянусь, что никогда не покажусь вам на глаза, буде с ним произойдет какое угодно несчастье по моему недосмотру или прямой вине.

— Ты слышал, Брукс? — обернулась леди Кэролин к одному из своих грумов.

— О да, миледи, разумеется, и я готов незамедлительно засвидетельствовать эту клятву, — бойко ответствовал грум с изысканым произношением, намекающем скорее на Оксфорд [7], чем на деревенскую упряжку быков.

— Брукс всегда был сообразительным парнишкой, — небрежно пояснила ее светлость огорошенному лорду Пенроузу. — Я решила оплатить его обучение в университете, и теперь Брукс — наш местный магистат [8]. Прекрасное положение для такого молодого человека, не правда ли, которое полностью оправдало мои первоначальные инвестиции. — Леди Кэролин и ее грум обменялись понимающими улыбками.

Лицо лорда Пенроуза потемнело.

— Мадам, у вас не было никакой нужды обращаться к закону, чтобы заставить меня сдержать данное мною обещание. Я уже сказал, что принимаю все ваши условия, и уплатил за это животное обусловленную цену, сразу и целиком. Пересчитайте, если хотите.

— Нет-нет, милорд, что вы, я полностью вам доверяю, — очаровательно смутилась леди. — Но когда речь идет о продаже одного из отпрысков Турпи, деньги для меня не самое главное.

— Никто бы не подумал, глядя на цену, — мрачно буркнул его светлость.

Леди Кэролин предпочла не услышать этих слов.

— Видите ли, милорд, всем, что я теперь имею, я обязана исключительно благородному Турпи. Турпи не был чистокровным, это правда, но он был истинным чемпионом. Я считала его членом семьи и не могу относиться иначе к его сыновьям. А теперь, милорд, не угодно ли вам подписать этот пустячный документ, составленный Бруксом?

Пока лорд Пенроуз с грозовым челом неохотно выводил свою подпись под контрактом, где его добровольная клятва холить и лелеять гордость Ньюгейта была намертво пришпилена к гербовой бумаге, один из настоящих грумов оседлал гнедого жеребца. Последняя чернильная закорючка еще не просохла, когда его светлость взгромоздился в седло и, гордо приосанившись, поскакал на великолепном сыне прославленого чемпиона навстречу светлому будущему конюшен Пенроуза, купленному столь дорогой ценой.