Искусство умирать

л, как срезанный колос. Оставалось всего четыре крейсера. Норман знал, что и эти четыре тоже упадут. Но, в отличие от остальных, Норман знал, отчего они падают.

70

Анжел собирался на ночную охоту. Невидимки предпочитают шляться по ночам.

Они просто кишат в этих местах. Интересно, могут ли они размножаться. Если могут, то пищи хватит на многие годы. Настоящей пищи, а не таблеток. Он подошел к Кузе и погладил его по шее. Кузя молодец, сообразительный. Почти как человек, только разговаривать не умеет.

– Кузя, кушать хочешь?

Кузя кивнул. Он даже кивать умеет. Но главное, у него отличный нюх – никакой невидимка не спрячется.

– Кузя, пошли.

Сейчас Кузя уже точно слушался приказов и Анжел водил его на охоту без поводка. Поэтому остальные предпочитали не выходить из дому по вечерам.

Сразу за садом начинались высокие густые травы, в которых даже высокий Анжел терялся с головой. В травах были протоптаны тропинки, каждая тропинка в ступню толщиной.

Солнце уже село и лишь облако над приморскими горами, само лиловое, выбрасывало кверху яркий оранжевый всплеск. Трава гудела жизнью мелких насекомых. И трава, и солнце, и насекомые – все это была жизнь и Анжел наслаждался ею, ощущая себя частью этой жизни. Я пришел сюда и пришел навсегда.

Это моя планета. Кузнечик прыгал сзади, давно оставив всякие попытки напасть. Он тоже был частью планеты. Пока невидимок не было, и Кузя прыгал без особой охоты.

Но как только он почует след… Здесь слишком быстро садится солнце.

Анжел видел немало смертей в своей жизни, немало людей он отправил на тот свет. Он видел смерть вблизи, издалека, во всех вожможных ракурсах. Он помнил все оттенки смерти и все ее гримасы, как школьник помнит все оттенки и гримасы детских издевательств – и все же он не верил в смерть. В нем жило чувство ребенка, который забыл вырасти, – чувство, говорящее о том, что весь мир вокруг придуман специально для тебя и лишь ты один в нем реален, все остальные могут рождаться, радоваться, драться или умирать, но тебя самого это ни как не касается. Потому что это твой мир. Потому что это только твое – и эти травы и это облако, и эта радость преследования и это солнце, которое садится так быстро. С эти чувством он шел навстречу опасности, с этим чувством участвовал в битвах, с этим чувством вызывался на заведомо смертельные подвиги, но оставался жив. Его смелось удивляла, но никто не хотел подражать такой смелости. Однажды на горном перевале его нога скользнула вниз и он увидел уверенноть отчаяния в глазах своего товарища (того, который двумя днями позже сорвался сам, насмерть), но в отвесной стене в нужноме месте вдруг оказался бугорок нужного размера, который будто бы сам подставился под ногу и остановил уже приблизившуюся смерть.

Смерть приблизилась, помедлила, ушла. В другой раз он побежал по краю стены под выстрелами, выстрелы были плотны как ливень, а стена была такой тонкой, что деже подошва не могла на ней уместиться и высокой, метров в двадцать пять, а внизу темнели острые