Помни о микротанцорах

ы века и вначале планета относилась к нему с сочувствием. После первых линчеваний и официальных казней было много протестов, но черная волна росла и вскоре стала неуправляемой. Белые либо бежали из Африки, либо оставались там умирать. Все сводки новостей сообщали в первую очередь об этом.

А комиссар Реник разговаривал с Валиным в своем кабинете. На этот раз беседа не записывалась.

– Я не вызывал вас так долго, – говорил Реник, – потому что я раздумывал.

Конечно, если следовать закону, то думать нечего: вашу так называемую дочь давно следовало бы превратить в корм для животных зоопарка. И все-таки, она до сих пор жива.

– Вы ей не сказали?

– Сказали, а как же. Если бы не мы, ей бы сказали другие девочки. Она жила в комнате вместе с тремя другими девочками-клонами и двумя мальчиками. После нескольких попыток изнасилования мальчиков пришлось отселить. Она, как самая маленькая, не пострадала. Сейчас она живет одна, другие клоны уничтожены в соответствии со статьей 212/2 кодекса о генетических преступлениях.

– Как я могу вам верить?

– Если вы не верите, что она жива, я продемонстирую вам запись.

Реник вставил кассету.

Реник демонстрировал запись. На пленке Мира ходила, прихрамывая, вдоль узкой комнаты, потом села на голый деревянный стул и уставилась большими мутными глазами в сторону камеры. Она похудела и повзрослела. Стала длинной и угловатой; пропала та неопределенная мягкость, уютность, которая делает детей похожими на игрушки. Ее лицо ничего не выражало. На ней был полосатый больничный халат.

– Почему она без очков? – спросил Валин.

– У нее нет очков.

– Но она тогда не сможет читать.

– Она не читает.

– Она должна учиться, ей только десять лет.

– Вы кажется еще плохо понимаете ситуацию, – сказал Реник. – Она не-человек, поэтому ей не нужно учиться, не нужно читать. Дети учатся только для того, чтобы применить свои знания в будущей жизни. Но у нее нет будущей жизни.

Разве что…

– Что?

– Мне не хочется, чтобы она умирала. Времена могут измениться, и я не хочу остаться этаким людоедом, пожирателем детишек. Законы ведь принимают и отменяют, а простые люди, вроде меня, всегда оказываются виноваты.

– Это все неправда.

– У меня было трое детей, – сказал Реник, – двое погибли при крушении самолета. А дочь сейчас живет отдельно, со своей матерью. Когда клона уничтожают, остается одежда, иногда это очень хорошая одежда. Я выбираю лучшее и отсылаю им, бывшей жене и бывшему ребенку. Они не знают, откуда эти вещи, но они никогда меня не благодарят. Они меня ненавидят потому что я собственными руками купил билеты на тот самолет.

Реник никогда не имел троих детей и никто из его родственников не погиб при крушении самолета. У него были свои резоны, чтобы врать, но эти резоны нам не интересны. А вот Мира действительно жила одна после того, как эксперименты экстремальщиков прекратились. А прекратились они после того, как погиб мальчик с хоботом, по кличке «Слон».

Слон был самым сильным и, по плану экстремальщиков,