Приманка для дьявола

– Эрик, вставай, – сказал знакомый голос, Эрик стал вспоминать, кому он принадлежит, и вспомнил, что – доктору. И следом эа этим вспомнил все остальное.

Он сел, тараща глаза, сон выходил из него волнами. К горлу подступила тошнота – будто укачало.

– Доктор, – сказал он хрипло. – Умыться тут где-нибудь можно?

Теперь он видел, что в помещении есть еще два человека: оба где-то сбоку, туманными пятнами – не сразу и разглядишь.

– Вот эта дверь, – сказал доктор.

Холодная вода привела Эрика в чувство. Точно и на самом деле смыл какую-то слизь с лица, с мозгов – стало хорошо и ясно; надолго ли? – будет видно.

Запахивая полы своей пижамной куртки, Эрик вернулся в освещенную комнату; в подземелье, судя по звуку шагов, были и другие помещения – и немалые.

– Позвольте представить, – сказал доктор. – Эрик Томса – студент. Хенрик Хаппа, полковник нацбезопасности, шеф отдела по борьбе с терроризмом. М-м… Амадео Тимко, правильно? Программист, сотрудник того же отдела.

Полковник был чем-то похож на доктора, только лет на десять старше: тоже лысый, крепкий, загорелый, подтянутый, тоже в очках, но без бороды, в сером костюме и при галстуке. Вид абсолютно не полковничий, скорее профессорский. И с ним – совсем молодой парень, почти мальчик, в джинсовой безрукавке на голое тело и с медальоном на груди: рыкающий лев. Полковник шагнул к Эрику, протянул ему руку, другой рукой потрепал его по плечу, сказал:

– Доктор кое-что сумел сообщить мне о вас, и я, конечно, сделаю все, что смогу. Моя должность пусть вас не смущает. Я выступаю сейчас как частное лицо. Доктор тоже не сотрудничает с нашей организацией, у нас с ним сугубо личные отношения – надеюсь, неплохие. Так, Лео?

– Так, – сказал доктор. – Если не считать некоторых нюансов.

– Без нюансов было бы скучно, – сказал полковник. – Эрик, вот это Амадео, по компьютерам он первый в мире. Мы попробуем разобраться, что это за штука в тебе, и отключить ее.

– Вытащить, – сказал Эрик.

– Может быть, и вытащить, – сказал полковник. – Ам, что ты думаешь?

– Пока ничего, – сказал Амадео. – Надо покрутить. Видимо, – он взял рентгенограммы, посмотрел на них, – вот тут есть блок индукционной связи… вероятно, в шлеме – парный блок и какая-то электронная начинка и, скорее всего, обеспечение связи со стационаром. Вряд ли я ошибаюсь. Ну что? – обратился он к Эрику. – Приступим?

– К чему? – спросил Эрик.

– Надо попробовать раскопать начинку вот этой вот штуковинки, – Амадео ткнул пальцем в тело паучка. – Ты не бойся, я осторожно.

– Я не боюсь, – сказал Эрик. – Который час?

– Без пятнадцати четыре, – сказал доктор. – А что?

– Не знаю, – сказал Эрик. – Давайте меня на всякий случай к чему-нибудь привяжем.

– Не помешало бы, – сказал Амадео и огляделся в поисках подходящей мебели.

– Сейчас, – сказал доктор и вышел. Вернулся он скоро, волоча тяжелое кресло с подлокотниками.

– То, что надо, – сказал Амадео.

Эрик сел в кресло, положил руки на подлокотники, дал себя привязать жгутами из разорванной простыни. Ему было страшно, но страх был как бы внизу, по пояс, – там он бушевал и крутился, голова оставалась ясной.

Амадео принес и поставил рядом с дисплеем свой обтекаемой формы чемодан с надписью «Хелионетикс», открыл его. В крышку чемодана был вмонтирован экран, перед экраном был пульт. Бормоча что-то себе под нос, Амадео соединил свой компьютер с тем, который стоял здесь, и с телефонным гнездом. Полковник и доктор молча следили за его действиями.

– Доктор, – сказал Амадео, – еще одной простыни не найдется?

Доктор принес простыню, Амадео набросил ее на стеллаж и развернул кресло Эрика так, что он сидел теперь как бы перед киноэкраном. На уровне глаз Эрика Амадео фломастером нарисовал черный кружок.

– Постарайся смотреть только на него, – сказал он Эрику. – И говори мне все, что будешь чувствовать. Потом он ощупал Эрику затылок, приложил к коже что-то холодное, металлическое и залепил это холодное резиновой лентой вокруг головы.

– Предвкушение чего-то приятного, – сказал Эрик. – Так уже было…

За спиной тихо попискивал компьютер, двигались люди, обменивались отрывистыми замечаниями – Эрик не прислушивался. Потом доктор и полковник вышли покурить. Эрик сидел, стараясь не напрягаться в ожидании неизвестно чего, и черный кружок то таял, то становился неправдоподобно четким, он говорил об этом, и Амадео мычал согласно. Потом позвал:

– Господа! Кушать подано!

– Та-ак… и что? – спросил, подходя, полковник, доктор тоже был где-то рядом, Эрик слышал его дыхание.

– Вот, пожалуйста, схема того, что у него внутри.

– Что-то уж слишком просто, – сказал полковник.

– Да, – сказал Амадео, – в сущности, это просто коммутатор. И вот – несколько вариантов, как могла бы выглядеть внешняя схема… два звена: вот шлем, вот – стационар… Очень просто.

– Минуточку, – сказал доктор. – А нельзя наложить эту схему на схему мозга? Хочу посмотреть, куда идут электроды.

– Попробуем, – сказал Амадео. И немного спустя: – Вот.

– Так, – сказал доктор. – Надо же… А вид сбоку можно?

– Все можно, – сказал Амадео. – Крутите как угодно.

– Ага, – сказал доктор. – Ага… – Он сопел за спиной Эрика, потом принялся что-то насвистывать.

– Ну что? – не выдержал полковник.

– Отвали, Хенрик, не мешай, – сказал доктор. – Амадео, вот этот контур все время возбужден, так?

– Да, – сказал Амадео. – Все время.

– Интересная картина, ребята, – сказал доктор. – Ну, до чертиков интересная. Знаешь, Хенрик, на них работает какой-то гений. Если бы это делал я, получилось бы втрое более громоздко. Чрезвычайно изящно сделано. Эрик, ты можешь гордиться, над тобой поработал великий талант.

– Лео… – сказал полковник, но доктор перебил его.

– Да, Хенрик, – сказал он. – Это то самое. И явно не первые опыты. Вот смотри: эти четыре электрода, по два в каждую лобную долю. При включении контура создается два очага застойного возбуждения, доли изолируются от остального мозга, это как бы временная лоботомия. Но сама кора лобных долей используется для каких-то иных… м-м… вычислительных целей. Микросхемы на живых нейронах, очень изящно. Вот эти электроды, нижние, проникают в ствол мозга и, вероятно, возбуждают тетикулярную информацию, от этого кора сначала тормозится, а потом идет вразнос, активность мозга резко возрастает; а вот этот электрод следит за тем, чтобы она, так сказать, не перегрелась, здесь вот, как видишь, логарифмическая обратная связь. Это вот – совершенно четко – активизация центра удовольствия, а это – центр наказания. То есть при воспитании используется самый старый метод: кнут и пряник. Вот это – интеграция слуха и зрения, и – смотри, – минуя все аналоговые поля, кроме тех, искусственных, в лобных долях – связь с двигательными центрами. Реакция на звук и изображение ускоряется, наверное, на порядок. А вот это, думаю, самое интересное, здесь постоянно поддерживается очаг застойного возбуждения, это область правого миндалевидного ядра, я даже не представляю себе, что это за центр.