Город в конце времён

И все же он знал. Чувствовал нутром. Натараджа была величайшим городом своей эпохи, превосходила даже Кальпу… А это название откуда всплыло?

— Так ответь же, кто я такой?! — крикнул Даниэль, карабкаясь по наклонной стене. — Я не вижу снов. Никогда. В моих сновидениях только мрак.

Хаос прокатился по Земле многомерной волной, взял в осаду последние анклавы человечества: сверху, снизу, со всех сторон, обрезая не только линии судьбы, но и перекрывая доступ в пространстве и времени. Так Хаос осуществлял трансформации, забирал себе полный контроль — и низводил свои завоевания к мешанине лжи и сумятицы, насквозь прожигая каузальные пряди.

А затем, словно утомившись — или не имея никакого понятия, что делать с приобретенными вотчинами, — он откатывался назад, сосредотачивая усилия на зондирующей фронтальной волне, на мембране, которая-то и реализовывала вторжения, и обрывала пряди… на которую Даниэль уже столько раз наталкивался.

После себя Хаос оставил лишь скорлупу: город, опаленный — но не огнем, уничтоженный — но не средствами физического разрушения. Город был обжарен до хруста утраченной историей, проеден насквозь парадоксом.

Жители города пострадали более всего. Сооружения, что некогда поддерживали их комфорт и безопасность, пытались самостоятельно починить себя или, по крайней мере, сохранить некое подобие целостности в отдельных, еще не обрушившихся частях, однако их наказывали вновь и вновь — строения умирали, гнили и воскрешались чудовищными новыми путями — и наконец город сдался.

Жертва прикосновения Хаоса.

Даниэль выбрался на массивный гребень. Боль и изнеможение, от которых страдало его тело, не имели значения. Верхняя часть стены — размером в несколько миль — была загнута, надломлена и лежала на других сооружениях. Ее нижняя часть терялась в тени, затопившей основание.

Всякий раз, когда его ступни и руки касались камня, из кожи, костей и мышц выскакивали бледно-голубые искры: атомы, элементарные частицы — изумленная материя узнавала сама себя и пыталась исправить извращенное дубль-локационное состояние. Но отнюдь не на это великое узнавание намекали его новые/старые воспоминания, его новые инструкции.

Он шел издалека и очень долго.

В этих руинах его ждал куда более грандиозный момент воссоединения.

Пытаясь не обращать внимания на крошечные голубые копья и искры, Даниэль присел на гребне и извлек камни из их шкатулок. Как и раньше, они не хотели совмещаться друг с другом. Один из них выглядел много старше, если можно так выразиться. Форма похожа, однако предназначение явно предполагало иную комбинацию. Один из камней вдруг сильно потянул влево, затем вниз. Одновременно с этим раздался дикарский, жуткий вопль, словно некая тварь изнывала от боли; со всех сторон отразилось эхо, а затем — с извращенной радостью — взметнулось ввысь, растягиваясь допплеровским завыванием.

Руины будто поджидали этого момента. Они взялись играть со звуком, перебрасывать его. Свисавшие конструкции содрогнулись и пролились дождем ржавчины на склон навесной стены, затем попытались сдвинуться с места, словно отзываясь на неизвестную команду. Стена сместилась на пару дюжин ярдов вдоль серебристых межсоединительных рельсов — затем со скрежетом замерла, теряя куски размером со старые коттеджи в Валлингфорде.

Даниэлю пришло в голову, что далеко не впервые звучит такое эхо в Натарадже.

Тот камень, что вел себя сонливо, Даниэль вернул в шкатулку и сунул ее в карман. Камень, зажатый в руке, постепенно наливался теплом, обжигал ладонь. Даниэль понуро свесил голову — все болит. А этот вопль… совсем не звериный.

Женщина.

Камень дернулся вновь — единственная часть Даниэля, которая сейчас принимала решения и указывала направление. На совести Даниэля так много убийств — и все ради того, чтобы добраться сюда. Приближался миг встречи… Но это ничего не изменит, ни в чем не поможет.

И так будет всегда.

Проверено.

ГЛАВА 111

Сплетения древней Натараджи дрогнули, и привычный ужасающий звук массивного соударения — горы обрушиваются, пещеры обваливаются, кипят пыльные клубы — возвестил очередной этап компрессии.

Главк почувствовал, как в его чреве что-то съежилось, словно сжатое пальцами исполинской руки.

Уитлоу пробирался сквозь каменный бурелом города, сноровкой напоминая таракана в зачумленном лесу. Он периодически корректировал курс, следуя указующим наставлениям Моли — серого авторитета, лишенного реальной и локализованной субстанции. Главк нашел в себе силы и двинулся следом; вместо дыхания — торопливые хрипы, глаза жжет от кружения света и теней во вздыбленном, спутанном скелете города, который стал трупом.

Уитлоу остановился и почесал подбородок, скрипя щетиной. Бросил пристальный, чуть ли не укоризненный взгляд на Главка.

— Опять стягивается, — сказал он. — Пространство становится все меньше и меньше, в любых смыслах. Расстояния меняются, меняются и направления. Ощущаешь?

— Да, — пропыхтел Главк и потерянно сгорбился. В голову упорно лезла мысль: вот что, наверное, переживают заваленные шахтеры… гаснут свечи, воздух превращается в яд…

— А ведь еще не конец, — заметил Уитлоу, качая головой. — Не исключено, что нас сдавит до размера горошины. И что тогда?

Главку было яснее ясного, на что способны Моль с Уитлоу: оставят его в этих джунглях, и никакие навыки и уловки не спасут Макса. Не исключено, что именно это они и собираются проделать — но у него не было другого выбора, оставалось только идти следом.

— Бросили меня — ну и ладно, — заявил Уитлоу, стреляя в его лицо темными глазами. — Я обид не держу. Новые обстоятельства, новый кодекс поведения, не говоря уже про новые почести. Вот о них лучше не говорить. Была бы моя воля, я бы тебя бросил.

— Вы уже бывали здесь по вызову Госпожи? — спросил Главк.

— Какой занятный вопрос! — восхитился Уитлоу. — Вполне возможно, просто я позабыл об этом. Ты тоже забудешь, что мы сейчас здесь.

— Мне кое-что тут знакомо, — тихо промолвил Главк. — На волоске от гибели при каждом шаге… Если чутье не обманывает.

— Когда я был помоложе, то воображал, что это своего рода загробное царство. Жизнь после жизни. А ты?

— Никогда об этом не думал, — ответил Главк, почти не соврав. Почти.

— Я лично предполагаю — хотя мало в это верю, разумеется — что наша добыча найдет здесь вполне удовлетворительное существование: скажем, предложат свои услуги, ничуть не хуже тех, которые оказываем мы или, допустим, Моль. Далее, имеют место целые напластования ошибок — к примеру, ловцы, что по собственной неуклюжести попали в Зияние. За прошедшие века это случалось со многими.

А из Зияния обратного пути нет. Ты ведь тоже терял партнеров, верно? Не желаешь возобновить знакомство?

— Благодарю покорно, но мне и так хорошо, — пробурчал Главк.

— Не исключено, что мы с ними повстречаемся на пути к Плетенке. Мы — единственные выжившие. Из всей многотысячной толпы… возможно, из десятков тысяч ловцов… — Уитлоу недоуменно огляделся. Уже некоторое время они не испытывали «касания» — направляющих тычков серого авторитета. Уитлоу издал низкий, ровный свист, будто подзывал собаку-невидимку. — Куда запропастился этот ставленник, хотел бы я знать…

— В Плетенке пребывает… она? — осторожно поинтересовался Главк.

Уитлоу медленно повернулся, шаркая увечной ногой, посмотрел вверх и вскинул руки, выщупывая пальцами темноту, словно хотел найти в ней веревку и выбраться на дневной свет.

— Плетенка не в ее власти. Честь открытия принадлежит Моли. То, что некогда было большим, нынче уменьшилось и ослабло; все схлопывается к своему минимуму. А вот то, что было крошечным, станет великим. Да, Макс, это наш последний шанс.

— Я ничего не понимаю, мистер Уитлоу, — устало произнес Главк. — Вечно вы изъясняетесь нелепыми загадками.

— Ты никогда бы не осмелился сказать подобного, кабы не обстоятельства, которые низвели меня до столь жалкого положения. Ты бы внимал мне со льстивой, подобострастной улыбкой, и между нами царило бы полное взаимопонимание. Однако иерархическая лестница порушена… побрякивая и позванивая, осыпаются ступени авторитета. Взять, к примеру, Моль…