Сирены Титана (сборник)

Глава тридцать седьмая.

Это старое золотое правило…

Я ушел от Виртанена.

Не успев сделать и нескольких шагов, я понял, что единственное место, куда я хочу пойти, — это в подвал Джонса, к моей любовнице и к моему лучшему другу.

Я уже знал, чего они стоят, но факт остается фактом: они — все, что у меня оставалось.

Я вернулся в подвал Джонса тем же путем, как и исчез, — через черный ход.

Когда я вернулся. Рези, отец Кили и Черный Фюрер играли в карты.

Никто меня не хватился.

В котельной шли занятия Железной Гвардии Белых Сыновей Американской Конституции, отрабатывались почести, воздаваемые флагу. Занятия вел один из гвардейцев.

Джонс ушел наверх писать, творить.

Крафт, этот Русский Супершпион, читал «Лайф» с портретом Вернера фон Брауна на обложке. Журнал был раскрыт на центральном развороте с панорамой доисторического болота эпохи рептилий.

Из приемника доносилась музыка. Объявили песню. Название ее запечатлелось в моей памяти. Нет ничего удивительного в том, что я его запомнил. Название как раз подходило к тому моменту, впрочем, к любому моменту. Название было: «Это старое золотое правило: что посеешь, то пожнешь».

По моей просьбе Институт документации военных преступников в Хайфе нашел мне слова этой песни. Вот они:

— Во что играете? — спросил я игроков.

— В ведьму, — ответил отец Кили.

Он относился к игре серьезно. Он хотел выиграть, я увидел, что у него на руках дама пик, ведьма.

Я, наверное, показался бы более человечным, вызвал бы больше сочувствия, если бы сказал, что в тот момент у меня голова пошла кругом от ощущения нереальности происходящего.

Извините.

Ничего подобного.

Должен признаться в ужасном своем недостатке. Все, что я вижу, слышу, чувствую, пробую, нюхаю, — для меня реально. Я настолько доверчивая игрушка своих ощущений, что для меня нет ничего нереального. Эта доверчивость, стойкая, как броня, сохранялась даже тогда, когда меня били по голове, или я был пьян, или был втянут в странные приключения, о которых не стоит распространяться, или даже под влиянием кокаина.

В подвале Джонса Крафт показал мне фотографию фон Брауна на обложке «Лайф» и спросил, знал ли я его.

— Фон Брауна? — спросил я. — Этого Томаса Джефферсона космического века? Естественно. Барон танцевал однажды в Гамбурге с моей женой на дне рождения генерала Вальтера Дорнбергера.

— Хороший танцор? — спросил Крафт.

— Что-то вроде танцующего Микки Мауса, — сказал я. — Так танцевали все крупные нацистские деятели, когда им приходилось это делать.

— Как ты думаешь, он бы сейчас тебя узнал? — спросил Крафт.

— Уверен, что узнал бы, — сказал я. — С месяц назад я наскочил на него на Пятьдесят второй улице, и он окликнул меня по имени. Он очень поразился, увидев меня в таком плачевном положении. Он сказал, что у него много знакомых в информационном бизнесе, и предложил подыскать мне работу.

— Ты бы в этом преуспел.

— Вообще-то я не чувствую мощного призвания заниматься перепиской с клиентами, — ответил я.

Игра в карты кончилась, проиграл отец Кили, он так и не смог отделаться от жалкой старой ведьмы — пиковой дамы.

— Ну и ладно, — сказал отец Кили, как будто он много выигрывал в прошлом и собирается и дальше выигрывать. — Всего не выиграешь.

Вместе с Черным Фюрером он поднялся наверх, останавливаясь через каждые несколько ступенек и считая до двадцати.

И теперь Рези, Крафт-Потапов и я остались одни.

Рези подошла ко мне, обняла меня за талию, прижалась щекой к моей груди.

— Только представь, дорогой, — сказала она.

— Что? — сказал я.

— Завтра мы будем в Мексике.

— Гм.

— Ты чем-то обеспокоен.

— Обеспокоен.

— Озабочен, — сказала она.

— Тебе тоже кажется, что я озабочен? — сказал я Крафту. Он все еще изучал панораму доисторического болота в журнале.

— Нет, — сказал он.

— Я в обычном, нормальном состоянии, — сказал я.

Крафт показал на птеродактиля, летающего над болотом.

— Кто бы мог подумать, что такое чудовище может летать? — сказал он.

— А кто бы мог подумать, что такая старая развалина, как я, может покорить сердце такой прелестной девушки и, кроме того, иметь такого талантливого верного друга?

— Мне так легко тебя любить, — сказала Рези. — Я всегда тебя любила.

— Я как раз подумал… — сказал я.

— Расскажи мне, о чем ты подумал, — попросила Рези.

— Может быть, Мексика не совсем то, что нам нужно, — сказал я.

— Мы всегда сможем оттуда уехать, — сказал Крафт.

— Может быть, в аэропорту Мехико-сити мы можем сразу пересесть на реактивный самолет.

Крафт опустил журнал.

— И куда дальше? — спросил он.

— Не знаю, — сказал я. — Просто быстро куда-то отправиться. Я думаю, меня возбуждает сама мысль о передвижении, я так долго сидел на месте.

— Гм, — сказал Крафт.

— Может быть, в Москву? — сказал я.

— Что? — сказал Крафт недоверчиво.

— В Москву, — сказал я. — Мне очень хочется увидеть Москву.

— Это что-то новое, — сказал Крафт.

— Тебе не нравится?

— Я… я должен подумать.

Рези стала отодвигаться от меня, но я держал ее крепко.

— Ты тоже об этом подумай, — сказал я ей.

— Если ты хочешь, — сказала она едва слышно.

— Господи! — сказал я и как следует тряхнул ее. — Чем больше я об этом думаю, тем это становится привлекательнее. Мне бы в Мехико-сити и двух минут между самолетами хватило.

Крафт встал, старательно сгибая и разгибая пальцы.

— Ты шутишь? — спросил он.

— Разве? Такой старый друг, как ты, должен понимать, шучу я или нет.

— Конечно, шутишь. — сказал он. — Что тебя может интересовать в Москве?

— Я бы попытался найти одного старого друга, — сказал я.

— Я не знал, что у тебя есть друг в Москве.

— Я не знаю, в Москве ли он, но где-то в России, — сказал я. — Я бы навел справки.

— Кто же он? — спросил Крафт.

— Степан Бодовсков, писатель.

— А… — сказал Крафт. Он сел и снова взял журнал.

— Ты о нем слышал? — спросил я.

— Нет.

— А о полковнике Ионе Потапове?

Рези отскочила от меня к дальней стене и прижалась к ней спиной.

— Ты знаешь Потапова? — спросил я ее.

— Нет.

— А ты? — спросил я Крафта.

— Нет, — сказал он. — Расскажи мне о нем.

— Он — коммунистический агент, — сказал я. — Он хочет увезти меня в Мехико-сити, где меня схватят и отправят в Москву для суда.

— Нет! — сказала Рези.

— Заткнись! — сказал ей Крафт.

Он вскочил, отбросив журнал, и пытался вытащить из кармана маленький пистолет, но я навел на него свой люгер.

Я заставил его бросить пистолет на пол.

— Глянь-ка, — сделав удивленный вид, сказал он, словно был здесь ни при чем. — Прямо ковбои и индейцы.

— Говард, — сказала Рези.

— Молчи! — предупредил ее Крафт.

— Дорогой, — сказала Рези плача, — мечта о Мексике — я надеялась — она станет реальностью. Нас всех ждало избавление! — Она раскрыла объятия. — Завтра, — сказала она тихо. — Завтра, — прошептала она снова.

И тут она бросилась к Крафту, как будто хотела вцепиться в него. Но руки ее ослабли и бессильно повисли.

— Мы все должны были родиться заново, — сказала она ему хрипло. — И ты — ты тоже. Разве… разве ты сам этого не хотел? Как же ты мог с такой нежностью говорить о нашей новой жизни и не хотеть ее?