Рифтеры (Сборник)

– Мелкая, ты как? – Жезл в руке дрожал. Вторую она нерешительно протянула в сторону девочки. – Я не хотела тебя пу...

– Уйди! – завыла та.

Отец взглянул в небо, заметив движение над головой.

– Хочешь драки? – рявкнул он на русалку. – Ну так с ним подерись! – И ткнул пальцем в приближающегося «овода».

Лени пришлось бежать. Бот кинулся вдогонку, вооруженный и голодный.

А теперь – каким‑то образом – ситуацией овладела Су‑Хон.

Перро вновь снизилась между автобусами:

– Пока вы в безопасности. Вы...

В тупике никого не было.

Она повернулась на сто восемьдесят градусов; что‑то мелькнуло и скрылось за углом.

– Подождите! Вы не понимаете...

Перро врубила скорость. Какое‑то время ничего не происходило. Потом все поле восприятия вздрогнуло, до самых полукружных каналов. В верхнем углу сначала замерцала, а потом уверенно зажглась надпись: ВОССТАНОВЛЕНИЕ СОЕДИНЕНИЯ.

Оружейные иконки расцвели пульсирующими опухолями. Где‑то в отдаленном царстве собственной плоти Перро выдавала лихорадочные арпеджио, барабаня по пульту управления. Ничего не работало.

– Беги! – закричала Су‑Хон, когда связь оборвалась окончательно.

Но она уже вернулась в Монтану, и ее голос цели не достиг.

400 МЕГАБАЙТ: ПРЕРЫВИСТОЕ РАВНОВЕСИЕ

400 мегов завис на грани самоупоения.

Уже тысячи поколений он хранит секрет успешной жизни в Водовороте. Хищники с мощными лапами и скрежещущими зубами преследовали его; соперники состязались с ним за каждое новое убежище, каждое пастбище; болезни старались выесть ему нутро. И все‑таки 128 родил 142, а 142 родил 137 (тут пришлось подрезать избыточный код), 137 родил 150, и так далее, и так далее до нынешнего предкризисного состояния. И все благодаря тайне, закодированной в генах:

Если хочешь передвигаться по Водовороту быстрее, козыряй именем Лени Кларк.

Он не понимает, почему так. Да это и неважно. 400 знает точно: именно эта цепь букв открывает двери куда угодно. Ты можешь прыгать от узла к узлу так, словно дезинфекторов, файерволов и «акульих репеллентов» не существует. Без ущерба пройти сквозь лютую биомясорубку, через зельц, тогда как без защитного амулета «Лени Кларк» в кармане после такого любой гарантированно превращался в статические помехи. Даже Убежище – мифическое, недоступное Убежище, огромный шведский стол, практически нетронутый аппетитами живых, – когда‑нибудь могло оказаться в досягаемости.

Только возникла проблема: слишком многие примазались к делу.

В Водовороте такая ситуация в порядке вещей: эволюция идет слишком быстро, полсекунды не проходит, как появляется куча подражателей, и они тут же открывают колесо, которое ты вроде как намеревался держать при себе. И теперь на бесплатных рейсах между свободными зонами становилось слегка тесновато. Бинарные лошадки еле тащились под грузом десятков попутчиков, причем каждый из них норовил ухватить частичку памяти, замедляя движение еще больше. В итоге файлы‑переносчики стали привлекать внимание – контролеры контрольных сумм просто по логике понимали, что не может обыкновенная почта весить под сто гигов, а акулы пускали слюни на добычу, разжиревшую настолько, что она уже не могла двинуться с места.

Хочешь распространить свое семя по Водовороту? Впряги в повозку «Лени Кларк». Хочешь пойти на корм? Сделай то же самое.

Правда, такие проблемы возникли не у всех. Некоторые твари скакали повсюду так же быстро, как и всегда. Даже быстрее. Наверное, что‑то знали. Или кого‑то. 400 так и не смог выяснить их секрет.

Хотя вот‑вот выяснит.

В данный момент он скрещивается с дальним род­ственником, их линии разошлись всего пару сотен поколений назад. Почти все гены остались прежними; многообразию это не способствует, но, по крайней мере, дело верное и уже опробованное. Оба партнера, например, имеют по несколько десятков копий «Лени Кларк», которыми обмениваются с бездумной интенсивностью.

Но нет гена, который был бы как остров, даже в Водовороте. Независимых локусов не существует. Каждый путешествует в компании с остальными, маленькими созвездиями взаимосвязанных черт, мусорным кодом, случайными сочетаниями. И скоро 400 выяснит, что не только «Лени Кларк» имеет значение, но и свита, с которой она путешествует.

Все кусочки выстраиваются для пересчета. Подпрограммы репликации маршируют вдоль строя, словно информационная РНК, готовые резать и копировать. Случай перетасовывает карты, оргазм выбрасывает их наружу, и 400 вводит «Лени Кларк» в кузена. Последовательности вроде «вампира», «Биб» и «Бетагемота» идут в комплекте.

Взамен, согласно традиционному кредо гермафроди­тов «ты – мне, я – тебе», он получает «Лени Кларк» с совершенно новым кругом друзей. Вроде «судного дня». «Разрушения». Или «лучшеподаватьхолодной».

По всем приметам еще один незначительный трах. Но после него для 400 все начинает меняться.

Неожиданно репликационный уровень зашкаливает в небеса. Раньше его потомство прозябало и хирело в захолустных кэшах, а теперь сам Водоворот выгребает их из небытия и копирует по тысячи раз. А в один прекрасный цикл фильтр безопасности Н'АмПацифик замечает, как несколько потомков 400 дрейфуют к северу от побережья Энергосети. Приняв тех за передачи высокоприоритет­ной важности, он передает их ближайшему умному гелю. Тот сканирует актуальные внедренные данные и отсылает копии в Убежище на безопасное хранение.

Ни с того ни с сего самые могущественные силы в Водовороте решили дать членам Клуба 400 все, чего те хотят. Клуб не интересуется причинами такого везения – только пользуются им.

Они больше не 400 мегов, не автостопщики.

Теперь они превратились в настоящего Иоанна Крестителя.

МИКРОЗВЕЗДА

Он слишком долго был не у дел. Начал терять хватку. Как еще объяснить, что Кен не заметил засаду, которую трое подростков со стеклянными глазами устроили на задворках Санта‑Круса?

Конечно, сейчас у Лабина было немало забот. К примеру, надо было как‑то свыкнуться с крайне тревожными результатами тестов. Он проводил их много дней, каждый раз отметая новые, неизменно чистые анализы, задавая все более специфические параметры на случай все более невероятных болезней, – и вот наконец нашел. Что‑то поселилось в его крови – что‑то, чего ни природа, ни Н'АмПацифик туда не запускали.

Что‑то на удивление отсталое.

Из‑за таких новостей забылся бы любой нормальный человек. Но того, кто однажды пересадил ядерную микробомбу из собственного брюха в сердце подстанции Труа‑Ривьер без всякой анестезии, это не извиняло. Не извиняло Кена Лабина.

Такое непростительно. Нападавшие не тянули даже на бандитов; подростки, лет по шестнадцать – двадцать, закинулись каким‑то нейротропом и явно считали себя непобедимыми из‑за трансдермальных стероидов, роговичных накладок и шоковых дубинок. Пока Лабин отдыхал в Тихом океане, образ рифтеров отчего‑то стал модным среди сухопутников. Дело, скорее всего, было в глазах. На дне линзы скрывали множество грехов, прятали страх, слабость и ненависть под масками глухого равнодушия. Там они давали защиту, выстраивали дистанцию, и слабые со временем становились сильными.

Здесь же, наверху, они всего лишь превращали слабаков в идиотов.

Нападавшие хотели денег или еще чего‑то. Кен не вслушивался. Не стал даже утруждать себя предупрежде­ниями. Нападавшие явно были не в настроении слушать.

Пять секунд спустя им хотелось лишь одного – бежать. Лабин – предвидев поведение жертв задолго до этого, на подсознательном уровне, – лишил их возможности пользоваться ногами. Он чувствовал чисто символическое, отстраненное нежелание переходить к следующему неизбежному шагу, но они увидели гораздо больше, чем позволяли соображения безопасности. Кен совершил ошибку – если бы он не был столь беспечен, то не допустил бы конфликта, – однако непоправимое уже случилось. Свободные концы топорщились, их пришлось обрезать.