Многоярусный мир. Том 2. Сборник фантастических произведений

Они ползли и шли утиным шагом, пока не заболели ноги и спины. Они произвольно сворачивали направо и налево без всякой системы и дважды поднимались по вертикальным шахтам. Настало время, когда они очутились в полной темноте и тишине, за исключением стучавшей в ушах крови.

Кажется, они обогнали гончих.

Отдохнув, они направились вверх. Было крайне важно выждать, пока ночь не скроет их передвижение на поверхности. И сделать это оказалось трудно. Хотя они и устали и пытались уснуть, они без конца пробуждались, словно прыгая с трамплина, бессознательного состояния высоко в воздух открытых глаз, дрыгая ногами и дергая руками. Они знали об этом, но не могли полностью уснуть и забыться, а также «нормально» бодрствовать, кроме тех случаев, когда выплывали из кошмаров. В отверстии на конце шахты, выходившей на поверхность горы, уже появилась ночь.

Они полезли вверх и наружу, видя патрули внизу и слыша их наверху. Подождав, пока не стихнет наверху, они полезли через валы и вверх по следующей стене и так до следующего уровня улицы. Когда они не могли передвигаться снаружи, они ползли по вентиляционной шахте.

Нижние районы города ярко освещались факелами.

Солдаты и полиция основательно прощупывали нижние уровни. Потом, когда они поднялись выше, кольцо солдат стало плотнее из-за уменьшения площади.

Повсюду были поисковые партии, осуществляющие проверку на месте.

— Если тебя полагалось взять живым, то почему они стреляли в нас? — спросила Анана. — Они не могли достаточно хорошо видеть нас, чтобы различить цели.

— Они были возбуждены, — ответил Кикаха.

Он устал, проголодался, мучился жаждой и испытывал бешеную ненависть к убийцам Калатол. Печаль придет позже, чувство вины — никогда. Он никогда не страдал от такого чувства, если не имел реальные причины. У Кикахи имелись некоторые невротические недостатки и невротические достоинства — будучи человеком, их никак не избежать — но неуместного ощущения вины среди них не числилось. Он ни в коем случае не был виновен в ее смерти. Она впуталась в это дело по своей собственной воле, зная, что может умереть.

От ее смерти можно было даже получить немного радости: на месте Калатол мог оказаться Кикаха.

Кикаха отправился по секции шахт за едой и питьем. Анана не хотела оставаться, поскольку боялась, что он, возможно, не сумеет опять найти ее. Она дошла с ним до трубы, ведущей в потолок дома, где одна семья громко храпела и громко воняла вином и пивом. Он вернулся с веревкой, хлебом и сыром, фруктами и мясом и двумя бутылками воды.

Они снова ждали, пока ночь не выплыла из-за монолита и не вцепилась мертвой хваткой в город. Тогда они снова направились вверх, когда можно — снаружи, когда нельзя — внутри. Анана спросила его, почему они поднимаются и он ответил, что поневоле, так как город в любом месте кишмя кишел врагами.

6

В полночь они выбрались из вентиляционной шахты в другой дом и прошли мимо спящих. Этот дом стоял на улице, находящейся ниже императорского дворца.

Дальше не будет никаких соединений внутренних шахт. Поскольку все лестницы и спуски охранялись, они могли добраться до своей цели, только поднявшись на некоторое расстояние снаружи. Это будет нелегко. На протяжении сорока футов поверхность горы преднамеренно оставлена гладкой.

Затем, когда они крались в тени у подножья стены, они наткнулись на обутые в сапоги ноги, торчавшие из темной ниши.

Ноги принадлежали мертвому часовому, рядом с ним лежал еще один мертвец. Один был заколот в горло, а другой удавлен проволокой.

— Здесь побывал Нимстоул! — прошептала Анана. — Его, не зря, знаешь, прозвали Петельником.

В трехстах ярдах впереди по улице вспыхнули факелы приближавшегося патруля. Кикаха выругал Нимстоула за то, что тот оставил тут тела. На самом-то деле для патрулей не составляло большой разницы, убиты ли часовые или отсутствуют на своих постах. Тревогу поднимут в любом случае.

Небольшие ворота в стене оказались незапертыми. Запереть их можно было только снаружи. Кикаха и Анана, забрав оружие часовых, прошли в ворота и взбежали по крутой лестнице меж высоченных гладких стен. К тому времени, когда они добрались до верха, они сильно запыхались и жадно глотали воздух открытыми ртами.

Снизу послышались крики. В крошечных воротах появились факелы, и солдаты стали взбираться по лестнице. Забили барабаны, затрубили трубы.

Кикаха и Анана побежали, но не ко дворцу справа от них, а к крутому лестничному маршу слева. На вершине лестницы поблескивали серебряные крыши и железные решетки, откуда до них донесся запах животных, соломы, старого мяса и свежего навоза.

— Царский зоопарк, — сказал Кикаха. — Я бывал здесь.

На противоположном конце длинной дорожки, вымощенной каменной плитой, что-то блеснуло, словно нить в шлейфе ночи.

Оно пронеслось в лунном свете и оказалось в тени, а затем растаяло в огромных дверях колоссального белого здания.

— Нимстоул! — воскликнула Анана.

Она бросилась было за ним, но Кикаха грубо оттащил ее назад. С искаженным лицом, белым, словно отлитым из лунного серебра, и широко раскрытыми, как у разъяренной совы, глазами, она резко вырвалась из его рук.

— Ты смеешь прикасаться ко мне, лаблаббий?

— В любое время, — отрезал он. — Перво-наперво, не называй меня больше лаблаббием. Я тебя не просто ударю, я убью тебя. Я не обязан сносить это высокомерие, это презрение. Оно целиком основано на пустом, ядовитом и болезненном эгоцентризме. Назови меня так еще раз, и я убью тебя. Ты меня, знаешь ли, ни в чем не превосходишь. Именно ты и зависишь от меня.

— Я завишу от тебя?

— Разумеется, — подтвердил Кикаха. — У тебя есть план бегства, такой, который может сработать, даже если он дикий?

От усилия взять себя в руки, Анана содрогнулась. Затем она заставила себя улыбнуться. Если бы Кикаха не знал о скрытой ярости, то счел бы эту улыбку самой прекрасной, очаровательной, и соблазнительной из всех виденных им в двух вселенных.

— Нет, у меня нет плана. Ты прав. Я завишу от тебя.

— Ты, во всяком случае, реалистка, — заметил он. — Большинство Господов, как я слышал, настолько высокомерны, что скорее умрут, чем признаются в какой угодно зависимости или слабости.

Эта же гибкость, однако, делала ее и более опасной. Он не должен забывать, что Анана — сестра Вольфа.

Вольф говорил ему, что его сестры Вала и Анана являлись, вероятно, самыми опасными из всех женщин. Даже делая скидку на вполне простительную семейную гордость и определенное преувеличение, они, вероятно, были крайне опасными особами.

— Оставайся здесь! — скомандовал Кикаха.

Он бесшумно и быстро бросился вслед на Нимстоулом. Он не мог понять, как двое Господов сумели пройти прямо сюда.

Как они узнали о малых тайных вратах в храме? Способ мог быть только один: во время своего краткого пребывания во дворце Вольфа они видели карту с их местонахождением. Анана не была с ними когда это случилось или, если и была, то по какой-то своей личной причине хранила молчание.

Но если про них могли узнать двое Господов, то почему Черные Колокольники не нашли их тоже, ведь времени у них было больше? Через минуту он нашел ответ. Колокольники знали о вратах и поставили перед ними двух часовых. Но этих двоих убили, одного закололи, а другого удавили.

Дверь на углу здания была открыта настежь и оттуда лился свет. Кикаха осторожно проскользнул через узкое отверстие в небольшое помещение. В камень пола были вделаны четыре серебряных полумесяца, а четыре, висевшие на настенных колышках, исчезли. Двое Господов использовали врата для побега и прихватили с собой остальные полумесяцы, чтобы никто больше не воспользовался ими.

Разъяренный Кикаха вернулся к Анане и сообщил ей эту новость.

— Этот путь отпадает, но мы еще не повержены, — закончил он.

Кикаха тронулся дальше по изогнутой дорожке из диоритовых камней, инкрустированных по краям небольшими алмазами. Он остановился перед огромной клеткой. В ней стояли бок о бок две птицы и прожигали Кикаху взглядами. Ростом они достигали двух с половиной метров. Головы их были бледно-красными, клювы — бледно-желтыми, крылья и тела зелеными, как полуденное небо, ноги — желтыми, а глаза — алыми щитами с черными шишками.