Многоярусный мир. Том 2. Сборник фантастических произведений

Из подмышек у Кикахи сочился пот, на темно-бронзовой коже женщины поблескивали капельки. Из средней комнаты, — кухни—ванны—туалета, доносились журчание воды и тихие голоса.

— Ты, должно быть, упала в обморок при мысли обо всех этих деньгах, — проговорил Кикаха. — Что помешало тебе и твоей шайке заполучить их?

— Мы воры и контрабандисты, даже убийцы, но я не предатель. Розоволикие предложили эти…

Она оборвала фразу, увидев что Кикаха усмехается, и усмехнулась в ответ:

— То, что я сказала, правда. Сумма, однако же, огромная, а поколебать нас заставила, если тебе требуется знать, хитрый ты койот, мысль о том, что произойдет после того, как уйдут розоволикие или если случится бунт. Мы не хотим, чтобы толпа разорвала нас на куски или подвергла пыткам из-за того, что некоторые люди могу г. счесть нас предателями.

— А также?

Она улыбнулась и продолжила:

— А также трое беглецов предложили заплатить нам во много раз больше того, что предлагали розоволикие, если мы выведем их из города.

— А как они это сделают? — подумал вслух Кикаха. — У них на счету нет ни одной вселенной.

— Что?

— Они способны предложить вам что-нибудь осязаемое прямо сейчас?

— На всех были драгоценности, стоившие больших наград, — ответила она, — некоторые такие — я не видела ничего похожего. Они не от мира сего!

Кикаха не сказал ей, что это выражение было в буквальном смысле правдой.

Он собирался спросить ее, не имел ли кто-нибудь из них оружия, но сообразил, что даже если у троицы таковое и имелось, троица, разумеется, не станет сообщать об этом своим провожатым.

— А как насчет меня? — осведомился он.

Он не спросил, что предложила троица кроме драгоценностей.

— Ты, Кикаха, — любимчик Господа или так, во всяком случае говорят, что ты знаешь, где спрятаны сокровища земли. Разве бедный человек вернул бы большой изумруд Ошкоацму?

— Розоволикие достаточно скоро забарабанят в твои двери, — сказал вместо ответа Кикаха. — Они перевернет весь этот район вверх дном. Куда мы отправимся отсюда?

Калатол настояла на том, чтобы он дал ей завязать себе глаза, а потом надеть на голову капюшон. Находясь не в таком положении чтобы спорить, он согласился. Она удостоверилась, что он в капюшоне не мог ничего увидеть, а затем быстро повернула его дюжину раз вокруг своей оси.

После этого он по ее приказу опустился на четвереньки.

Послышался скрежет камня, поворачивающегося на оси, и она повела его по проходу настолько узкому, что он скреб стенки обоими боками. Затем Кикаха встал, и держась за ее руку, поднялся, спотыкаясь, на сто пятьдесят ступенек, прошел двести пятьдесят шагов по слегка наклонной поверхности, спустился на триста шагов по скату и прошел еще сорок шагов по прямой линии. Калатол остановила его и сняла с него капюшон и повязку.

Он зажмурился. Его привели в округлую камеру, выкрашенную в зелено-черную полоску, имевшую сорок футов диаметром и около трех футов ширины с вентиляционной шахтой наверху. На концах укрепленных по стенам факелов, корчилось пламя. В помещении имелись кресла из нефрита и дерева, несколько сундуков, куча рулонов тканей и мехов, бочонки пряностей, бочонок воды, стол с тарелками, сухарями, заплесневелым сыром и кое-какая мебель, выполнявшая функции санузла.

Вдоль стены сидели на корточках шестеро тишкетмоаков. Блестящие черные пряди спадали им на глаза. Некоторые курили сигарки. Они были вооружены мечами, кинжалами и секачами.

В креслах сидели трое светлокожих.

Один был низкорослым, тощим как скелет, с наждачной кожей, большеносым, с акульим ртом. Второй был человеком-ламантином, переваливавшимся через подлокотники кресла водопадами жира.

При виде третьей Кикаха ахнул:

— Подарга!

Женщина была самой прекрасной из всех, когда-либо виденных им. Но он видел ее прежде. То есть это лицо существовало в его прошлом. Но тело не принадлежало этому лицу.

— Подарга! — снова воскликнул он.

Он заговорил на испорченном ликонском, употреблявшемся ею и ее орлицами:

— А я и не знал, что Вольф вынул тебя из твоего тела гарпии и вложил тебя — твой мозг — в тело женщины. Я…

Он остановился. Она смотрела на него с непроницаемым выражением. Наверное, она не хотела, чтобы он позволил другим узнать, что произошло, а он, обычно такой молчаливый, когда того требовала ситуация, настолько потерял самообладание, что…

Но ведь Подарга открыла, что Вольф являлся в действительности Джадавином, похитившим ее первоначально с Пелопоннеса три тысячи двести лет назад и вложившим ее мозг в тело гарпии, созданное в биолаборатории. Она отказалась позволить ему исправить содеянное. Она так сильно ненавидела его, что осталась в своем птиценогом теле и поклялась отомстить ему.

Что заставило ее изменить свое решение.

Но ее голос, однако, принадлежал не Подарге. Это, конечно, могло быть результатом смены телесной оболочки.

— Что ты там бормочешь, лаблаббий? — спросила она на языке Господов.

Кикаха почувствовал желание дать ей по физиономии. Слово лаблаббий являлось уничтожительным выражением Господов, обозначавшим человеческие существа, обитавшие в их вселенных, перед которыми они строили из себя богов. Лаблаббий были маленькими ручными зверьками в той вселенной, откуда пришли Господы. Они ели лакомства, предлагаемые им хозяевами, но съели бы также при первом удобном случае и экскременты. И они часто сходили с ума.

— Ладно, Подарга, притворяйся, что не понимаешь по-микенски, — сказал он. — Но осторожнее в выражениях. Я к тебе особой любви не испытываю.

Она, казалось, удивилась.

— А ты — жрец?

Кикаха был вынужден признать, что Вольф, бесспорно, превосходно сработал ее. Великолепное тело, кожа такая же белая и без единого изъяна, как он ее помнил, такие же длинные, черные волосы, прямые и сверкающие. Черты лица не были, конечно, совершенно правильными, имелась легкая асимметрия, в результате которой получилась такая красота, которая при иных обстоятельствах заставила бы его страстно желать ее.

Она была одета в светло-зеленый халат, по виду шелковый, и сандалии, почти так, словно приготовилась лечь в постель, когда ей помешали. Подарга спуталась с этими Господами?

И тут ответ постучал мысленно по плечу. Конечно же, она находилась во дворце Вольфа, когда туда вторглись. Но что случилось потом?

— Где Вольф? — спросил он.

— Кто, лаблаббий? — отозвалась она.

— Его, бывало, звали Джадавин, — процедил он сквозь зубы.

Она пожала плечами.

— Его там не было, если бы был, то его бы убили Черные Колокольники.

Кикаха пришел в еще большее замешательство.

— Черные Колокольники?

Вольф однажды рассказывал о них, но недолго, потому что их разговор прервала, поднявшая другую тему Хрисенда. Позже, когда Кикаха помог Вольфу отбить свой дворец у Ваннакса, он собирался спросить Вольфа о Черных Колокольниках, да так никогда и не собрался.

Один из тишкетмоаков резко обратился к Калатол. Кикаха понял его. Ей требовалось сказать Кикахе, чтобы он поговорил с этими людьми. Тишкетмоаки этой речи не понимали.

Отвечая на его вопросы, светлокожая женщина пояснила:

— Я, Анана, — сестра Джадавина. Этот худощавый — Нимстоул, прозванный Господами Петельником, а этот другой толстый, — Джудубра.

Теперь Кикаха понял. Анана, прозванная Ослепительной, являлась одной из сестер Вольфа. И он использовал ее лицо в качестве образца, когда создавал в биолаборатории лицо Подарги. Скорее всего, черты ее лица он взял по памяти, поскольку он не видел свою сестру Анану свыше тысячи лет. А это означало, что к настоящему времени он не видел ее свыше четырех тысяч лет.

Теперь Кикаха вспомнил, что Вольф говорил, будто Черные Колокольники применялись когда-то частично в качестве хранилищ памяти. Господы, зная, что даже сложный человеческий мозг не мог вместить знаний, накопленных за тысячи лет, экспериментировали с переводом памяти.

Теоретически ее можно было, когда надо, переправить обратно в человеческий мозг или вывести на обозрение иным способом.