Холодные и мертвые (сборник рассказов) (СИ)

— Так зачем они тебе? Эти монстры?

— Они полезные, — уклончиво повторил Ганс и кивнул на дверь. — Твой мастер. Эф в самом деле стоял в дверном проеме, неслышно открыв дверь, неплотно прикрытую Ольгердом. По его лицу загадочно мигрировали встречные потоки радужных полос, олицетворяя что-то. Наверное, он был рад видеть Курта, а может, и вообще не рад. Но когда Курт обернулся к нему, черное лицо пошло виноватой рябью. А может, ему это все просто показалось. Что там вообще можно рассмотреть?

— Я здесь, — сообщил Эф так, как будто это можно было не заметить.

— Опять где-то гулял, — поделился с Куртом Ганс. Со стороны это, наверное, выглядело так, как будто строгий учитель отчитывает родителя нерадивого ученика. При этом, правда, полагалось, чтобы родитель был хотя бы выше своего отпрыска. Ну хоть немного.

— И я здесь, — отозвался Курт. — Будем теперь жить с Гансом. Он рад. Лицо Ганса отражало гамму эмоций, радости среди которых, похоже, места не нашлось.

— Будем ему помогать. Ему ведь наверняка скучно без нас было, да и работы не имелось. Теперь жизнь точно наладится. Эф молчал. Гансу, видимо, хотелось высказаться, но он тоже молчал.

Курт всплеснул руками:

— Нет, правда, ты что, не рад?! Тогда мог бы что-нибудь сделать, чтобы эти твари не отнимали у меня мой дом! Мою машину! И мастера бы забрали, если бы не… Ты зна-ал, — удивленно выдохнул Курт. Эф все еще молчал. Молчал и Ганс.

— Пошел к черту, — бросил Курт и, обогнув Эфа, вышел в коридор.

С потолка текла карамель. Тягучие янтарно-коричневые нити тянулись от люстры, застывали и тихо-тихо звенели, как музыка ветра над дверью в кулинарной лавке. Курт осторожно отломил ближайшую к нему нитку, сжал ее зубами. Карамель тут же сломалась и осталась острой сладостью на языке, быстро, впрочем, растаявшей. Следом образовалась неприятная горечь, вяжущая десны, и Курт неприязненно сплюнул. — Не плюй на пол, — наставительно пробубнил Феликс куда-то под руку. Курт задумчиво на него посмотрел и сплюнул еще раз. Никогда в жизни его так не раздражал собственный лучший друг. — Мемфис! — Отвали! Феликс, надувшись, куда-то пропал, испарившись вместе со слюной с пола, а когда появился снова, был уже чем-то очень недоволен. А Курт как сидел за своим столом, вытянув ноги и созерцая подтеки с потолка, так и сидел. Вдруг разозлившись, Гильдерсон сдернул его со стула и принялся трясти. Курт смотрел на него удивленно и болтался в руках, как тряпичная кукла. Наконец, окончательно выведенный из себя, Феликс ударил его в лицо и отпустил, дав упасть на пол. Курт зажал нос ладонью, бездумно таращась на друга, и все равно кровь текла сквозь его пальцы. Лицо стремительно опухало, под глазами набрякли мешки, но нос не был сломан. Переносица горела огнем, на ноздрях при попытке выдохнуть появлялись кровавые пузырьки. — Понимаешь ты, черт возьми, или нет? Понимаешь? Курт помотал головой, кровь залила подбородок и рубашку. — Ты все это придумал! Как эти звезды, — Феликс кивнул на окно, за которым было совершенно пустое иссиня-черное небо, отливающее перламутром, — как эти звезды, которых нет. Ты придумал эти звезды! И ударил еще раз, на этот раз целенаправленно ломая нос.

Одновременно с диким хрустом перед глазами Курта вспыхнула целая галактика со всеми своими тысячами несуществующих (как оказалось) звезд и погасла. Проснулся Курт с ощущением влажной солоноватой горечи на губах.

Сглотнул, постарался вдохнуть и понял, что нос напрочь забит.

Потерев подбородок, понял, что тот влажный от идущей носом крови.

Курт поднялся, чуть приподняв голову и поплелся было на кухню, но был остановлен голосом Эфа: — Куда? — За салфеткой и умываться. — Здесь воды нет, — напомнил мастер. — Черт, — пробурчал еще до конца не проснувшийся Курт и нашарил выключатель. Щелкнув пару раз, вспомнил, что света в общежитии тоже нет. И отопления. Курт поспешно вернулся под одеяло, не переставая зажимать нос. — Тогда принеси какую-нибудь тряпку, — прогундосил он. Эф не стал спросить и протянул ему что-то довольно мягкое. Только вытерев лицо, Курт осознал, что это его собственная футболка. Нет, ну лучше бы спорил и источал ехидство во все поля, чем тихонько гадил. Ладно. Кровь остановилась, футболка была полностью изгваздана, в окно смотрела полная луна — и яркие-яркие звезды были именно там, где им положено было быть, что бы там ни говорил мертвый друг. — Эф, — негромко позвал Курт, и бензомастер вопросительно зашевелился в углу. — Что ты видишь за окном? — Небо, — подумав, отозвался мастер. — Полнолуние. Футбольное поле. Соседний корпус. — Не. Звезды. Видишь звезды? — Конечно, вижу. Эф издал звук, очень похожий на хриплый смешок. Тоже очень напоминающий что-то. — Хорошо, — пробормотал Курт, поплотнее закутался в одеяло, свернувшись калачиком, и уснул. Проснувшись утром, Курт долго лежал на раскладушке, глядя в потолок. По потолку тянулись провода, перемежающиеся тихо попискивающими датчиками. С тех пор, как пришла зима, небо никогда не прочищалось — даже тогда, когда не валил снег. Звезд, конечно, не было видно. Курт специально пододвинулся, заглядывая в окно. Темное небо в светлых разводах. И ни одной подмигивающей блестки. В лабораториях по соседству приглушенно горел свет и звучали голоса. Конечно, Курт не стал ночевать в пустом и холодном общежитии, поэтому теперь его утро начиналось с того, что приходили лаборанты. И Эфа не было поблизости. Со скрипом подняв себя с раскладушки, Курт окунулся в прохладу запасной лаборатории. Несмотря на то что в комнате не было окон, откуда-то все-таки очень сильно дуло. Да и ночевать рядом с аквариумами, в которых держали Серых, тоже было не очень-то приятно.

Потому, наверное, и снилась всякая ерунда. Мрачно глянув на тварей, распластавшихся по дну стеклянных банок, Курт накинул на плечи куртку и протопал сквозь основную лабораторию на выход. Лаборанты проводили его ошарашенными взглядами. Похоже, Ганс не счел нужным их предупреждать о том, что в соседней лаборатории завелась новая жизнь. Ну и правильно. Студенты должны быть готовы к чему угодно: даже к тому, что из соседней комнаты, зевая и кутаясь в парку, появится недовольный взлохмаченный тип, игнорирующий удивленные взгляды. А главное, нужно сохранять спокойствие, когда тип мелко чихнет, спрятав нос в воротник, и закроет за собой дверь, сурово припечатав: — И никогда больше не приходите так рано. Хельги уже сидела за столом и мазала губы по идее бесцветной помадой, которая все-таки давала розоватый оттенок и жирный мерзкий блеск. Курт приоткрыл глаз и поджал губы. — Доброе утро. Хельги глянула на часы, установленные на ее планшете, и показала Курту. Как оказалось, был уже безусловный день, так что винить трудящихся на благо города студентов было нельзя. Но кого и когда это останавливало? — Бр-р-р, — не очень внятно отозвался Курт. — Где? — Профессор? — осторожно поинтересовалась Хельги, пытаясь угадать, о ком идет речь. — Да черт с этим твоим профессором. Где здесь ванная? Судя по очаровательным округлостям глаз ошарашенной Хельги, она не знала, как ответить. И ей, наверное, очень хотелось Курта обругать.

Или заплакать и убежать под крыло Ганса. Но что-то очень мешало ей так поступить, поэтому она все же ответила, тщательно подбирая слова, будто боялась, что Курт вот-вот на нее бросится: — Ванной здесь нет. Была в общежитии, но там нет воды. Кулеры с водой стоят по всему коридору, там есть и горячая. На втором этаже уборные с раковинами. — И душа нет? — с наигранным ужасом поинтересовался Курт. Он-то, конечно, понимал, что в университетском корпусе просто неоткуда взяться душу. Был, кажется, в корпусе, в котором располагался факультет физической культуры, но и до того приходилось добираться десять минут на трамвае в лучше времена. Где теперь те трамваи. — Ладно. Курт подавил очередной зевок — умудрился не выспаться, проспав всю ночь и часть дня напролет — и направился к лестнице, чтобы изобразить хоть какое-то подобие водных процедур. Сначала Курт помыл голову в раковине, а потом только обнаружил, что в туалете к стенам прикреплены сушки для рук из тех, куда нужно, собственно, руки и пихать. Высушить волосы не представлялось возможным от слова «совсем». Впрочем, решив, что короткая стрижка тем и хороша, что высыхает очень быстро, стоит только пару раз повозить по ней рукой, Курт встряхнулся, с сомнением заглянул в зеркало и вернулся в коридор. Хельги занималась своими ногтями. Как можно было наводить красоту в таких условиях — Курт не понимал, но решил, что женщин ему понимать и не нужно. Вон, чем одна попытка уже закончилась. Да и вообще со временем не только дамы, но и жизнь — тоже дама — стали сложнее. Хотя, возможно, во всем виновата угнездившаяся вокруг них зима. Зима — о чудесное совпадение! — тоже женщина. Все проблемы от женщин. Так что к столу секретарши (которую, судя по всему, Ганс периодически снова возвращал в милость, а потом вновь бросал) Курт подошел изрядно накрученный. — Где Ганс? — почти гаркнул Курт. Хельги вылупилась на него так, будто он немедленно попросил назвать длину окружности Марса (а вот Феликс, наверное, ответил бы). — Он… ну… — Где?! — В кабинете, — проблеяла Хельги. Закатив глаза, Курт сделал пренебрежительный жест и направился к ректорской двери. Ганс его не ждал и был не очень рад. Разочарованно шевельнув челюстью, Ганс кивнул на гостевое кресло. — Заходи. Хочешь поговорить о своей утрате? Курт сначала сел в кресло, помолчал, размышляя над невеселой перспективой и только потом все-таки кивнул. — Хочу. Знаешь, меня очень беспокоит утрата моего дома и еще — чуть меньше — машины. Как ты можешь догадаться, мне не очень нравится спать на раскладушке в твоей лаборатории. Чем ты мне предлагаешь заниматься целыми днями? — Я вообще-то говорил про Ольгу, — рассеянно отозвался Ганс, а потом внезапно оторвался от своего планшета и уставился на Курта; до него, видимо, дошла суть наезда. — Я тебе ничем не предлагаю заниматься. Я, вообще-то, не нанимался тебя развлекать. Ты мог бы заняться какой-то полезной работой, например, не знаю… Курт скрипнул зубами, а Ганс, наоборот, воодушевился. Глаза его зло вспыхнули. — Ах да! Я забыл, что ты не можешь заниматься никакой полезной работой, потому что так и не удосужился ничему научиться. Глубоко вздохнув, чтобы унять первую вспышку ярости, Курт почувствовал боль в кончиках пальцев: оказалось, он так вцепился в подлокотники, что пальцы побелели. С трудом разжав пальцы и оттолкнувшись от подлокотников, Курт резко встал и подошел к двери. Очень тихо и осторожно прикрыв дверь за собой, он услышал напоследок: — Радуйся, что не на улице живешь. Курт, глубоко и часто дыша, отправился бродить по пустым этажам.