Проблема SETI

Мною овладевает неодолимое желание рассказать о тарелке как можно большему числу людей. Я начинаю обзванивать приятелей.

— Старик, посмотри на небо, на северо-запад.

— А что такое?

— Ну, посмотри.

— Смотрю…

— Ничего не видишь?

— Звезда какая-то…

— Звезда ли?

— Гм… В самом деле что-то уж больно яркая…

— Вот то-то и оно.

— Неужели тарелка?

— Да вроде бы она самая.

— Ну и ну! Набираю другой номер.

— Отец, тебе видно небо на северо-западе?

— Нет, а что?

— Тарелка…

— Шутишь!

— Да нет, в самом деле…

— Бегу во двор с биноклем!

Наконец все приятели уведомлены. Но я уже не могу остановиться. Кому бы еще позвонить? Я набираю номер своего шефа, Дмитрия Павловича, одного из замов главного редактора.

— Дмитрий Павлович?

— Да.

— Это Рыбников.

— Да-а… — это второе «да» звучит совсем иначе, чем первое, — весьма удивленно: никогда прежде я не звонил ему домой, к тому же в такой поздний час. Однако у меня нет ни малейшего сомнения: та весть, которую я собираюсь ему сообщить, вполне оправдывает этот необычный звонок.

— Дмитрий Павлович, вы никогда не видели летающей тарелки? — Я стараюсь говорить так, чтобы моя шутливая и непринужденная интонация была воспринята на другом конце провода. — Посмотрите, пожалуйста, на небо, на северо-запад.

Видно, начальник все еще не пришел в себя от удивления, а потому несколько медлит, решая, как ему реагировать на мои слова. После, не придумав ничего другого, кричит жене:

— Майя, посмотри, что там на небе!

Надо полагать, теперь настает очередь удивиться жене. Между ними происходит диалог, причем я, естественно, слышу только реплики своего начальника, разъясняющего супруге, в чем дело (самому ему, должно быть, не хочется подниматься из кресла). Наконец он говорит в телефонную трубку:

— Алло! Вы меня слышите? Жена говорит: какая-то яркая звезда…

Я торжествую:

— Нет, Дмитрий Павлович, таких ярких звезд не бывает. Вы сами посмотрите. Это не что иное, как летающая тарелка. Да, да, та самая.

— Ну, хорошо, хорошо, — говорит начальник примирительно. — Посмотрю. Завтра обменяемся.

Я снова иду на кухню полюбоваться на тарелку. За то время, пока я отсутствовал, она заметно переместилась вправо. Жена, дети, гости так и стоят, прилипшие к стеклу…

Ба! Как же это я забыл — на площадке, по соседству, живет Володя, тоже журналист. Как-то, несколько лет назад, когда весь мир облетела весть о «петрозаводском чуде», я его посылал от нашей газеты в командировку в Карелию, разузнать подробности — что за чудо и откуда оно взялось. Вернувшись, он напечатал у нас статью, бичущую тарелочников и прочих верящих во всевозможные чудеса.

Как же это я сразу о нем не вспомнил? Вот уж действительно дал маху. Сам-то Володя, конечно, ни черта не видит — у него окна на восток выходят.

Володя приходит заспанный, в халате.

— Что за тарелочка? — говорит он, поеживаясь после сна.

Раздвинув большой палец и мизинец, наподобие того, как делают завзятые пьяницы, Володя пытается на глаз определить склонение светящегося небесного пятна.

— Вообще-то ярковато для планеты, — говорит он неопределенно, — но… Я не верю в тарелочки…

С тем и уходит к себе продолжать прерванный сон.

Володин скептицизм как-то сразу действует на всех. Дети отправляются спать, мы, взрослые, наконец решаем поужинать, усаживаемся за стол. Разговор идет о том о сем…

Посреди разговора, однако, кто-нибудь нет-нет да и подойдет к окну.

Да нет же, ну какая планета! Волчок явно перемещается по небу, почти на глазах сдвигается вправо и вниз. Я ведь четко заметил: когда я впервые его увидел, он висел как раз над углом соседнего дома…

О своем наблюдении я решаю сообщить скептику Володе.

— Все правильно, — говорит Володя в трубку, — вправо и вниз — это значит, что твоя тарелочка движется вместе с небосводом…

Черт возьми! Как же это я сам не сообразил! Ну да, вправо и вниз — в общем-то так движутся все заходящие планеты и звезды. Кстати, и светится она вроде бы не так уж ярко…

Интерес к тарелке пропадает сам собой.

В двенадцатом часу, когда тарелка оказывается возле Останкинской башни, она уже мало чем отличается от ярких звезд…

…Гости уходят. Настроение у меня прескверное. Мне неловко перед товарищами, которым я трезвонил весь вечер. Конечно, это люди свои и все такое прочее, но тем не менее… Трезвон-то — на пустом месте. Я уверен: все они уже разобрались, что к чему. Всего-то и дел: обыкновенная планета. Скорее всего Венера (в волчок она превратилась из-за того, что я приподнял очки). Разумеется, каждый из моих приятелей счел мой звонок шуткой. Но ведь шутки тоже разные бывают. Эта — уж больно мальчишеская, не соответствующая нашему возрасту (к тому же мне-то самому доподлинно известно, что вовсе и не шутка это, все было на полном серьезе, как говорится, черт попутал).

Но более всего стыдно мне перед шефом. Тоже ведь нашел повод человека беспокоить. «Здрасьте! Летающая тарелка на небе!» Словно и он тебе друг-приятель, только что чай вместе пили. А ведь подумать: сколько раз действительно была нужда позвонить шефу домой по срочному делу, не ради какой-нибудь там блажи. Не звонил. Опасался: что, если тот как-нибудь неправильно этот звонок поймет. А тут — нечего сказать, нашел повод. Несолидно. Несолидно.

…Вот такой был случай. Теперь-то я вспоминаю о нем спокойно. Удивляюсь только: как это я мог так опростоволоситься? Как я мог поверить в эту летающую тарелку? Ведь и в редакции, и повсюду, где меня знают, я слыву непоколебимым скептиком по отношению ко всем этим материям. Что ж, и на старуху бывает проруха.

Впрочем, если говорить откровенно, после того случая я уже сам в себе не уверен. Не уверен я, что, повторись такая же ситуация, я опять в мгновение ока не расстанусь со своим хваленым скепсисом и не побегу, словно мальчишка, «задрав штаны», оповещать всех встречных и поперечных: «Тарелка! Тарелка!» Должно быть, в самом деле неистребима в каждом из нас подспудная вера в возможность чуда.

На сегодня, однако, положение таково: никаких летающих тарелок я своими собственными глазами не видел. Все видели, а я — нет. А потому для меня они и не существуют. Таков мой принцип. И делайте со мной что хотите.

Статью о ВЦ надо бы ухитриться Дмитрию Павловичу в номер поставить. Такие вещи Дмитрия Павловича всегда интересуют. А раз ему интересно, он так рассуждает, значит, и другим будет интересно. Дмитрий Павлович на эти вещи смотрит проще, чем я, да и чем другие. Заранее предвижу: вызовет к себе в кабинет, будет расспрашивать все о ВЦ — как да что, далеко за пределами того, о чем в статье говорится. Но в статье, конечно, ничего не потребует добавить: одно дело его собственный интерес (я, мол, далек от этого, многого тут не знаю — того, что автор считает само собой разумеющимся), а другое — статья. В общем, с Дмитрием Павловичем все будет в ажуре. У него вообще всегда все в ажуре, когда он дежурный редактор.

Если статья попадет к Игорю Кирилловичу, тоже вроде бы ничего. Игорь Кириллович хотя и не заинтересуется ею (он до мозга костей гуманитарий, такие вещи, как ВЦ, его не волнуют), но и препятствий особых чинить не станет. Идет себе статья и идет — лишь бы все происходило по графику, никаких задержек не было. Единственное опасение: вдруг Игорю Кирилловичу в последний момент захочется поставить в номер что-нибудь эдакое, свое, гуманитарное. Для души. Возьмет и вынет статью о ВЦ. Ну, разумеется, обоснование какое-нибудь выдвинет солидное: мол, чересчур много науки в номере или что-нибудь другое. Но в общем-то это его право, право дежурного редактора — вносить в состав номера какие-то коррективы: он ведь все читает и за все отвечает.

Казалось бы, ничего страшного — вылетела статья. Подумаешь. Пойдет в следующем номере или «через». Газета ведь дважды в неделю выходит. Но к вылетевшей статье отношение особое — ее уже через лупу рассматривают. Так уж заведено. Не пошла — значит, есть какие-то причины. По каким именно причинам она не пошла, об этом быстренько забудется, а слабости в любом материале при желании отыскать можно. Никто и ничто не без греха. Тем более такой материал, как статья о ВЦ. Тут слабость уже в самой теме: мало подходит она для нашего органа… Нет, лучше уж пусть не вылетает. С первого раза она, должна пройти — иначе хлопот не оберешься.