Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел

— Если взять тебя за точку отсчета, так выяснится, что все кругом болтуны, — отозвался Сэм. — В любом случае Гвен ловка и умна не меньше других, а может, и больше.

— А кончится все тем, что вскоре о наших делах узнает весь мир, — стоял на своем Джонсон.

— Что ж, если хорошенько подумать, — ответил Сэм, — то почему бы об этом не знать и другим. Разве их это не касается?

— У Незнакомца, должно быть, были причины желать, чтоб мы держали рты на запоре.

— Но хороши ли эти причины? — задал вопрос Сэм. — Правда, если мы действительно начнем болтать, то тут вскоре соберется такая толпища желающих попасть на Северный полюс! Золотая лихорадка 1849 года [97] ни в какое сравнение с этой не пойдет. Сотни тысяч захотят залезть на Башню. А еще миллионы будут тереться вокруг, разнюхивая, какую бы прибыль извлечь из этого дела.

— А взе-таки давайте проголозуем назчет Гвен.

— А ты слыхал когда-нибудь о женщине — члене военного совета? Не успеешь и глазом моргнуть, как она уже оседлает тебя и начнет руководить. Эти нижние юбки отхватят тут же целую милю, как только ты им протянешь один дюйм!

— Теперь женщины больше нижних юбок не носят, — задумчиво сказал Сэм. — Больше того, они теперь вообще мало чего носят, как ты мог бы заметить.

Голосование состоялось — два против одного.

— О’кей. Только пусть она скрещивает коленки, когда садится против меня, Сэм.

— Знаешь, как мне трудно было добиться от нее, чтоб она хоть грудь прикрывала, — простонал Сэм. — Вообще-то она старается. Но это не ее вина. Кругом же все купаются голышом. Так что какая разница, даже если она забудется и не вспомнит о том, сколько квадратных дюймов кожи она оставила обнаженными?

— Тут речь не о коже идет, а о волосах, — гнул свое Джонсон. — Неужели тебя это не беспокоит, Сэм?

— Одно время беспокоило. В конце концов, я и сам жил на Земле примерно в то же время, что и ты. Правда, я все же провел жизнь не среди индейцев Скалистых гор. Да и тут мы живем уже тридцать четыре года, Джон, на планете, где даже королева Виктория шкандыбает в одежке, которая вызвала бы у нее сердечный приступ плюс понос, если б она увидела такое в своем Букингемском дворце. Здесь обнаженность кажется столь же естественной, как сон во время проповеди.

Глава 64

Предупрежденная Сэмом Гвенафра надела под свой килт еще и набедренную повязку. Она уселась в кресло и с широко открытыми глазами слушала Сэма, выложившего перед ней причины, которые привели к ее приглашению на совет.

Выслушав его, она долго сидела молча, медленно и задумчиво отпивая глоток за глотком из своей чайной чашки. Затем сказала:

— Мне известно гораздо больше, чем ты думаешь. Ты же чертовски много болтаешь во сне, Сэм. И я давно поняла, что ты скрываешь от меня что-то важное. Признаюсь, это больно ранило меня. Я все время хотела сказать тебе, что ты просто обязан посвятить меня в то, что тут творится. Если б ты этого не сделал, я бы, наверно, ушла от тебя.

— Так чего же ты молчала? Я же не подозревал, что ты принимаешь это так близко к сердцу!

— Только потому, что предполагала, будто у тебя есть очень серьезная причина таиться от меня. Но я уже подошла к черте, где мое терпение готово было лопнуть. Разве ты не видел, какой раздраженной я была в последние дни?

— Видел. Но думал, ты просто хандришь. Способность дуться из-за пустяков — одна из загадок женского характера. Впрочем, тут не место для обсуждения наших семейных дел.

— А где же место для этого? Я прекрасно знаю, что стоит мне что-то сказать, как ты тут же начинаешь злиться. А что касается женской загадочности, то мы таинственны не больше, чем какой-нибудь оловянный рудник. А там все, что нужно, — это взять хороший фонарь, чтоб освещать темные углы; и тогда ты увидишь все, что надо. Но мужчинам нравится думать, что женщины загадочны. Это дает им повод воздерживаться от расспросов, экономя таким образом время и силы.

— Но уж вечной болтливостью они обладают — это точно, — парировал Сэм. — Тебе добраться до дела так же трудно, как сломанному карандашу поставить точку.

— Оба вы болтаете слишком много, — скривился Джонсон.

— Ну, есть и другие крайности, — ответила Гвен, сердито глядя на Джона. — Но вы правы. Вполне возможно, что у нас все же есть нечто и оно может оказаться ключом к тайне Башни. Вот, например, что вы думаете о Пискаторе?

— Э-э… Хм-м… — начал Сэм, — я понимаю, к чему ты клонишь. Почему он смог войти в Башню, а другие — нет. Ну, во-первых, он мог быть агентом. Но если агенты способны проходить через барьер, то почему этого не сделал Торн?

И еще — почему Торну пришлось воспользоваться «Парсевалем», чтоб добраться до Башни? Ведь у этиков и их агентов есть собственные средства передвижения — что-то вроде летательной машины.

— Этого я не знаю, — ответила Гвенафра. — Давайте все же остановимся на Пискаторе. Чем он отличается от всех прочих? Вряд ли как ключ для входа в Башню имел значение какой-нибудь физический элемент — например одежда. Все пробовали войти обнаженными, но войти удалось только Пискатору.

Кроме того, существуют различия в том, как далеко удавалось пройти по коридору остальным. Какие особенности характеров были у тех, кому удалось пройти дальше, чем другим?

— Чтобы выяснить это, нужен компьютер, — сказал Сэм. — Галбирра знает членов своего экипажа. Она сможет описать их нам, когда дирижабль прилетит сюда. Однако, чтоб подход был по-настоящему научным, необходимо иметь точные данные о расстоянии, пройденном каждым человеком. А это уже можно как-то увязать с особенностями характеров. Однако, поскольку таких замеров никто не делал, вопрос отпадает.

— Тогда давайте рассмотрим Пискатора.

— Он был одним из этих самурашек, — сказал Джонсон.

— Не думаю, чтоб тут имела значение раса, — ответил ему Сэм. — До сих пор нам не удалось раскрыть ни одного агента с монголоидными чертами, хотя я думаю, они должны быть обязательно. Давайте вот что учтем. Торн не хотел, чтобы Фаербрасс и Обренова отправились в Башню. И он хладнокровно взрывает их обоих, не говоря уж об остальных, которые к ним отношения не имели. Хотя, может быть, Торн не знал, что Фаербрасс — агент. Если так, то он просто получил двоих, заплатив цену за одного.

— А может, их было больше чем двое, — задумчиво сказала Гвен. — Впрочем, нет — ведь только двое имели в головах черные шарики.

— Черт побери! Не надо проблему, и без того сложную, усложнять еще больше.

— Если бы эти двое тоже входили в Башню, мы могли бы сравнить их характеры с характером Пискатора, — продолжала Гвен.

— Я много общалзя з Фаербраззом и зкажу, что от него пахло так же, как и от взех озтальных человеков. А этик озтавил позле зебя запах зовзем другой, чем у Зэма. Пизкатор тоже был человеком, хотя от него и воняло рыбой. Я могу определять разные виды человеков, в завизимозти от того, что они едят.

— Но ты еще никогда не встречал никого, от кого пахло бы не как от человека, — сказал Сэм. — Поэтому у нас нет оснований считать агентов нелюдью. А уж выглядят они стопроцентно как люди.

— Не взтречал, хотя, должно быть, их тут было немало, — ответил Джо. — И позкольку я никогда не взтречал кого-то, кто вонял бы не как люди (хотя им озобенно хвалитьзя в этом змызле и нечего), значит, агенты должны быть людьми.

— Может, оно и так, — включился Джонсон, — этому недоумку кажется, что если неземляне выглядят как земляне, то и пахнуть они должны так же.

Джо хихикнул:

— А почему бы тебе не вывезить объявление в главной гозтиной: «Взем этикам и ихним агентам немедленно явитьзя к капитану»?

Гвенафра казалась чем-то очень обеспокоенной и явно все больше хмурилась. Наконец она не выдержала:

— Почему вы все время уходите от вопроса, который я поставила? Насчет Пискатора?

— А может, мы вроде того карлика из цирка, что нашел под кроватью своей жены туфли великана, — ответил Сэм, — просто боимся задавать лишние вопросы.