Хроники Кадуола

Со своей стороны, достопочтенный Матор Борф не скрывал некоторого удивления, вызванного внешностью и манерами посетителей: «Вы со станции Араминта на Кадуоле? Что привело вас сюда из такой глуши, чуть ли не из Запределья?»

«Я уже упомянул господину Медлину, что мы представляем местный отдел расследований, — ответил Глоуэн. — Я — капитан Глоуэн Клатток, мой сотрудник — сержант Керди Вук. Вот наши удостоверения».

Матор Борф показал вежливым жестом, что не желает проверять документы. Происходящее все еще удивляло и даже забавляло его: «Судя по всему, вы — искренний молодой человек и говорите правду. Не совсем понятно, однако, чего вы хотите от меня».

«Если никто не воспользовался вашими именами без разрешения, вы и господин Медлин недавно посетили станцию Араминта. Мы хотели бы навести справки о некоторых обстоятельствах этого визита. Не могли бы мы сесть — или вы предпочитаете разговаривать стоя?»

«Тысяча извинений! Моя забывчивость достойна всяческого порицания! Садитесь, будьте добры!» — достопочтенный Борф указал на диван. Глоуэн и Керди уселись, но Матор Борф продолжал медленно расхаживать перед ними: три шага вперед, три шага назад. Наконец он остановился: «Мое посещение станции Араминта, вы говорите. Вы совершенно уверены, что ничего не напутали?»

«Можете не сомневаться в нашем профессионализме. По сути дела, мы представляем также МСБР. Вы пользовались вымышленным именем в гостинице «Араминта», но это разрешенная и даже разумная мера предосторожности, ни в коей мере не являющаяся причиной нашего расследования».

«Чрезвычайно любопытно! — заявил Матор Борф. — Совершенно ничего не понимаю».

«Разрешите заметить, что от вас и не ожидается полное понимание ситуации, — отозвался Глоуэн. — Оно ожидается от нас. Надеюсь, вы не откажетесь как можно подробнее обсудить с нами это дело».

Достопочтенный Матор Борф бросился в низкое, мягкое, глубокое кресло, откинулся на спинку и вытянул ноги. Он обернулся туда, где молча стоял, заложив руки за спину, достопочтенный Лонас Медлин: «Лонас, будьте добры, принесите нашим гостям чего-нибудь прохладительного — например, этот превосходный пунш, как он называется? «Янтарная изморозь»? Я тоже не откажусь».

Лонас Медлин кивнул и удалился. Матор Борф снова обратился к молодым людям: «А теперь, не могли бы вы объяснить мне, какую именно информацию вы хотели бы получить?»

«Примерно два месяца тому назад вы посетили Йиптон, а оттуда совершили экскурсию на остров Турбен. Там вы приняли участие в деятельности, запрещенной как законами Кадуола, так и законами всей Ойкумены».

Закинув голову назад, достопочтенный Борф рассмеялся — мелодичным звонким смехом, лишенным всякого юмора: «Вы пришли меня арестовать?»

Глоуэн покачал головой: «Мы не так наивны, патрун Борф. Тем не менее, я не вижу ничего смешного. Совершены преступления, даже называть которые мне не хотелось бы».

«Да-да. Многим здоровым процессам зачастую присваивают отвратительные наименования...» — Матор Борф подождал, пока Лонас Медлин раздавал присутствующим бокалы с охлажденным пуншем, после чего спросил таким тоном, будто продолжал светскую беседу: «Скажите мне вот что — вы обсуждали это дело с другими участниками экскурсии?»

«Правила требуют, чтобы я задавал вопросы в определенном порядке, — вежливо ответил Глоуэн. — Тем не менее, позволю себе спросить: какое это имеет значение?»

В самообладании достопочтенного Борфа наконец появилась трещинка: «Огромное значение! Если вы желаете получить информацию, я вам ее предоставлю — но с тем условием, что вы не станете связываться с другими участниками экскурсии. По меньшей мере в ближайшее время».

«Было бы лучше всего, если бы вы беспристрастно изложили факты. Начните с того, каким образом вам стало известно об организации экскурсии».

Матор Борф глубоко вздохнул: «Мне было бы гораздо легче с вами говорить, если бы я знал, в чем заключается ваша цель. У меня возникает впечатление — поправьте меня, если я ошибаюсь, — что в том случае, если бы вы просто-напросто хотели наказать участников экскурсии, вы предъявили бы официальные обвинения и поручили бы дальнейшее ведение дела штатным сотрудникам МСБР. Не похоже, что вы пытаетесь заниматься вымогательством или шантажом — это в любом случае было бы пустой тратой времени. Что же тогда? Чего вы хотите?»

«Давайте не будем искать великие тайны там, где их нет, — ответил Глоуэн. — Естественно, мы возмущены происшедшим. Мы хотели бы наказать всех, кто замешан в этой истории, в особенности лиц, находящихся в нашей юрисдикции. Откровенно говоря, вы не производите впечатление человека, который хотел бы, чтобы его имя упоминали в связи с таким отвратительным скандалом».

«Вы совершенно правы. Меня беспокоят гораздо более насущные проблемы, — достопочтенный Борф помолчал, постукивая пальцами по гладко выбритому подбородку. — Трудно решить, как лучше всего подойти к этому щекотливому вопросу». Он выпрямился в кресле и наклонился вперед: «Как вам известно — впрочем, вполне возможно, что это вам неизвестно — на Натрисе мы ведем подспудную, но отчаянную войну с врагом, в двадцать раз превосходящим нас численностью. Если дело дойдет до насилия, наши убытки будут астрономическими. Не будет преувеличением сказать, что от исхода этого конфликта зависит наше выживание, и мы готовы пользоваться любым оружием, находящимся в нашем распоряжении».

«А! — сказал Глоуэн. — Я начинаю понимать. Вы говорите о наукологах-санартистах».

«Я говорю об одной из их фракций, так называемых «идеационистах». Это фанатики, объявляющие суровость нравов добродетелью. В прошлом они нападали на нас как на философском и риторическом, так и на финансовом фронте, что нас мало беспокоило. С недавних пор банды безымянных налетчиков спускаются с гор, из Диких краев, и нападают на нас по ночам — убийства и грабежи не прекращаются.

Таково наше затруднение. Наш враг руководствуется «Идеей», по сути своей вполне благородной. Ее преимущества очевидны. Существует ли сила, более непреодолимая и жестокая, чем излишек добродетели? Как бороться с добродетелью? Противопоставляя ей порочность? Разве порочность чем-нибудь лучше добродетели? Сомнительное предположение. По меньшей мере перед приверженцами порока открываются более разнообразные перспективы. Лично я не защищаю ни ту, ни другую крайность. Я просто-напросто хочу жить так, как мне хочется, в мире и спокойствии, ни в чем себе не отказывая. И тем не менее, я захвачен, здесь и сейчас, водоворотом чуждых мне санартистских страстей. Они хотят, чтобы я сдался и принес себя в жертву Идее. Я сопротивляюсь; мне приходится терпеть неудобства и неприятности, обороняться и беспокоиться. Безмятежное наслаждение существованием отравлено, волей-неволей я вынужден испытывать ненависть.

Итак, что же мне делать? Я сидел в этом кресле и думал — так же, как я сижу теперь. Я стимулировал мыслительные процессы пуншем «Янтарная изморозь» — так же, как я делаю сейчас...» Матор Борф прихлебнул из бокала: «Кстати, почему вы не пьете?»

«Нам не полагается употреблять спиртное при исполнении обязанностей, — объяснил Глоуэн. — Кроме того, это неблагоразумно. В лучшем случае выпивка придает официальному наведению справок ложный характер запанибратства. В худшем случае напиток может содержать наркотик или яд. И это вовсе не параноидальная одержимость — мне было бы очень любопытно пронаблюдать за тем, что произойдет с вами или с достопочтенным Лонасом Медлином после того, как вы выпьете пунш из наших бокалов».

Матор Борф рассмеялся: «Так или иначе, мы размышляли о том, как нам справиться с наукологами-санартистами. Мы не хотим их уничтожить. Нас вполне устроило бы, если бы они умерили свой пыл и позволили бы нам беспрепятственно вести свое бестолковое, ленивое, неблагородное, но приятное во всех отношениях существование.

С этой целью мы разработали план, позволяющий деморализовать противника и привести его в замешательство. Если приверженцы добродетели готовы прибегать к насилию, почему бы им не познакомиться, лицом к лицу, с пагубным влиянием легкомыслия и нечестивым искушением распущенности? Мы надеемся достигнуть этой цели, демонстрируя лицемерие и тайные пороки самых пламенных идеационистов.